Источник: Материалы переданы редакцией журнала «Алтай»

Вторушин С.В. ВЕЧНЫЙ ЗОВ СЕВЕРА Рассказ

Home

Чем ближе было утро, тем труднее давался Гусыне каждый взмах уставших крыльев. Табун снялся с воды вечером, когда солнце стало опускаться за горизонт, расстилая над землей красную полосу зари. Вожак, вытянув шею, приподнялся над гладью озера, потянулся, расправляя крылья, и легко оторвался от воды. За ним с шумом поднялась вся стая. Гуси летели всю ночь, переговариваясь в полете. Они выстроились клином, на острие которого собрались самые сильные. Тем, кто летит в конце строя, не приходится разрезать плотный воздух, они идут в кильватере впереди летящих. Точно так же, как караван судов вслед за ледоколом.

Всю зиму стая провела на берегу Персидского залива. В середине марта, преодолевая пустыни и горы Ирана, она остановилась на юге Каспия, где почти три недели набиралась сил перед великим перелетом на места гнездовий. Каждый член стаи, даже молодые, отправившиеся в свой первый полет с зимовки на родину, был возбужден до предела. Гуси не могли долго сидеть на одном месте, постоянно срывались, словно ища чего-то, и, не найдя, перелетали то с воды на прибрежный песок, то с песка на воду. Гусыня тоже была возбуждена. Но в отличие от молодых понимала причину своего состояния. В ней проснулся зов Севера, который не прекратится до тех пор, пока она не достигнет родного озера и не отложит в гнездо первое яйцо.

Приближение родных мест Гусыня почувствовала еще до рассвета. Внизу, в еле различимом мраке, на фоне чуть сереющего пространства начали встречаться темные островки различной величины. Так выглядят с высоты березовые колки. Но главное было не только в этом. Сам воздух становился другим. Им стало легче дышать, он добавлял сил уставшим крыльям. Гусыня поняла, что пустынные пространства остались позади и стая летит над лесостепью великой Западно-Сибирской равнины. Внизу то там, то здесь стали мелькать зеркала озер, почти пол-
ностью очистившиеся ото льда.

Когда на востоке, вытянувшись во весь горизонт, появилась светлая полоса наступающего дня, Гусыня увидела родные места. Большие, заросшие по берегам высоким камышом озера находились далеко друг от друга, но с полуторакилометровой высоты просматривались хорошо. Старый прошлогодний камыш резко выделялся на фоне черной, еще не начавшей зеленеть береговой линии. Увидев озеро, на котором гнездились все гуси стаи, Вожак загоготал и начал снижаться. Но прежде, чем сесть, надо было убедиться, что озеро безопасно. Опыт подсказывал, что даже к дарованной тишине надо относиться с осторожностью.

Стая заходила на посадку через камыши, за которыми блестела вода. На ней уже отдыхали прилетевшие раньше гуси. Они негромко гоготали, переговариваясь между собой. Это и обмануло Вожака.

Уже на самом подлете к озеру он увидел на краю камыша три затаившиеся фигуры. Их темные очертания проступали сквозь обесцветившуюся, ставшую почти белой растительность. Отвернуть было невозможно, и Вожак резко взял вверх, увлекая за собой стаю. Но было уже поздно. Раздались выстрелы, крупная дробь просвистела рядом, и Вожак краем глаза увидел, как, вывалившись из стаи, на землю падают сразу три гуся. Первым был крупный сильный гусак, летевший во время всего перелета вслед за Вожаком и часто менявший его на острие клина. За ним падала гусыня, которой перелет дался труднее других. В ней уже вызрело яйцо, и она торопилась быстрее добраться до гнезда, чтобы отложить его. Третьей тоже была гусыня, собравшаяся в этом году впервые стать матерью. Из двенадцати гусей в стае осталось только девять.

Вожак забирал все выше и выше, удаляясь от озера, на котором появился на свет шесть лет назад. Уже не первый год родные места встречали его выстрелами, и каждый раз стая теряла самых сильных. Тяжело махая уставшими крыльями, он повел табун на большое открытое озеро с голыми песчаными берегами. Оно было безопасным потому, что охотникам негде здесь спрятаться, но соленым. А гуси после дальнего перелета хотели пить. Теперь несколько часов придется ждать возможности добраться до пресной воды.

