Историко-литературный эксклюзив в «Без обложки»
АКУНБ им. В. Я. Шишкова продолжает проект, в рамках которого читателям доступны отрывки из еще не опубликованных произведений. Сегодня представляем не совсем обычный формат: фрагмент переписки двух литературных деятелей России.
Проект , созданный Алтайской краевой библиотекой им. В. Я. Шишкова и московским прозаиком, поэтом и переводчиком Глебом Шульпяковым, продолжается. Представляем вашему вниманию фрагмент переписки критика, литературоведа Н. Н. Яновского и В. П. Астафьева. Эту переписку с 2014 года публикует журнал «Сибирские огни», и в ближайшем номере читатель сможет познакомиться со следующей партией. Ну, а на сайте «Шишковки» самые нетерпеливые видят некоторые письма уже сейчас!
Справка
Критик и литературовед Николай Николаевич Яновский внес огромный вклад в литературную жизнь Сибири. Исследовал творчество В. Шишкова, В. Зазубрина, Г. Гребенщикова, литературное наследие Сибири. Внимательно следил за творчеством писателей-сибиряков, своих современников, много писал о литературном процессе того времени. Особое, уважительное отношение было у него к творчеству Виктора Астафьева и Валентина Распутина, о чем красноречиво свидетельствует обширная переписка. Сегодня эта переписка представляет уже не только литературный, но и исторический интерес.
ПЕРЕПИСКА Н. Н. ЯНОВСКОГО И В. П. АСТАФЬЕВА. 1965–1979
* * *
26.VIII.1975.
Дорогой Виктор Петрович!
Я помню, как совсем недавно Мария Семёновна прислала нам книгу стихов Н. Рубцова. Для нас это был ценнейший подарок, и мы с удовольствием видели, как загорались глаза наших друзей при одном виде этого томика. Мы, разумеется, давали ее почитать и делали это тоже с удовольствием, так что Марии Семёновне «перепало» немало искренней благодарности за это ее душевное движение — послать нам хорошую дорогую для нее и для нас книгу.
У меня «речь» пойдет о другой книге. Просто эта книга и поэтична по содержанию и хорошо, редко для нас (печатали не в Новосибирске, а в Калинине!) изданная, а главное — <c> отличными рисунками С. Калачева. Вы — крестьянский сын, потому поймете мой восторг от лошадей, которые даны в разных ракурсах и — с характерами! Посмотрите.
Вы, вероятно, уже уехали на Байкал. Посылаю на всякий случай сейчас, чтоб потом не пожалеть, т. к. книга быстро расходится.
Василий Коньяков [1], кстати, очень хороший человек и честный писатель. Мне он нравится, больше — я его люблю.
Неплохо издана «Сов. Россией» Ваша повесть «Перевал» (я ее только что купил), но художник все-таки далеко не всюду озабочен характером действующих лиц, хотя «фигуры» и полны динамики. Однако и такую книгу приятно подержать в руках.
Я только что сел за стол — увы, более месяца болел. Потому и не отвечал.
Марии Семёновне и Вам от нас с Ф. В. сердечный привет.
Ваш Н. Яновский
- Коньяков В. М. (1927—1998) — прозаик.
* * *
(V.1976.)
Дорогие Фаина Васильевна!
Николай Николаевич!
Шлю Вам низкий поклон и наши лучшие пожелания к празднику весны и Победы!
Здоровы будьте!
Мы живем помаленьку, днями стали тоже дедом и бабкой — дочь подарила внука. Я нахожусь в больнице — очередное обострение пневмонии, но это уже почти привычное дело.
В это же время, не позже и не раньше, цензура взялась резать «Царь-рыбу» — идет со скрипом и большими утратами. Вот и пиши о современности! А я ведь на нее и зашел-то не с самого главного места, вроде бы. Не знаю, как пройдет третий кусок, второй просто измордован и вообще не пустили б, если б не помогли сверху. Не скоро теперь я примусь за эту самую современность — про БАМ-то я писать не буду, а все остальное не ходово. Да хрен с ними — все равно собираюсь целиком засесть за войну, предварительно закончив «Поклон».
