«Если нет чувства, что твое слово сдвинет гору, – незачем и писать»

Много лет литературный амбассадор Владивостока Василий АВЧЕНКО, у которого Шукшин – любимейший писатель, мечтал попасть на Алтай. И в 2019 году побывал у нас в ходе фестиваля «Шукшинские дни на Алтае». Но Алтай, его читающая общественность и писатель слишком хороши, чтобы встретиться лишь однажды. И потому в июле 2022 года мы снова можем встретиться с писателем, а он – еще раз подышать уже родными ему Сростками и Катунью. Накануне визита Василия Авченко на Алтай не избегли искушения поговорить о литературе, известности, премиях, сложных временах и продвижении регионов через слово.

– Включение в длинные и короткие списки различных литературных премий – важный инструмент продвижения книги. Написать – одно, издать – другое, но потом книгу еще нужно продвинуть, известить о ней читателя, заинтересовать. Сегодня, когда у книгоиздания столько проблем, а у читателя столько возможностей альтернативного проведения досуга, продвижение книги становится архиважным делом, и я с гигантским уважением отношусь к людям, которые это делают, умеют это делать, любят это делать. Текст может быть как угодно хорош сам по себе, но книга не живет без читателя. Премии, прежде всего крупные, уважаемые, громкие – это отличный навигационный инструмент для читателя. По длинным и коротким спискам трех-четырех ведущих премий можно достаточно адекватно составить представление о текущем литературном процессе. Правда, сегодня у целого ряда заметных премий – какие-то пертурбации и турбулентности, но я надеюсь, что все как-то урегулируется.

Заметных премий я не получал. Самолюбие и так давно удовлетворено – не мальчик уже. Олег Куваев, очень важный для меня человек и писатель, говорил: «Достоинство каждого успеха в том, что он приходит к тебе, когда тебе на него наплевать… Если же успех к тебе пришёл рано, когда он тебе нужен и тебе на него не плевать, – тогда тебе крышка».

Есть еще денежная составляющая премий – тоже не лишнее, даже очень не лишнее, но это все непрогнозируемо, надеяться на везение можно, а рассчитывать – нельзя, рассчитывать нужно на более просчитываемые вещи, и повседневный заработок литератора – это, разумеется, не премии, и даже чаще всего не литература как таковая, потому что гонорары сегодня сравнительно невелики, а какая-то другая деятельность, смежная или далекая от словесности.

Больше беспокоит другое – не кто получит премию, а что я еще смогу сделать. Как и что написать, чтобы это было неглупо и нужно, чтобы текст пришел к читателю и оказался ему важен? Все остальное вторично.

– Говорят, есть тренд на децентрализацию литературы, но я его не особо вижу. У нас по-прежнему москвоцентричная страна – во всем, и в книжной индустрии это тоже четко видно. С одной стороны, интернет несколько нивелирует расстояния: вывешивай в интернет или шли рукопись прямо в Москву… Да, мы знаем множество талантливейших авторов, не живущих в столицах. Прилепин, Иванов, Тарковский, Ермаков, Гуцко, Кочергин, Сенчин – можно еще долго перечислять. Но все-таки в основном вся литературная, издательская, критическая да и читательская жизнь крутится вокруг Москвы и Петербурга. Ещё есть несколько крупных городов-миллионников. А дальше… Вспоминаю феномен великих сибиряков, когда литература или драматургия мирового уровня делалась, допустим, в Иркутске, где жили Распутин и Вампилов. Мне хотелось бы, чтобы все наши провинции перестали корчиться безъязыкими. О каждом городке или поселочке, о его людях можно написать десятки романов, но их писать просто некому, да и читать некому. Так что нам ещё предстоит литературное освоение страны. Разработка литературной целины.