Просидев два часа на пустынном холодном берегу, Вожак полетел на разведку. Он молча поднялся с земли, и стая так же молча проводила его. Над родным озером он пролетел на большой высоте. Развернулся над полем и, постоянно гогоча, пошел к камышам на бреющем полете. Он специально привлекал к себе внимание, пытаясь спровоцировать охотников на выстрелы. Одного из них он видел здесь каждую весну. Небольшой толстый человек в камуфляжном бушлате, ожидая прилета гусей, прятался на краю озера в одном и том же месте. На фоне светлого, высохшего за зиму камыша желто-зеленый бушлат выделялся ярким пятном. Его маскировка годилась только для лета, когда распустится зелень. Но это знал только Вожак, молодые гуси об этом не догадывались. Они первыми попадали под выстрелы.

Лететь над самой землей было опасно. Вожак постоянно покачивался, переваливаясь с крыла на крыло. Он усвоил, что так легче уйти от разящего выстрела. На подлете к камышам, где мог затаиться охотник, Вожак резко свернул, чтобы увидеть всю кромку озера. Ничего подозрительного здесь не было. Вожак пролетел над озером, на котором там и тут сидели утки, набрал высоту и направился к березовому колку, видневшемуся на краю поля. У крайних берез стояла зеленая тупорылая машина с брезентовым тентом. Толстый охотник складывал в кузов убитых гусей. Вожак развернулся и полетел к стае.

Он сел рядом с Гусыней и, подняв голову, окинул взглядом тех, кто доверил ему великий перелет. Как только гуси окажутся на озере, они распадутся на пары и начнут устраивать гнезда. Но это сделают не все. У одной гусыни охотники убили гусака, у двух гусаков - гусынь. Новые пары сложатся у них только к следующей весне. Если, конечно, доживут до нее.

Гусыня, косолапо переваливаясь и негромко гогоча, подошла к Вожаку. Она словно разговаривала сама с собой, но ее хорошо слышали остальные. Она торопила Вожака на родное озеро. Он медлил, опасаясь, что охотники могут вернуться, но она уже не могла ждать. Она взлетела, и Вожак взмахнул крыльями вслед за ней.

Гусыня летела низко над землей, ее вместе с Вожаком можно было легко снять из ружья, но охотников уже не было. Вдоль края камыша, слегка припадая на левую лапу, мелкой трусцой семенил рыжий Лис. Он часто останавливался и, поднимая морду, втягивал ноздрями воздух, пытаясь определить по запаху, нет ли поблизости добычи. Когда к озеру подходили охотники, Лис прятался в камышах. Но стоило им уйти, он выбирался из укрытия и начинал обследовать берег. После набега охотников в камышах часто остается подбитая и найденная ими дичь. Гусыня знала - если Лис бродит не прячась, значит охотников уже нету. Лиса же гуси не боялись. Иногда демонстрируя это, Вожак смело налетал на него и тот, скаля зубы, отступал. Но сейчас Вожаку было не до Лиса, он слишком устал после дальнего перелета.

Перелетев камыши, гуси сели на воду и негромко загоготали. Гусыня огляделась. Озеро было хорошо ей знакомо, но каждой весной оно выглядело по-иному. В стене камыша, окаймлявшего воду по периметру, виднелись проплешины. В этих местах его поломали бураны и тяжелый двухметровый снег. Он еще не везде растаял, кое-где превратившись в лед.

Гусыня поплыла к камышу, который в одном месте остроконечным мысом вдавался в озеро. Обогнув острие мыса, она протиснулась между камышинами и выбралась на мокрый, пористый лед. Гусыня подняла голову. Озеро просматривалось по обе стороны от мыса почти на всю ширину озера. Любую опасность, исходящую с воды, с этой точки можно было заметить издалека. С берега никакой враг добраться до мыса не мог - двухсотметровая полоса стоящего стеной камыша была непреодолима ни для Лиса, ни для человека.

