«Истории нередко умнее авторов»

Ее первая книга началась с серии постов в блоге Живого Журнала. А потом череда счастливых случайностей положила начало настоящей писательской карьере: пост-апокалиптическая роуд-стори «Вонгозеро» вошла в лонг-лист литературных премий «Национальный бестселлер» и «НОС» и, заодно, — в сердца миллионов читателей по всему миру: ее моментально перевели на 11 языков. Сейчас «Вонгозеро» экранизируют, а все рекорды читательского спроса уже бьет новая книга — «Кто не спрятался». Знакомьтесь: Яна ВАГНЕР. О книгах «из сети», феминитивах, экранизации романа, литературе и о том, кому принадлежит история, — от первого лица.

— Тексты, которые потом стали книгами, нередко сначала появляются в сети, целиком или фрагментами. Так делали, например, Дмитрий Глуховский и Линор Горалик, Лена Элтанг, Наринэ Абгарян, Катя Пицык и Татьяна Толстая, не говоря уже о большинстве современных поэтов. Интернет — очень удобная площадка и для текстов, и для стихов, но не нужно забывать, что это всего лишь средство доставки, информационный носитель с хорошим охватом и возможностью обратной связи, и только. Поэтому мне всегда кажется странным, когда писателей, у которых есть блоги, выделяют в отдельную категорию. Аккаунт в соцсетях есть сегодня почти у каждого, но между записью в блоге и художественным текстом всегда есть и будет разница. Я не знаю, что делает писателя — писателем, а поэта — поэтом, но уверена в том, что это точно не интернет, вот он-то совершенно здесь ни при чем.

— Когда меня называют «писательница», я тут же вспоминаю Атаку Гризли, знаменитую писательницу на заборе из великой «Алисы в Стране чудес» 76-го года: была такая черная сдвоенная пластинка с песнями В. Высоцкого. И начинаю хохотать. Феминитивы в русском языке обречены выглядеть искусственно и ужасно смешно, у нас даже суффиксы к ним дурацкие: -ка, -ша, -ица, -иха и –иня, и вовсе не потому, что мы консервативное общество. Как ни странно, в этом случае как раз наоборот — эмансипация для нас уже лет 100 как не настольная тема. Избирательное право у женщин во Франции появилось после Второй мировой, в 45-м, а в Швейцарии — и вовсе в 71-м, до 1965-го француженкам нельзя было даже иметь собственные банковские счета. Советская женщина уже 40 лет к тому моменту клала рельсы на БАМе, покоряла целину, безрадостно голосовала за генсеков и складывала премию на сберкнижку. А второй рукой при этом растила детей, любила мужчин, варила борщи, шила себе платья, завивала волосы и красила глаза. И потому зваться режиссершами, директрисами, докторшами и генеральшами уж кому-кому, а русским женщинам точно ни к чему. Нам давно ничего не нужно доказывать.

— «Вонгозеро», «Живые люди» и «Кто не спрятался» — истории камерные, хотя первые два романа — антиутопии, а третий — детектив. Я очень люблю герметические истории, это отличная декорация для драмы. Достаточно запереть небольшую группу людей наедине друг с другом, и даже не обязательно придумывать им конфликт, повод для него найдется сам. А уж если подбросить каких-нибудь ярких обстоятельств, начинается настоящий фейерверк. Пространство сгущается вокруг героев, принуждая их к откровенности, заставляя совершать поступки, на которые они в других обстоятельствах ни за что не решились бы, все сразу становится интенсивнее. Мне за этим очень интересно наблюдать, это великолепный драматургический инструмент, который работает и в кино, и в литературе. Из любимых книг в этом жанре — «Отель у погибшего альпиниста» Стругацких, «Сияние» Стивена Кинга и «Повелитель мух» Уильяма Голдинга, а из недавних, например — «Семиевие» Нила Стивенсона и «Террор» Дэна Симмонса.

— Съемки сериала по «Вонгозеру» начались 1 ноября и к весне завершатся. Так как действие происходит в условиях русской зимы, если снег закончится раньше времени, съемочная группа поедет за ним на север, повторяя маршрут героев романа. Серий будет восемь, сериал выйдет предположительно следующей осенью на ТВ3. В первый день съемок на площадке разбивают тарелку, на удачу. Я была там и все видела своими глазами: тарелку с подписями людей, которые участвуют в съемках, хлопушку с надписью «ВОНГОЗЕРО» и как снимают первую сцену пилотной серии. Пилот снимали в Москве, и декорации очень эффектные: карантинные кордоны на въезде в город, колючая проволока, военные в респираторах и бронетехника, так что фотографии сразу разошлись по сети, их даже использовали в какой-то новостной утке про оцепленный блокпостами Челябинск после выброса рутения, которая вызвала огромный резонанс в фейсбуке — все поверили, что конец света происходит на самом деле. Словом, пока все ярко, страшно и реалистично, я довольна. Страшные истории мы смотрим, читаем (и пишем) в том числе и для того, чтобы примерить на себя обстоятельства, в которые ни за что не хотели бы попасть в реальной жизни. Это такой опыт взаймы, безопасный способ пережить испытания, ничем не рискуя, понарошку. Не взаправду. И конечно, настоящего опыта никто из нас не хочет. Нам приятно думать, что мы справились бы достойно, сделали все, как нужно, но гарантий нет. И если нам повезет, повода проверить это нам может и не представиться.