 – Лучший литературный пиарщик территории, в данном случае Урала – это Алексей Иванов, сумевший произвести поистине тектонические сдвиги. А я так, маленькую деляночку распахиваю… На Дальнем Востоке я вырос и живу, своя рубашка ближе к телу, а вернее, она давно приросла к телу, я стал частью этой территории, этого сообщества, а не сторонним наблюдателем. Отправной точкой стало то, что никто не писал о том, о чем мне хотелось бы прочитать. Вот и пришлось писать мне – имею в виду дебютную книгу «Правый руль» о приключениях японских подержанных тачек в России. Вокруг – масса сюжетов, тем, судеб, они пылятся на дороге, тонут в море. Огромная, интересная, малонаселенная территория, недолюбленная, недоописанная, недоосмысленная! Вот и пишу – в меру своих скромных сил, а они действительно скромные. Тут Шолохов нужен, и не один, но нет у нас Шолохова.

Дальний Восток – огромная и разнородная территория. Больше Европы. Но в Европе – миллион писателей, а у нас нет. Российский Дальний Восток – территория нового освоения, тут еще все кипит, как вулканы на Камчатке. Потом – граница стихий, граница культур, Европа сталкивается с Азией именно тут, а не на Урале – старой границе. Закопаешься в какую-то тему и думаешь: боже мой, сколько тут еще всего, каких-то людей, сюжетов, поворотов, тут порой и захочешь разочароваться – да не сможешь.

– Литература, к сожалению, сегодня перестала быть сферой всеобщего интереса. Уже нет книги, которую читали бы все, общались бы цитатами из нее… Если говорить о Владивостоке, у нас единственный настоящий амбассадор – Илья Лагутенко, и он очень добросовестно выполняет эти добровольные обязанности, раскручивает территорию, то международный музыкальный фестиваль придумает, то еще что-нибудь. Но Владивостоку и так грех жаловаться сегодня, а у других наших городов – никого, вот за них обидно. Впору объявить проект: каждому городу – по Лагутенко и Иванову. Или рассредоточить писателей ровным слоем по поверхности страны. И пусть пишут, пишут, издатели издают, книготорговцы продают, а читатели читают. Но это пока утопия.

– Можно сказать, что во Владивостоке я достаточно известный и узнаваемый. Есть люди, которые ко мне относятся очень хорошо. Но есть ведь и неискоренимое провинциальное хамство, и зависть, есть люди, которые исходят желчью в соцсетях, и к этому следует относиться спокойно, это закономерно: чем заметнее ты станешь, тем это все интенсивнее, ничего тут не поделаешь. Взять вашего великого уроженца Шукшина – мы ведь помним его непростые отношения с земляками в последние годы, когда он уже был звездой первого калибра. Но теперь всё это схлынуло – он и символ, и бренд, он притягивает людей на территорию, даже оттуда продвигая родной Алтай… Не сравниваю себя с великими, просто есть какие-то закономерности социального поведения, схемы, которые воспроизводятся во все времена, люди-то в целом одинаковые.

Что до официального статуса, то у меня его нет, несмотря на премию или что-то еще (Василий Авченко удостоен премии «Дальний Восток» имени В. К. Арсеньева в номинации «За вклад в развитие современной культуры Дальнего Востока». – Прим. ред). Ну да, иногда зовут на какие-то мероприятия, особенно когда позвать больше некого – страшно узок у нас круг экспертного сообщества, но в целом никому сегодня писатель особенно не нужен. Уместно говорить о некоторой маргинализации фигуры писателя – и в плане заработка, и в плане популярности (это же не кинозвезда), и в плане влияния. Все это сошло почти на нет. И потом, если мы говорим о власти, мало кто сегодня может понять реальную иерархию, «гамбургский счет» – кто чего стоит. Понятно, что властям проще ориентироваться на формальные вещи и институции, например на писательские организации, а они в очень многих регионах, взять хоть наше Приморье, ничего не решают и ни для чего не нужны, есть только вывеска, а всё, что есть живого в литературе или книгоиздании – происходит помимо этих организаций. Необходимая в любом искусстве иерархия размылась, надо как-то все это восстанавливать, по возможности без перегибов в обе стороны. Поэтому сейчас эта писательская история – не про влияние и не про деньги, а скорее про образ жизни, про то, что не можешь не писать, про ощущение миссии, призвания. Это пафосно, это нескромно, но это так и есть, тем более что я говорю не только про себя. Если нет чувства, что твое слово сдвинет гору, – незачем и писать, можно найти занятие поинтереснее, поперспективнее, рыбу ловить, например. Потом, правда, видишь, что гора стоит на месте и ни на что твое слово не влияет. Но начинаешь писать снова – потому что это важно лично для тебя.