Гусыня, переваливаясь, потопталась на месте и сильным клювом начала ломать камыш и укладывать его на лед. Каждую тростинку она укладывала так, чтобы они сплетались между собой, составляя единое целое. Вожак, сидевший на воде у кромки мыса, тоже залез на лед и начал продираться к Гусыне. Добравшись до нее, он стал ломать камыш и подавать ей. Гусыня устраивала гнездо. Оно должно было быть высоким и плотным, чтобы вода не добралась до кладки, когда окончательно растает лед. Гнезду надо было выдержать и волну, если на озере поднимется сильный ветер.

На устройство гнезда ушло несколько часов. Когда оно было сделано, Гусыня согнула ближние камыши так, чтобы они закрыли его сверху. Через день-два на озере появятся белохвостые орланы, кочующие вслед за гусями на Север. Если Гусыня не укроется от зоркого взгляда хищника, она может стать его легкой добычей. Орланы держатся на озере не меньше недели, до тех пор, пока дальше на Север не откочуют казарки. Пару этих суетливых, писклявых птиц, постоянно выдающих себя за настоящих гусей, Гусыня уже заметила на дальнем конце озера. По всей видимости, они прятались в камышах от охотников и сейчас выплыли на чистую воду.

Походив по гнезду, чтобы уплотнить подстилку, Гусыня вылезла наружу, где ее поджидал Вожак. Пробравшись к воде, они бесшумно взлетели, поднялись над озером, перевалили на небольшой высоте березовый колок и опустились на зеленое поле, где после суровой снежной зимы начала расправлять на весеннем солнце стреловидные листочки озимая рожь. Только здесь Гусыня поняла, насколько она голодна. Она жадно набросилась на зелень и начала щипать ее, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу.

Гуси не успели еще утолить голод, когда к ним подсела пара казарок. И хотя Вожак с Гусыней недолюбливали их за суетливость и считали самозванцами в своем племени, казарки тоже были гусями, пусть и вдвое меньшими, чем серые. Их окраска была значительно темнее, зато голова от клюва до самых глаз была белой. Но Гусыня не любила казарок не за окраску, а за писклявый голос. И еще за то, что лето они проводят Бог знает где, зато осенью перед самым отлетом на юг казарки набивается на озере столько, что от ее писка можно оглохнуть. Стаи казарок появляются внезапно, чаще всего в холодную и ясную звездную ночь, день отдыхают и кормятся на близлежащих полях, а на следующую ночь с громким криком и хлопаньем
крыльев снимаются с озера и улетают дальше на юг.

Недовольно поглядывая на казарок, Гусыня щипала зелень, а Вожак время от времени поднимал голову и оглядывал окрестности. По краю поля, пригнув голову к самой земле, мелко трусил хромоногий Лис. Обычно он выходил на охоту ближе к вечеру, но предыдущая вылазка, по всей видимости, была неважной, и голод согнал его с дневной лежки раньше времени. Лис повредил лапу на озере, где гнездились гуси. Осенью охотники ставили там капканы на ондатру. Вороватый Лис решил поживиться дармовой добычей и потащил попавшую в ловушку ондатру из камышей. Но капкан был привязан. Не выпуская ондатру из пасти, Лис начал пятиться и угодил левой задней лапой в другой капкан.

От страха и нестерпимой боли он взвился над землей, забыв и об ондатре, и о мучившем голоде, но капкан не отпускал его. Лис обезумел от ужаса. Он начал метаться из стороны в сторону, переворачиваться через голову, даже грызть в ярости железные дужки капкана, между которыми застряла лапа. Он вымазался в озерной тине от ушей до кончика хвоста и был скорее похож на болотную кикимору, чем на настоящего Лиса в роскошной темно-рыжей шубке. В конце концов ему удалось вырваться из западни. На трех лапах он проскакал от озера до ближайшего леска, залез под куст и начал зализывать пораненную ногу. Капкан содрал кожу, повредив сухожилия, и первые прикосновения горячего шершавого языка к ране казались жгуче болезненными. Но чем дольше он лизал, тем меньше становилась боль. Лапа в конце концов зажила, но Лис на всю жизнь остался хромым.

Увидев Лиса, казарки испуганно взлетели, на ходу переговариваясь между собой. Вожак тоже взлетел бы, но не от страха, а для того, чтобы задать Лису трепку. Однако не сделал этого потому, что рядом была Гусыня. Покинуть ее он не мог ни при каких обстоятельствах.