— Для того чтобы строже относиться к себе-писателю, необходимо быть читателем, без этого нельзя обойтись. И не стоит бояться, что читая Толстого, Фолкнера, Булгакова или Прэтчетта, вы станете писать, как Толстой, Фолкнер, Булгаков или Прэтчетт. Опасности нет, это невозможно. Но читая огромных писателей, которые загораживают нам горизонт, мы задаем себе планку, потому что видим, как можно писать. И сравнивая себя с теми, кто лучше нас, мы неизбежно либо начинаем стараться еще больше, либо бросаем писать вообще. И то, и другое литературе только на пользу. Я читаю много, беспорядочно и почти все время, а когда не успеваю читать — слушаю аудиокниги за рулем, пока мою посуду или хожу за грибами. Можно сказать, что я живу с книгами, так что вопрос выбора в моем случае не настолько мучителен, скорее наоборот — я боюсь не успеть, пропустить что-нибудь по-настоящему прекрасное. Хороших книг уже написано гораздо больше, чем мы способны прочесть за всю жизнь, а с каждым годом добавляются новые, и потому я с радостью берусь за незнакомых авторов, подписана на несколько книжных рекомендательных сервисов, читаю критику, слушаю советы друзей и слежу за шорт-листами премий. Литературные премии, кстати, подходящий фильтр для тех, кто может себе позволить прочесть, скажем, 10 книг за год. Но не стоит забывать, что всякая премия — вещь субъективная, так что тем, кому для счастья нужно в год 50 книг (или 100), понадобятся дополнительные критерии, которых тоже достаточно: можно ориентироваться на советы людей, мнению которых вы доверяете, на обзоры в прессе или успешные экранизации, а лучше всего просто прийти в книжный магазин и пройтись вдоль полок, и полистать. Книгу, которая точно вам понравится, проще всего найти именно так.

— Разделение литературы на серьезную и несерьезную, «женскую» и «мужскую», жанровую и «высокую», кажется мне несправедливым и может быть, даже вредным заблуждением. В каждой из категорий есть книги прекрасные и есть — очень скверные, причем пропорция примерно одинаковая, так что читатель, расставляющий книги по условным полкам (это я буду читать всерьез, с карандашом, это — в самолете или на пляже, а это и вовсе читать неловко) лишает себя множества удивительных открытий, по собственной воле отказывается от удовольствия. Я уверена, что полки всего две: на одной стоят хорошие книги, на второй — плохие, других критериев я не понимаю.

— Стоит автору закончить историю, она ему больше не принадлежит. Где-то на полпути между рассказчиком и читателем история обязательно разветвляется, становится многомерной. Каждый читатель выбирает свое, понятное и близкое, и отбрасывает то, что кажется ему лишним, и в этот момент неизбежно делается соавтором рассказчика. Созданная им история — равноправна. Если оба — и автор, и читатель, — сумеют смириться с таким положением вещей, это позволит им получить гораздо больше удовольствия от процесса. Не говоря уже о том, что и истории, и читатели нередко бывают умнее авторов.

— Если бы мне предложили выбрать пять книг, всего пять, которые я возьму с собой в космос или в подземный бункер, чтобы перечитывать, я выбрала бы «Шум и ярость» Уильяма Фолкнера, «Войну и мир» Толстого, «Мир по Гарпу» Джона Ирвинга, «Назову себя Гантенбайн» Макса Фриша и «Маугли» Редьярда Киплинга. Но, к счастью, мне не нужно выбирать. Любимых писателей у меня десятки, а книг — сотни. Сэлинджер, Булгаков, Прэтчетт, Уильямс, Линдрген, Стругацкие, Франзен, Кундера, Фицджеральд, Воннегут, Жапризо, Хег, Эко, Вивег, ну и так далее. Этот список не закончится до тех пор, пока я не перестану читать, а я не перестану.

5 фактов из жизни:

Яна Вагнер родилась в 1973 году в Москве, в двуязычной семье. Вагнер – не псевдоним, а фамилия матери, которая приехала в Советский Союз в конце шестидесятых из Чехословакии учить русский язык и литературу.
Яна работала переводчиком с английского, диктором на радио, более десяти лет занималась транспортной логистикой, а еще в ее активе – работа в детской библиотеке. Вот что писатель говорит о роли библиотек в современном читательском мире: «Многим из нас чтение текстов с экрана дается сложнее: не то удовольствие. И потому у бумажных книг всегда будет своя аудитория. Но они иногда в разы дороже электронных, и потому библиотеки могут стать прекрасным посредником для тех, кто по-прежнему хотел бы читать на бумаге, просто не всегда может себе это позволить. Конечно, чтобы предложить читателю достойный выбор, библиотечные фонды должны постоянно обновляться, пополняться современными русскими и переводными изданиями, а это не всегда бывает легко».
Кроме трех романов, перу Яны Вагнер принадлежат несколько рассказов, опубликованных в сборниках «Лисья честность» (2010 г.) и «Солнечное настроение» (2011г.)
В одной французской рецензии на книгу «Кто не спрятался» историю назвали портретом современной русской буржуазии. «Слово «буржуй» ругательное только в русском, я об этом почти сразу вспомнила, но вздрогнула все равно», — говорит Яна.
Всю жизнь Яна Вагнер прожила в Москве, сейчас живет в небольшой деревне под Звенигородом с мужем и тремя собаками.