– Сейчас мы наблюдаем раскол в обществе, и оттого – раскол в культуре. Все ломается, стонет, как жидкий терминатор в стальном расплаве, но из этого расплава может родиться что-то новое. Язык остается, культура остается, по крайней мере классические образцы – оно все нас и держит, а какая-то пена, накипь – это всегда было, это сойдет. Культура отмены… Или отмена культуры? Кто хочет отменить нашу культуру – пусть лучше отменят самих себя. Только сначала попробуют что-нибудь создать. Цемент в виде языка, неких представлений о жизни, связанных в том числе с нашим кино, литературой, музыкой, – он остается. И надеюсь, что будет некая пересборка, в созидательном ключе, если не перетряска, то уточнение, регулировка ключевых позиций. Как корабли, которым периодически нужно проходить размагничивание, чтобы компасы перестали врать… Не знаю, правда, в каком направлении все дальше пойдет, слишком много неизвестных, но ведь сколько веков эта наша конструкция – географическая и культурная – держится. Всегда ощущаешь себя спокойнее, когда мыслишь не нынешним годом, а несколькими веками отечественной и мировой истории сразу. Не следует жить так, как будто до тебя ничего не было. Было многое – и будет многое.

– Многие уезжают с Дальнего Востока, ищут где лучше, ищут комфорта, возможностей, и наивно кого-то за это осуждать, не все же – челюскинцы, папанинцы и хетагуровцы. Нам выпала фаза отлива. Может наступить и другая. Я с горечью смотрю на теряющий людей Дальний Восток, мы страшно неравномерно распределены, но нельзя же всем жить в Москве, у нас для этого слишком бесконечная география, и везде нужно жить, присутствовать, демонстрировать флаг, строить дом. Как писал Арсений Тарковский, «живите в доме – и не рухнет дом». Мне хотелось бы, чтобы у нас было много столиц: главная – Москва – и много региональных: и по уровню жизни, и по культурной среде, и по профессиональным возможностям. Уезжающая молодежь может показаться слабее предыдущих поколений, но это что-то не врожденное, а обусловленное внешней средой, а значит – легко изменяемое. Если что-то изменится, будут заданы иные векторы, показана иная перспектива – мы сразу станем сильнее. Трудные условия – и испытание, и проклятие, и благословение. Выживание – штука суровая, но она мобилизует, делает сильнее. Собственно, это секрет России вообще – самой холодной страны. Профессиональное занятие русских – выживание, и мы добились в этом феноменальных успехов. Вспоминаю своих дедов, сибирских и дальневосточных родственников – то война, то голод, то не пойми что… Но ведь и мысли у них не было, чтобы куда-нибудь уехать. Жили, работали, рожали, воевали.

– В нашей традиции долго отсутствовало понятие прогресса, шло этакое движение по кругу. Иные говорят, что, мол, это тупик, нет развития, движения вверх… Ну как же нет – есть. Зато вот этот круг – он спасительный, хранящий. Так же и наши холода – спасительные, согревающие, нас они заставляют ценить тепло, дают нам жизнестойкость, а врагов отпугивают. А мы зачем-то к теплым морям стремимся… «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» – эти слова из Экклезиаста можно трактовать не в мрачном ключе, а, напротив, в самом оптимистическом.