Обнимаю — Виктор Петрович.
* * *
Дорогой Виктор Петрович!
Меня очень обрадовало Ваше послание ко дню Победы. Мы с Ф. В. шлем Вам вместе с Марией Семёновной наши искренние пожелания здоровья и обыкновенного житейского благополучия. А главное — поздравляем Вас с внуком! По опыту знаю, какое это необыкновенное чувство, как вдруг по-особому воспринимается весь мир через глаза этого еще не знаемого и кровно близкого существа. Любопытно, что оно (существо) становится как бы ближе и дороже собственных детей. Странно, но факт. Видимо, потому, что наши дети уже отпочковались, от нас независимы, а эти еще беспомощные и дальше в неизвестное продолжают наше «земное» существование. Словом, внук — это отлично, и я поздравляю Вашу дочь.
Вашу «Царь-рыбу» я еще не видел, так как в этом году нам, писателям, отказали в подписке на «Наш современник», заявив: «Писатели должны писать, читать им совсем необязательно». Это подлинные слова одного «культурного» деятеля в Новосибирске. Но Вы, конечно, понимаете, что прочту я Ваш роман непременно. О начале в № 4 [1] я уже слышал хорошие отзывы. Что же касается «непроходимости» некоторых современных тем и проблем, то это наша общая беда, из-за которой не следует оставлять современную тему, хотя сам я весь в истории — в недавней (Вяч. Шишков) и в давней (Н. М. Ядринцев). Тем не менее я такой совет, как говорится, даю, ибо история отнюдь не поле для умиротворенных и примирительных разговоров. Увы, многие факты истории сегодня стараются «забыть», точнее, не дают им ходу на предмет подлинно научного осмысления. История наша столь же жгуче современна, все дело в том, как на нее поглядеть. Вот ведь Ю. Трифонов [2] коснулся истории в последней своей повести в «Дружбе народов», но как актуально она у него прозвучала. Более едко-критического отношения к нашей действительности я пока не знаю; ее сила в объективно художественном анализе; и горечь и радость ощущаешь, читая эту повесть. Не случайно о Трифонове Михалков [3] не заикнулся в своем докладе на съезде, и не случайно подонок Чалмаев обрушился на него в журнале «Москва», противопоставив его Шукшину, которого при жизни он тоже поносил…
Живу я в работе да в болезнях, которые посещают меня все чаще и чаще. Жаль, что эти дни надолго — на неделю и месяц выбивают из рабочей колеи. Раз уж пошла речь о болезнях, то следует Вам сообщить, что Сапожников серьезно заболел — лежит в больнице в предынфарктном состоянии. Уехал на охоту да там и свалился, попал в больницу, Наташа привезла его в тяжелом состоянии. Печальное известие наводит на грустные размышления, хотя, конечно же, до поры до времени мы хозяева своего здоровья. Вот только беречь мы его не умеем.
Два Виктора — Лихоносов и Потанин — не забывают меня, пишут, и мне это приятно; потому что намного они моложе меня, и в моем одиночестве их голоса как поддержка, о чем бы они ни писали. На седьмом десятке начинаешь понимать значение обыкновенного человеческого участия острее, чем раньше, в дни юношеской беспечности.
С 8 апреля я тоже слег и очухался только к 9 мая. Мечтаю, быть может, в мае удастся поработать.
Будьте здоровы.
Обнимаю
Ваш Н. Яновский.
- «Царь-рыба» печаталась в «Нашем современнике» в 1976 г.
- Трифонов Ю. В. (1925—1981) — прозаик. Повесть «Другая жизнь».
- Михалков С. В. (1913—2009) — поэт, прозаик, драматург.
* * *
7 июля 1976 г.
Дорогой Николай Николаевич!