Гуси кормились еще не менее часа, потом вернулись на озеро. Навстречу им из-за камышей поднялись две пары из их стаи. Обменявшись приветствиями, Вожак с Гусыней опустились на воду у камышового мыса, где устроили гнездо. Гусыня сразу же залезла в него и, вытянув шею, начала собирать лежавшие рядом камышинки и укладывать их вокруг себя. Затем стала выщипывать перья и пух с груди и живота и выстилать ими гнездо. Вожак стоял рядом, внимательно оглядывая окрестности. Он должен был оберегать покой и безопасность семьи.

Через день Гусыня снесла первое яйцо. Укрыв его перьями, она вылезла из гнезда и они вместе с Вожаком полетели кормиться. Вожак повел ее не на ржаное поле, ярко сверкавшее свежей зеленью, а на черную безотвальную прошлогоднюю пахоту. Правда и там между щетинистой пшеничной стерней уже кое-где пробивалась зелень. Но на этом поле было немало и не проросших зерен. Вожак знал, что скоро они укоренятся в земле, и тогда их не достанешь. Но пока ими еще можно было кормиться.

Гуси сели на просохший, прогретый солнцем склон и начали по зернышку собирать пшеницу. Вскоре к ним присоединилась молодая пара из их стаи красивая розовоклювая гусыня и статный широкогрудый гусак с несколькими белыми перьями позади левого глаза. Из-за этих перьев его прозвали в стае Меченым.

Эта пара гнездилась впервые. Меченый не отходил от своей гусыни ни на шаг, подавал ей камыш, когда она строила гнездо, и даже выщипнул из своего живота несколько щепотей
перьев, чтобы гусыне было уютней высиживать яйца. Перед отлетом на кормежку она снесла второе яйцо, и Меченый был настолько горд собой и своей гусыней, что свысока посмотрел на Вожака стаи. Но тот, не обращая внимания на молодое высокомерие, продолжал собирать пшеничные зерна, постоянно поднимая голову и озираясь по сторонам. Несмотря на то, что поле простиралось до синеющего в дали леса и хищнику подобраться по нему незамеченным не представлялось возможным, Вожак все время был настороже. К этому его приучила жизнь.

Гуси еще не успели покормиться, когда над ними торопливо пролетела стая испуганных казарок. Они отдыхали на большом соленом озере, куда возвратились с кормежки совсем недавно. Согнать их с озера могла только большая опасность. Вожак поднял голову и стал всматриваться в горизонт и небо над ним. Но на горизонте виднелись только островки берез, а по небу плыло одинокое взлохмаченное облачко. Гусыня еще выискивала на земле одинокие зернышки, но Вожак замер, как изваяние. Поднимающийся от земли теплый дрожащий воздух наполнился тревогой. Она передалась Вожаку, и он стоял с напряженными мускулами, готовый в любое мгновение сорваться с места. Гусыня тоже подняла голову. Не сговариваясь, они взмахнули крыльями и стали быстро набирать высоту. Меченый со своей гусыней остался на поле. Они были слишком голодны, чтобы учуять опасность.

Не долетая до своего озера, Вожак заметил белохвостого орлана. Он парил низко над камышами, высматривая добычу. Лететь к гнезду было опасно, и Вожак повернул к соленому озеру. Там можно было переждать, пока орлан улетит в другое место. Не поживившись птицей, он отправится на поле искать зайцев. Но на берегу соленого озера сидел другой орлан и теребил казарку. Он упирался в нее когтистой лапой и мощным крючковатым клювом выдирал с груди и живота сразу по целому пучку перьев. Они летели вдоль берега, цепляясь за песок, и, оседая у воды, походили на прибитую волной пену.

Гуси забрали вверх и, развернувшись, полетели назад. Еще издали увидели, что орлан, круживший над их озером, направился в сторону поля, где они только что кормились. Он парил в воздухе, лишь время от времени пошевеливая крыльями, и эта неторопливость позволяла ему зорко осматривать каждый метр проплывающего внизу пространства. Сделав над озером круг, гуси сели на воду и поплыли к гнезду. Гусыня залезла в камыши, а Вожак остался на воде охранять ее. Если над озером появится орлан, Вожак взлетит и отвлечет его внимание.

