«Пилигрим»: новая книга в проекте «Без обложки»

Редакция Елены Шубиной (издательство АСТ) готовит к выпуску книгу Натальи Громовой «Пилигрим». В издание вошли повесть «Пилигрим, или Восхождение на Масличную гору» и роман «Ключ. Последняя Москва». Знакомимся с новинкой!

Алтайская краевая библиотека и. В. Я. Шишкова продолжает сотрудничество с редакцией Елены Шубиной. Представляем вашему вниманию очередную новинку этого лета, которая сейчас находится в верстке: книга «Пилигрим» в нашем проекте «Без обложки»!

«Пилигрим» — это продолжение цикла архивной прозы Натальи Громовой. Среди героев книги – Варвара Малахиева-Мирович, поэт и автор уникального дневника, Ольга Бессарабова и ее брат Борис, ставший прототипом цветаевского «Егорушки», писательница Мария Белкина и старая Москва, оставшаяся теперь только на картах и в воспоминаниях.

Наталья Александровна Громова – член Союза писателей, драматург, автор книг о литературном быте двадцатых-тридцатых, военных и послевоенных лет. Лауреат и финалист нескольких литературных премий, Наталья Громова посвящает свое время не только литературе: она является ведущим научным сотрудником Дома-музея Бориса Пастернака в Переделкино и старшим научным сотрудником Дома-музея Марины Цветаевой в Москве. АКУНБ им. В. Я. Шишкова и Редакция Елены Шубиной рады познакомить вас с этим прекрасным автором и ее новой книгой, — пока она еще без обложки! Читаем начало повести «Пилигрим, или Восхождение на Масличную гору», вдохновляемся и… с нетерпением ждем пахнущий краской томик в продаже и в фондах библиотек!

«Пилигрим, или Восхождение на Масличную гору»

Археология человека (1990)

В дверь звонили прямо с улицы. Пришел Толя-милиционер. Собственно, он искал моего мужа, но, не обнаружив его, решил посидеть со мной. После какой-то контузии Толя стал заниматься охранными делами, а потом забросил и это и в сорок пять лет остался милицейским пенсионером. Жил он неподалеку, расхаживал даже в лютый мороз в рубашке, говорил, что его сжигает внутренний жар. В нашей квартире он часто видел шастающие тени давно умерших обитателей. Он настойчиво просил меня вместе с ним внимательно вглядываться в темноту коридора. Я старалась, но никого не видела.

В другое время я, может быть, и не стала бы его слушать, но теперь, когда рассыпалась моя жизнь, когда я пыталась понять, что мне назначено свыше и почему я никак не могу найти себя, каждый приходящий представлялся мне фонарщиком, который осветит мой внутренний коридор. Он, как ни странно, это чувствовал и предлагал мне на выбор разнообразные образчики своего духовного опыта.

Мы сидели на кухне. Он говорил все, что шло ему на ум. Он был бородат, с хитрой улыбкой и узловатыми пальцами, в которых непрерывно крутил чашку. Он рассказывал, как зашел на выставку в Союзе художников, который одно время охранял, и увидел то, что называют “авангард”. На картинах были изображены круги, стрелы и яркие разноцветные кляксы, перед ними стояла восторженная дама. И вот Толе открылось, что эти знаки скоро так ударят по даме, что она сляжет с почечной коликой или язвой.
— Это почему же?! — вскрикивала я, все-таки видя в своем собеседнике простодушного дикаря или, в лучшем случае, Платона Каратаева.
— Потому что картина эта пробивает насквозь больные места! Потому что, если ты помнишь, — он доверительно переходил на шепот, — в древности, да и сейчас некоторые народы, ритуально чертили круги, стрелы и прочие геометрические знаки, чтобы вызвать богов на связь. Били в бубны или барабаны, многократно повторяя одни и те же символические ритуальные движения! Почему, как ты думаешь? Геометрические фигуры имеют огромный смысл, для нас во многом закрытый, и так запросто лепить их на холсте опасно и для зрителя, и для художника!

Я подливала ему чай и думала о своем глупом высокомерии. “Вот ведь и правда, как он все связывает: магические знаки, геометрию, авангард…” Но Толя не давал мне уйти в свои мысли:
— Есть и пить нельзя со всяким человеком. Но с тобой можно. От тебя нормальная энергия идет.