Вот уж скоро месяц, как я в деревне — прихожу в себя после больницы и от всех этих изнурительных трудов по «редактуре» «Царь-рыбы», которую точнее надо было бы назвать истязанием человека, изгальством над душою и мыслью художника.
Верю, что если люди окончательно не сойдут с ума и не доведут друг друга до последнего скотства и самоистребления, правнуки наши будут удивляться — как это мы еще умудрялись чего-то рисовать, писать, показывать и даже иногда высказывать какие-то мыслишки в тех нравственных оковах, в наморднике таком хитросплетенном из проволоки сладких тянучек, бурьяне таком и чертополохе еще умудрялись находить иной раз не только цветочек, но и ягодку или пополезней злак какой.
Ужасно! Состояние такое, будто в ступе душу толкли, и тут погода нынче совсем нас замучила: почти не переставая идут дожди, холодно, все отсырело, грязь даже в огороде, трава радуется и прет вверх, но трава эта «пустая», сказали мне пастухи, с нее скотина только дрищет и болеет, ибо не получает она нужного тепла, и чем-то эта густая, зеленая и бесполезная трава напоминает нашу всеместную, беспардонную демагогию и ложь, которая так уж нас опутала, что мы ее замечать порой не можем, да иначе бы и жить невозможно было. Вот долдонит радио в невинной детской передаче: «Сегодня начало лета. Птички вывели птенцов. Сегодня выпустили колхозных телят на новую траву и они, задрав хвосты, начали бегать и резвиться…»
Вот ее бы, м…у эту с радио, которая сочинила такую «ударную передачу про колхоз», подержать зиму в колхозных холодных <нрзб> на 500 граммах кормов, при пьяницах мужиках, которые сутками как загуляют, не только есть, но и пить скотине не дают, вот бы и бегала она, «задрав хвост»…
И ложь-то маленькая, ничтожная, но если все вместе сложить. Или еще вот идет передача с ярославского завода, называется (дефект рукописи. — В. Я.) «В рабочий полдень» (я вынужден слушать, ибо в больнице нарушили мне голову лекарствами и задурела моя контузия — не могу ни писать, ни читать), так вот в передаче этой прославляются муж и жена за то, что работают на одном заводе, на одном цикле (достижение! Не воруют, а работают — редкость-то какая, все кругом воруют, а они вкалывают). Так вот простодушная жена говорит про мужа: «Он меня заразил…» Слава богу, заразил только «примером своим трудовым»…
И ведь вся эта словесная зараза спокойно существует при том <нрзб> надзоре за словом, которое у нас развели. Чем хуже, тем лучше. Читаю сейчас двухтомник Кости Воробьёва [1] (заказали мне о нем статью в «Новый мир»), читаю медленно, спокойно. Какого писателя «не заметили», и в это время витийствовало и развелось сколько пустобрехов. А ведь печатай Костю Воробьёва, невозможно было бы печатать, стыдно читать такие бестселлеры, как «А зори здесь тихие» (дефект рукописи. — В. Я.), бредни Грибачёва, Горбачёва, Попова, Первенцева с Бабаевским и Сартакова [2] с его вышестоящим гражданским начальником, человеком столь же серым, самораздутым, сколь и бездарным. Вот потому и не пустили Костю «в люди», а Твардовский, который его любил и печатал, помер рано. Даже писатели спрашивают: «Это который Воробьёв — “Минута молчания” или “Капля крови” который написал? Мура!» Правильно. Мура, но напечатанная миниатюрными тиражами и всем известная.
А, да черт с ней, с литературой этой! Как Вы здоровы? Не поедете ли на съезд? Я поеду — охота с ребятами повидаться. А то так и не хватит времени с друзьями посидеть. Внук наш, тоже Витька, растет хорошо, бабка мечется между двумя Витьками — старым и малым.
А у меня, несмотря на ипохондрию, в голове четыре последних главы «Поклона», одна уж на бумаге есть, и я в сентябре съезжу в Сибирь да и сяду приканчивать «Поклон», допишу новые главы, «подтяну» к ним старые и целиком переключусь на войну, надо мне написать «мою войну», а то больно много врут о ней. Ну, вот и все.