Несколько дней прошли относительно спокойно. Орланы появлялись над озером, но Гусыня была хорошо укрыта, а Вожак, как всегда стоявший рядом и наблюдавший за тем, что происходит вокруг, научился прятаться. Ветер согнул и обломал старый камыш, под ним образовались похожие на небольшие пещеры пустоты, в которых можно было укрыться. Тем более, что сквозь старый, прошлогодний камыш уже начали прорастать молодые зеленые тростинки и притаившийся среди них серый гусь был совершенно не заметен. Пара орланов не очень докучала гусям потому, что главной их добычей были казарки, а когда не удавалось поохотиться на них, орланы улетали на озеро Чаны, где в это время начался нерест сазана. Рыба теряла всякую осторожность, выходя у края камышей на самую поверхность.

Но однажды они учинили разбой и на родовом озере. Целый день дул пронизывающий северный ветер, гнавший над самой землей лохматые серые тучи, сыпавшие то мелким дождем, то мокрым снегом. Вожак, как всегда, стоял на страже около гнезда. Орлана он увидел совсем рядом, когда тот уже готов был сжаться в комок и броситься на добычу. Вожак взлетел, крича и резко набирая высоту, чтобы оказаться выше орлана. Он проскочил под самым носом хищника, но тот увидел другую добычу. У своего гнезда, нахохлившись, дремал Меченый. Вскинув голову, он увидел орлана и тоже взлетел. Розовоклювая гусыня вместо того, чтобы вжаться в гнездо и затаиться под камышами, попыталась взлететь вслед за ним. Очевидно, это произошло от испуга.

Орлан, словно огромная черная тень, упал на нее, разрывая ткань, вонзил острые когти в крыло и спину и тут же нанес ей такой удар клювом по голове, что гусыня потеряла сознание. Накрыв жертву широкими растопыренными крыльями и раскрыв страшный крючковатый клюв, орлан несколько мгновений торжествующе поводил головой, празднуя победу. Потом тяжело поднялся в воздух и понес бездыханную гусыню над самыми камышами.

Едва он опустился на землю, к нему тут же прилетела орлица, и они вместе начали теребить добычу и вырывать из ее тела куски еще теплого мяса. Хромой Лис, прятавшийся на краю камышей, высунул голову из укрытия и стал следить за орланами. Он ждал, когда они насытятся и улетят, чтобы докончить их трапезу.

Меченый вернулся к своему гнезду лишь через несколько часов после того, как прошел испуг и унялось сердце. Гусыни не было, вокруг гнезда валялись серые, окровавленные перья. Меченый неподвижно просидел у гнезда до самой темноты, изредка издавая негромкие, печальные крики. Он все еще надеялся, что гусыня услышит и вернется. Когда совсем стемнело, он неуклюже прошел к гнезду и уселся на остывшие яйца. Их было шесть.

К середине ночи ветер сменился на южный, небо прояснилось, открыв яркие звезды и широкую полосу Млечного Пути. Перед самым рассветом казарки снялись с озера, поднялись высоко в небо и клин за клином направились на север. Утром вдогонку за ними отправились орланы.

Гусыня делала гнездо большим и глубоким, но девять яиц, которые она снесла в этом году, заполнили его до краев. Она часто переворачивала их клювом, и Вожаку иногда казалось, что Гусыня пересчитывает яйца. В начале мая, когда молодой зеленый камыш поднялся над мелководьем, она услышала, как внутри яиц зашевелились птенцы. А через несколько дней первый из них появился на свет. Продолбив изнутри маленькую дырочку, гусенок набрал полные легкие воздуха и на несколько минут затих, собираясь с силами. Затем расширил дырочку, просунул в нее голову, упираясь лапками и шевелясь всем телом, вылез по плечи и тут верхняя часть яйца раскрошилась и наружи оказалась сразу половина гусенка. Он еще немного полежал, приходя в себя, потом выбрался из яйца и, вытянув шею и растопырив культяпистые крылышки, обессиленно растянулся под крылом у матери.