Меня немного начинало раздражать, что у него на все было свое знание и рецепт. Я смотрела на него иронично.
— А ты всегда это понимал?
Он многозначительно усмехнулся.
— Нет, я был обычный мент. После контузии стал по-другому все видеть. Несколько лет в Калмыкии возглавлял целый район. Я там про женщин хорошо понял.
— Что?
— Что они в основном — ведьмы. Вот вызывают меня. Дом. Мужик повесился. Жена в слезах. Завожу дело. Вскоре закрываю. Узнаю, что скоро эта тетка снова замуж вышла. Проходит еще года три, снова-здорово. Опять там суицид. Все стоят вокруг очередного трупа, а она голосит во все горло. Тут я не выдерживаю и говорю: что же вы, мужики, не понимаете, кто это? Держитесь от нее подальше! Она как на меня глянула, я язык и прикусил.
Далее он со значением заключил:
— Женщина, с одной стороны, несет мужчине счастье, но в лоне ее записан день и час его смерти.
Он приводит примеры — свои, друзей, родственников. Картинка получается зловеще-средневековая.
— Женщина, если захочет, что угодно сделает с мужчиной, — выдыхает он басом.
— Толя!
Он вглядывается в мое лицо:
— Ты себя не знаешь. Тебе все только предстоит.
— Стать ведьмой?
Он отрицательно мотает головой. Хочет что-то мне сказать, но почему-то вдруг резко разворачивает тему.
— Ну а теперь расскажи, что он говорил про Иерусалим? Я же за этим пришел!
Володя вернулся оттуда несколько месяцев назад. Туда еще мало кто ездил. Но так как я понимала, что вряд ли Толя увидит моего мужа в ближайшее время, решила рассказать то, что слышала от него. Иерусалим — город, обнесенный стенами из широкого желтого камня. В Иерусалим поднимаются, восходят — это называется “алия”. На Масличной горе мертвая желтая кладбищенская пустыня, ступеньками теснятся плиты могил до самой вершины горы. Здесь находятся могилы еврейских праведников, и, когда протрубят трубы Страшного суда, они встанут и войдут в Иерусалим через овраг, где когда-то протекала река Кедрон.

Толя светился от удовольствия. Я понимала, что у него это не простое любопытство. Внизу, в овраге, могилы Захарии и Авессалома. У евреев абсолютно иные взаимоотношения с кладбищами, нежели у христиан. Они приходят к могилам только в памятный день, а в прочее время стараются держаться от них подальше, полагая, что у мертвых особая жизнь. Они верят в переселение душ. Если человек до конца не выполнил свое предназначение, он непременно вернется на землю, чтобы все завершить. Но самое удивительное — это то, что в Иерусалиме сошлись три времени. Иудейское, христианское и мусульманское. И каждый видит только сегмент своего. Иудейский Мессия должен спуститься с Масличной горы и войти в Золотые ворота. Мусульмане прочли в Торе, что будут изгнаны этим Мессией, поэтому замуровали Золотые ворота и перед ними устроили мусульманское кладбище. Иудейский Мессия не может идти по могилам. Христианский Мессия уже спустился с горы, въехал в Золотые ворота. Все уже случилось в одном времени и не случилось в других временах.

Толя внимательно слушал… Вдруг он схватился за голову руками и, раскачиваясь, застонал:
— Ерусалим, Ерусалим.

Осторожно подбирая слова, он стал рассказывать, что был большим чином в Москве, возглавлял милицию Ленинского района и часто ходил на банкеты к председателю райисполкома. Там он безумно влюбился в его дочь, а она в него. Но так как дочь была еврейкой по матери, то родня противилась этому браку изо всех сил. Любовь победила, и они стали жить вместе, не расписываясь. Были очень счастливы. И вот слетел этот председатель исполкома со своего места. В один прекрасный день Толя вернулся с работы и обнаружил записку, где его возлюбленная признавалась, что уезжает с родителями в Израиль. От тоски и боли пошел Толя на какое-то тяжелое дело и в перестрелке был контужен и поэтому уволен из милиции.

— Я ведь точно знаю, что евреи держат в руках весь мир!
Я хотела возразить, но он резко поднял руку:

— Но раз уж так случилось, я бы стал им служить, ведь они сильнее всех! — В глазах у него стояли слезы. — Я непременно туда поеду, — говорил он, — и даже если не верну ее. Ничего, что я донской казак? Они же пустят меня?

Я подумала, что Иерусалим, может, вовсе и не город. Это мечта затерявшегося в мире человека найти ответы на мучающие его вопросы. По силе тоски и печали я чувствовала себя почти так же, как Толя. И все думала о том, как жить, если несчастлив.

— А где все-таки Володя? — и он показал мне на часы. Маленькая стрелка, задрожав, легла на единицу. — Уже час ночи, — строго сказал он.
— Он не придет больше, — спокойно ответила я, держась из последних сил.
— Да, — выдохнул Толя. — Я так и думал. — И, помолчав, добавил: — Вернется, хотя и напрасно.
Я даже спрашивать не стала, что это значит. Потом подумаю.
— Так что Гамлет? — неожиданно сказал Толя.
Я вздрогнула. — Ну, ты же говорила — Гамлет, Гамлет!

Я не могла вспомнить ни одного раза, чтобы я говорила с ним о Гамлете, но решила: пусть будет
— Понимаешь, Толя, Гамлет, как и мы, жил только настоящим, у него была Офелия, планы на будущее. Тут внезапно умер отец, он был король; поплакали и как-то забыли. Мать Гамлета очень любила, отчим хорошо относился… и тут, откуда ни возьмись, дурацкое привидение, Призрак, а может быть, и не Призрак вовсе, а розыгрыш.
— Нет, — серьезно качает головой Толя, — не розыгрыш.

— На самом деле, — продолжаю я, — моя мысль в том, что дело не в Призраке, а в том, что к нам неведомо откуда вваливается прошлое и чего-то требует от нас. Вот про это я сейчас и пишу. Просто сейчас у меня все как-то нарушилось…
Толя молча встает и уходит в глубокой задумчивости. Я падаю в изнеможении на кровать и засыпаю.