Поклон Фаине Васильевне. Целую Вас и обнимаю.
- Воробьёв К. Д. (1919—1975) — прозаик.
- Грибачёв Н. М. (1910—1992) — прозаик, общественный деятель. Горбачёв Н. А. (р. 1923) — прозаик. Очевидно, Попов В. Ф. (1907—2001) — прозаик. Первенцев А. А. (1905—1981) — прозаик. Бабаевский С. П. (1909—2000) — прозаик. Сартаков С. В. (1908—2005) — прозаик.
* * *
11 августа 1976.
Дорогой Виктор Петрович!
Я долго не отвечал на Ваше последнее для меня интереснейшее письмо, потому что с головой ушел в книгу, которую надо было сдать к 1 августа, иначе она не попадала в план 1978 года. Это — «Литературное наследство Сибири», том 4. В нем оказалось более тысячи страниц, и Вы понимаете, какая это «махина», как трудно складывать такую книгу, к тому же связанную с событиями столетней давности. Писал предисловие к этому тому — «Проза Н. М. Ядринцева», и целиком обитал в литературе XIX века. Читать эту литературу творчески совсем не одно и то же, чем читать ее, перечитывать «просто так». Впрочем, перечитывать ее не творчески в нашем возрасте, вероятно, невозможно. На каждом шагу непременно открываешь для себя новое — кого бы ни взял, будь то Мачтет или Г. Успенский, Омулевский или Гаршин, о Достоевском и Салтыкове-Щедрине уж и не говорю. Они неисчерпаемы. О Ядринцеве, о котором как о писателе знают мало, а точнее — ничего не знают, писал с удовольствием. Понимаю, что, как и в случае с Зазубриным, на меня могут обрушиться разного рода обвинения. Но завершить эту работу мечтаю своим необходимым долгом патриота-сибиряка, ибо столь неистового, пламенного патриота Сибири, как Ядринцев, наша история не знает. Работы над томом предстоит еще много, но главное сделано: заложена основа тома — собраны его лучшие произведения в стихах и прозе, даются его публицистика, выступления в области критики и литературоведения, письма, воспоминания…
Только после того, как я свалил эту гору с плеч, я мог заняться чтением текущих из месяца в месяц журналов. Прочитал (в первую очередь) и Вашу книгу-повествование «Царь-рыба», памятуя о тех истязаниях души художника, о которых Вы мне писали. Увы, я слышу эти, мягко говоря, «жалобы» от многих — от В. Распутина и В. Канторовича (очеркист и критик), от Н. Самохина и А. Горелова (литературовед), от Леонида Иванова и И. Золотусского [1]. Свирепость «истязателей» доходит до немыслимых пределов. Буквально то, что вчера опубликовано было в журналах и книгах, сегодня выбрасывается без объяснений. На самостоятельную мысль идет наступление широким фронтом. Снова всюду цитируется один авторитет и все, что сверх того — от лукавого. Исторические уроки не идут впрок, их мгновенно забывают, а напомнить сознательно не дают.
Так вот прочитал я Ваше истерзанное повествование с превеликой радостью. Написано оно красочно, лирично, публицистично. Вы с Вашим характером, насколько он мне открылся, видны мне в каждой фразе, в каждом слове. Это книга о Вашей любви и о Вашем гневе. Пафос ее я целиком разделяю и рад, что именно Вы написали такую жгущую сердце книгу. Она о хозяйственном и хозяйском отношении человека к земле, к ее дарам. Она о красоте природы и варварском истреблении ее. «Царь-рыба» написана с великолепным знанием этой природы и с резкой силой обличительного гнева против тех, кто ее не любит и хищно, безумно или злостно уничтожает. Читал я Вашу книгу и невольно подумал, что хотя человек и чудо природы, но он отнюдь не венец ее творения, как мы частенько об этом говорим с заметным чувством самодовольства, и не мудрец, равноправно творящий «вторую природу», которая чуть ли не совершенней природы первозданной. О любви к природе писали немало, о потребительском отношении к ней тоже. Но вот философию самовозвеличивания, социальные корни которой нам еще неизвестны в достаточной мере, обличаете Вы в числе немногих. Вы напоминаете людям, что, хотя «они» и творят «вторую природу», обольщаться относительно безграничности своих возможностей не следует, памятуя, что мы все-таки «дети природы», а не ее господа. Вы нанесли чувствительный удар по философии самовозвеличивания, весьма симптоматичной в век НТР.