Он был мокрым и совершенно беспомощным. Гусыня оглядела его, выбросила из гнезда скорлупки и осторожно клювом подгребла гусенка под себя, чтобы согреть и обсушить. Вскоре, превратившись в пушистый серый комочек, он высунул голову из-под материнского живота. Вожак подошел к гнезду, наклонил голову и долго смотрел на гусенка, словно хотел узнать, на кого похож появившийся на свет малыш.

К концу следующего дня все гусята вылупились из своих яиц. Стояла теплая сухая погода. Солнце заливало светом всю землю. Вокруг озера зеленела трава, камыш рос не по дням, а по часам. Кряковые утки уже плавали со своими выводками и очень гордились этим. Гнездившаяся недалеко лысуха - небольшая кургузая черная водяная курочка с белой нашлепкой на лбу - тоже вывела птенцов и ушла вместе с ними к мелководному плесу с прогретой водой. Надо было показывать озеро гусятам.

Вожак негромко позвал их, они, расталкивая друг друга, выскочили из гнезда и, оказавшись на воде, попытались улепетнуть кто куда. Но Вожак строгим голосом приказал им собраться вместе и не отходить от родителей. С появлением на воде выводков над озером стали шнырять вороны, а в небе то и дело кружили коршуны. Они охотились за молодняком. Стоило на мгновение зазеваться, и гусенок тут же мог распрощаться с жизнью.

Раздвигая камыши, Вожак выплыл на чистую воду и осмотрелся. У дальнего конца озера над мелководьем моталась ворона. Гусям она была не страшна, она охотилась за утятами и птенцами лысухи. Вожак негромко позвал семейство и гусята, словно пушистые шарики, оказались около него. Удивившись тому, что обрели под собой неведомую опору, они, орудуя лапками, стали разворачиваться направо и налево, двигаться вперед и назад. Плавать было гораздо удобнее, чем ходить около гнезда. Некоторые тут же отправились открывать неведомые для себя дали. Но Вожак призвал их к порядку и они выстроились за ним, как по линейке. Гусыня замкнула шествие.

Вожак гордился Гусыней и своим потомством. Столько гусят редко кому удается вывести. Он неторопливо поплыл к мелководному заливу, где вода была теплее и малыши могли без труда добывать корм. Гусятам, как и всем детям, хотелось играть. Они пытались уплыть в сторону, стали гоняться за жучками, отмерявшими тонкими ножками невидимые шаги по воде, иногда хватали вкусную озерную креветку-мормыша и тут же проглатывали ее. Это была обычная жизнь малышни, но именно в этом возрасте они становились легкой добычей хищников. Гусыня уже заметила появившегося над озером коршуна. Она тут же издала предупреждающий звук, и гусята мгновенно сгрудились около родителей. Надо было приучать их реагировать на опасность. Коршун сделал круг над озером и, поняв, что поживиться здесь не удастся, полетел дальше.

И тут Гусыня увидела, как из-за камышей показался Меченый. Он настолько похудел, что уменьшился до размеров казарки, его трудно было узнать. Меченый тоже вел за собой выводок. Потеряв гусыню, он сам сел на гнездо и вывел шестерых малышей. Сейчас они плыли за ним. Увидев сородичей, Меченый издали важно поприветствовал их и сделал по озеру полукруг, чтобы Вожак и Гусыня подивились на его потомство. Вожак тоже выстроил малышей цепочкой и горделиво проплыл с ними от одного берега залива до другого.

Вскоре из камышей показалась еще одна пара с выводком. Это были молодые гуси из стаи, которую привел на озеро Вожак. Они вывели всего четырех малышей, но тоже были безмерно счастливы. Остальные гуси стаи, оставшиеся без пар, улетели на озеро Чаны и готовились к линьке. Озеро было огромным, простиравшимся от горизонта до горизонта, с многочисленными островами и заросшими непроходимым камышом берегами. В этих камышах можно было укрыться от хищников, когда потеряешь способность летать. У тех же, кто вывел потомство, линька проходила постепенно, в течение всего лета.

Через два дня на озере разыгралась трагедия. В знойном небе появились сразу три коршуна. Озеро в эту минуту напоминало детский сад. Вместе с гусятами по его глади плавали утиные выводки. Их было не меньше двух десятков. В основном кряковые и чирки. Но сегодня к ним присоединились две самочки соксунов с крошечными, похожими на одуванчики, утятами.