Я читал рецензию в «Л<итературной> Г<азете>». Она по сути двойственна. В ней есть намеки на какие-то разногласия с Вами рецензента. Но они почему-то зашифрованы, не объяснены, настолько, что уже начинаешь не верить в искренность его похвал. Пиши, что чувствуешь, что и как понимаешь, но не держи камень за пазухой.
Я получил из СП РСФСР приглашение на вологодское совещание «в конце сентября». Когда оно будет точно, не знаю. В конце сентября я буду в Москве, независимо ни от чего, но, естественно, мне очень хотелось бы побывать в Вологде вновь и повидаться с Вами. 25 августа я лечу в Коктебель и 20 сентября буду в Москве. Состоится ли это совещание и не отсеят ли меня вновь, как это уже не раз случалось? Разъезжает обычно весьма постоянный состав СП.
ФВ и я шлем Марии Семёновне и Вам добрые пожелания здоровья и благополучия.
Обнимаю
Ваш Н. Яновский
- Канторович В. Я. (1901—1977) — критик. Самохин Н. Я. (1934—1989) — прозаик, журналист. Иванов Л. И. (1914—1989) — прозаик, очеркист, публицист.
* * *
5 сентября 1976. (отв. 15/X.76.)
Дорогой Николай Николаевич!
Я долго был в Москве, готовил «Царь-рыбу» для «Роман-газеты» (если она пройдет все препоны, возникающие на ее пути, то в сокращенном виде появится в № 2 за нынешний год). Устал я от этой «Рыбы» смертельно, забрался наконец-то передохнуть дней десять в деревню (впереди редактура книги в издательстве), но и в деревне меня отыскали люди, киношники, хотят ставить «Перевал» на «Мосфильме»! Вот и надо было снова работать, помогать. Лишь сегодня они уехали. Утешает лишь одно, что, если дойдет до съемок, снимать будем скорей всего на Горном Алтае, чем в Саянах, и, следовательно, получится возможность пожить лето, отдохнуть в Сибири, а то я уже третий год, как не могу туда попасть — все недосуг.
Домашние мои пока, слава богу, в порядке, внучку исполнилось уже четыре месяца, вот только сын уезжает от нас в Чердынь работать в музее и писать научную работу. Там архивная и музейная целина, а главное — не приживается он в Вологде, прирос к родному Уралу душой, туда его и тянет, как меня в Сибирь. Я все больше подхожу к мысли поставить дом в родном селе — Овсянке. Чего я тоже болтаюсь тут, среди злых неумытых вологодских аборигенов?
Кстати, о совещании в Вологде толком никто ничего не знает. Был зимой Дементьев [1], брякнул что-то, ему ответили: «Пожалуйста, но предупредите месяца за два», я разговаривал с завом агитации обкома в конце августа, и он сообщил, что ниоткуда — ни звуку, ни хрюку. Если что будет — я сообщу. Вызов можем оформить и здесь. Мне очень хочется потолковать с вами, и накопилось, о чем потолковать.
Несмотря на усталость и тяжелую голову, много во мне замыслов и главный из них — завершить «Поклон» — еще четыре главы, и всё. Одна почти готова, вторая вчерне написанная, две писать надо и тогда «Поклон» будет состоять из двух книг — про детство и про юность фэзэо<ш>ную вплоть до ухода на фронт и одна глава — возвращение с фронта — вместе с «Одой огороду» и «Царь-рыбой», «Поклон», ставши в середину, сделает что-то (дефект рукописи. — В. Я.). Поклон Фаине Васильевне. Вас обнимаю — Вик. Петр.
- P. S. А у нас так лета и не было. Замело! Все замело! Вот постояло пять дней без дождя, не успели и порадоваться — сегодня снова дождь. Урожая нет. Одни грибы, и те с червями…
- Дементьев В. В. (р. 1950) — критик.
* * *
15.X.1976.
Новосибирск
Дорогой Виктор Петрович!
Только что вернулся из длинной поездки — Коктебель, где отдыхал, Москва, где работал в библиотеке. Дома нашел Ваше письмо. Рад был его получить. Весточки такого рода просто необходимы в наш суровый век (господи, какой век нашей истории не был суровым?!). Точнее: на склоне лет есть потребность в душевном общении, иначе загнешься ранее времени…
Совещание в Вологде не состоялось. Мне сказали, что «отложили до зимы». Видимо, все это от нерасторопности все того же В. Дементьева. После того, как он стал председателем Комиссии по критике, она по существу прекратила свою деятельность. Но если вологодское совещание когда-либо осуществится, то мне хотелось бы на него попасть. Хочется еще раз побывать в городе, повидаться, поговорить.
Мне И. Л. Гринберг рассказывал, как Вы выступали в Молдавии, куда съехалось более сотни писателей. Кажется, и он не очень одобрял пафос Вашего выступления, но мне кажется, что энергия и денежки (колоссальные) летят в трубу и отнюдь не способствуют развитию литературы. О помпезности этих мероприятий не говорю.
В Москве мы с Ф. В., конечно, побывали на «Черемухе» в Ермоловском театре. Они пьесу поставили старательно и смотрится она с интересом, чувствуются астафьевские характеры и астафьевский текст (от автора). Но благостность финала они подчеркнули с особенной силой, а суть-то не в нем, а в преодолении самого себя. В процессе преодоления. Играть этот процесс трудно, потому упор на внешнее его проявление — на конфликт — «уголовником», на прозрение этого уголовника. Затянута сцена отправки героя после того, как его искалечило. На театре получилось много шума и суеты, а ее смысл как-то потерялся. Но в пьесе есть то, что играть, есть яркие характеры: главного героя, его невесты-жены, калека-пьяница, и спектакль публика принимала хорошо (зал полный), а нам все было интересно и важно, потому «придирчиво» к нему, спектаклю, относились и радовались его успеху, переживали все за автора-друга.
С кем бы мы ни говорили, о романе «Царь-рыба» отзывались всегда хорошо, чаще восторженно, как о крупном явлении современной литературы. Рецензии (в «ЛГ» и в «Лит. Рос.») появились пока маловразумительные, состоящие из общих слов. С Ф. Кузнецовым [1] виделся в Коктебеле, но о рецензии его не говорил сознательно (а он и не спрашивал), т. к. ничего хорошего о ней сказать не мог (устраивает, конечно, общее одобрение).
Итак, Вы завершаете «Поклон». Отлично. Жажду все это читать, т. к. (к тому же) не оставил мысли написать монографию (красноярцы хотели включить в план, да что-то замолкли). Напишу о Шишкове — буду думать вплотную. Ваша активность и работоспособность восхищают. Так и надо жить. Только вот надо бы соразмерять наши силы и не работать на износ. Научиться отдыхать, оказывается, так же важно, как и научиться работать.
Поедете в Сибирь — не проезжайте мимо Новосибирска, мы тут всегда будем Вам рады.
А у нас только что — дней пять назад — родился еще один внук… Идет времечко, безостановочно!
ФВ и я шлем Марии Семёновне и всему семейству Вашему сердечный привет.
Обнимаю.
Ваш Н. Яновский
- Кузнецов Ф. Ф. (р. 1931) — критик, литературовед.
* * *
3.III.1977.
Дорогой Виктор Петрович!
С удовольствием посылаю Вам свою книжицу [1]. Она небольшая, но для меня дорогая, ибо о хорошем человеке, с которым дружески связан вот уже лет 20-ть. Конечно, не все удалось, но что же делать, если бог так ко мне немилостив.
Скоро, как говорят, в Барнауле выйдет книжица пообъемней, и в ней треть будет занята статьей о Г. Д. Гребенщикове, старом сибирском писателе десятых годов, друге Вяч. Шишкова, о котором сейчас пишу книгу листов на 15. Для многих Гребенщиков — пустой звук, ибо с 1920 г. он в эмиграции, поэтому статья моя — своего рода «открытие» забытого писателя.
Вот этому я рад.
Кстати, о забытых.
На днях узнал, что в Вологде живет Виктор Азраилович Гроссман, который когда-то печатался и даже переводился, дважды сидел и т. п. Зная Бунина по Одессе, дружил с К. Чуковским, помнит многое-многое, а вот в этом году в сентябре ему исполнится 90 лет. Может, стоит писательской организации Вологды заинтересоваться им, узнать, нет ли у него каких воспоминаний (в 50-х годах он печатался в «Юности»), произведений, да и поздравить человека такого возраста не грех. Его вологодский телефон 2-24-16.
Мне сообщили, что он не развалина, а бодрый старик, интересный собеседник. В этом случае инициатива писателей была бы уместной, вероятно. Подумайте. Я слышал, что Б. Полевой [2] намерен как-то отозваться на этот юбилей.
Сам я очень занят В. Шишковым. Под завязку, написал стр. 350, вероятно, для окончания еще стр. сто надо. Устал, но не разогнусь, пока не кончу.
А тут еще затеял для «Сов. писателя» книгу «Вяч. Шишков в воспоминаниях современников», собрал более сорока авторов, живых и ушедших, перечитываю, разыскиваю, сверяю, комментирую.
На очереди том «Лит. наследства Сибири», посвященный Н. М. Ядринцеву. Он собран (более 1000 страниц), потребует еще большой работы. Однако она увлекательна, потому что впервые во весь рост встанет перед читателем не только ученый, а прежде всего писатель Ядринцев, поэт и критик, прозаик и литературовед. Вот мои затеи на ближайшее время.
Давненько не получал от Вас известий. Хочу верить, что Вы здоровы и работаете.
Ф. В. и я шлем Марии Семёновне и Вам большой привет и наши дружеские пожелания здоровья и благополучия. Обнимаю Ваш Н. Яновский.
- Яновский Н. Леонид Иванов. — Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1977.
- Полевой Б. Н. (1908—1981) — прозаик, главный редактор журнала «Юность» (1962—1981).
* * *
(отв. 24/VI.77)
Дорогой Николай Николаевич!
Ну, вот и весна пришла, у нас тоже была суровая, но сухая зима, и оттого я не слег в больницу, а работал много, трудно и начерно закончил «Последний поклон» — четыре главы заключительные, около десяти листов, очень были сложны по задумке и еще потребуют немалой работы, но уже легче — 20 лет я доставлял себе удовольствие этой книгой, но и она стала уже надоедать — надо было заканчивать. Вместе с «Царь-рыбой» — «Поклон» будет около шестидесяти листов, и эта «Моя Сибирь» полностью себя исчерпала, буду переходить на «Мою войну», даст бог сил и дней, чего-нибудь и напишу еще.
Сейчас я собираюсь вместе с М. С. в Ялту, бегу от сырости, надеюсь отдохнуть, а в июне поеду на Родину, там начинаются съемки фильма по «Перевалу», съемочная группа выбрала местом съемок все-таки реку Ману. Я буду помогать им и помаленьку, не торопясь, перетяпывать весь «Поклон», делить его на две части и новые главы доводить «до ума», все равно в нынешнем году, по причине праздника, они напечатаны не могут быть, ибо совсем не праздничны.
Получил Ваше письмо и книжку о Леониде Иванове — спасибо. Шлю Вам свою «лауреатскую», просто для коллекции, там все Вам знакомо. Читал на днях какую-то чахлую, дежурную статью о сибирской критике, где поминают и Вас — хорошо, что поминают, да больно уж много стало писаться статей «по случаю» и «поводу», газеты совсем превратились в благовестные листки, особенно наши, литературные.
Дома у меня пока все слава Богу, внучек выправился, растет, пухленький, вчера у него был юбилей — брякнуло человеку 11 месяцев!
Ну, вот, коротенько и все.
Кланяюсь Фаине Васильевне.
Марья Семёновна шлет Вам и ей приветы и наилучшие пожелания.
Я обнимаю Вас дружески
Виктор
28 марта 1977 г.
* * *
24.VI.1977.
Дорогой Виктор Петрович!
Я не отвечал так долго на письмо, потому что надеялся, что вот-вот придет соглашение (так в тексте. — В. Я.) из «Сов. писателя» на монографию «Виктор Астафьев». В январе 1977 г. редакция изд-ва сама предложила эту тему мне, но до сих пор ее не утвердила. 15/VI я был в Москве, заходил, там проволочку объяснили то болезнью зав. отделом, то болезнью главного. Но обещали скоро решить этот вопрос. Однако независимо ни от какого бы то решения, я эту тему не оставлю и, как только высвобожусь, за нее непременно возьмусь. Хотя, конечно, с соглашением в руках планировать работу легче.
В Москву в изд-во «Худ. лит-ра» отвез своего «Шишкова», которого закончил наконец. Получилась большая для меня книга в 17 п. л. Прочитал В. Шишкова заново и по-новому. Что теперь скажут рецензенты, редакция, — бог весть. Сейчас боятся любого нового слова.
Устал я с книгой, но решил форсировать со статьей для Новосиб<ирского> издательства, т. к. надежд на Москву больших не питаю. В Барнауле должна выйти моя книга листов на 10, но ее Комитет взял под контроль и вот — задержка. Черт поймет этот всезнающий комитет. Ужасающая централизация. На местах, оказывается, не знают, что творят.
Побывал в Москве, повидал внучку и главное — внука, которому 8 месяцев. Идет время — растут внуки, а мы стареем, дряхлеем, болеем! Грустно как-то стало жить. Неоткуда радости ждать, хотя бы мгновенной, редкой. Вот только внук растет хороший — одна радость.
Недавно прочел в одной информации, составленной (так в тексте. — В. Я.) в «Сиб. огнях». По ней выходит, что впервые напечатался В. Астафьев в «Сиб. огнях». Врут беззастенчиво, прохиндеи, забыл, видно, Никульков, как яростно выступал он против повести «Пастух и пастушка». В редакции идут постоянные замены. Недавно заменена почти вся редакция. Никульков оказался волевым командиром.
Более пяти лет я не хожу в писательскую организацию. Даже на перевыборы не появляюсь. Работаю и печатаюсь не меньше, чем раньше. Это главное для писателя. Ко мне приходят многие, и это значит, что кому-то я нужен. На старости лет ощущение такое необходимо.
За книгу — спасибо. Буду работать, все окажется нужным. Ваших книг у меня целая полка, и я радуюсь. Конечно, нет первых изданий, но Ермаков мне обещал их, когда начну работать.
Осенью поеду в Иркутск. Там буду добирать материалы для «Лит. наследства» т. 4, посвященного Н. М. Ядринцеву. Все, кто читал этот том, одобрительно отзываются о Ядринцеве — писателе и человеке. В томе будут десятка полтора воспоминаний о нем, впервые собранные, а некоторые впервые публикуемые. Издание этого тома буду рассматривать как крупнейшее свое достижение.
Мы с ФВ шлем Марии Семёновне и Вам большой привет и желаем здоровья.
Обнимаю.
Ваш Н. Яновский.