Гуси вовремя заметили опасность. Вожак, вытянув вверх шею, издал предупреждающий звук, и гусята сбились в кучу около него. Гусыня тоже подплыла к ним, готовая встать на защиту. Пара молодых гусей тоже прикрыла свой выводок с обеих сторон. Только Меченому никак не удавалось собрать в кучу потомство. Гусята рассредоточились по заливу и, несмотря на истошные, испуганные крики отца, не торопились собираться под его крыло. И только когда он загоготал во всю мощь, кинулись к нему. Но перед носом одного гусенка почти на самую поверхность выплыло сразу несколько мормышей. Он с жадностью начал хватать их. Коршуну только это и надо было. Он сложил крылья, камнем упал на воду и, вонзив в гусенка острые крючковатые когти, потащил его над водой и камышами на берег. Перепуганные гусята полезли под крыло Меченого. Он и сам испугался не меньше их. И только ответственность за потомство не дала потерять самообладание.

После налета коршуна озеро на какое-то время стало походить на вымершее. Даже тонкие синие стрекозы, постоянно вьющиеся над водой, и те куда-то исчезли. Но вот у самого края камыша показалась лысуха. Некоторое время она сидела на воде не двигаясь, и походила на болотную кочку. Затем издала жалобный, похожий на всхлип звук и около нее сразу появилось несколько птенцов. Лысуха поплыла вдоль камыша и пушистое потомство, выстроившись в ниточку, последовало за ней.

Вслед за лысухой на озере появилась кряква с выводком. Она тоже держалась ближе к камышам, чтобы в случае опасности тут же спрятаться в них. За первой кряквой показалась вторая, затем вылезли из укрытий чирки, и вскоре озеро зажило прежней жизнью.

Последними показались гуси. Сначала Вожак с Гусыней, затем молодая пара. Ошеломленный Меченый долго не показывался из камышей. А когда выплыл, тут же направился к Вожаку. Тот недовольно загоготал, но Гусыня ответила ему таким сердитым и длинным выговором, что он замолчал. Меченый с благодарностью посмотрел на нее и с этих пор стал держаться со своим потомством около Вожака. Так было легче защищаться от хищников.

Гусята быстро подрастали, и вскоре на озере им стало не хватать корма. Между тем по его берегам бурно разрослась трава. Она покрыла землю плотным зеленым ковром и на восходе солнца сверкала перламутром от облепившей ее росы. Вожак уже несколько раз поднимался в воздух, облетая озеро и его окрестности. Он знал, что птенцов пора выводить на траву, но на земле их подстерегала еще большая опасность, чем на воде. Здесь не было камышей, в которых можно спрятаться от коршуна, кроме того, на берегу озера жил хромой Лис. В чистом поле Вожак без труда мог отбиться от него. Но Лис караулил выводок на самом краю камышей. Прижавшись к земле, укрытый зе-
ленью Лис пропускал Вожака и нескольких следовавших за ним гусят, затем молниеносно выскакивал из засады, хватал гусенка и тут же скрывался в камышах.

Так неоднократно случалось в прошлые годы. Вожак хорошо помнил это. Поэтому искал широкий, заполненный водой выход из озера на берег. Лис боялся воды и устроить засаду в подобном месте не мог. Вожак нашел такой выход и на следующий день на рассвете повел по нему выводок. Он шел первым, Гусыня в середине. За ней следовали пять гусят Меченого. Сам Меченый замыкал процессию.

Гусята накинулись на траву и с жадностью начали щипать ее. Вместе с ними кормились и взрослые гуси. При этом один из них постоянно стоял с вытянутой шеей и озирал окрестности.

Первая кормежка прошла без приключений. День гуси провели на озере, к вечеру снова выбрались на берег. Теперь их жизнь пошла по заведенному ритму, на кормежку они ходили в строго определенное время. Несколько раз за эти дни Вожак видел Лиса, бегавшего с опущенной мордой взад-вперед вдоль камыша. Но приближаться к гусям он боялся. Лис выжидал своего часа. Кружившие в небе коршуны тоже не нападали на молодняк. Видели, как зорко стерегут гуси свое потомство и знали, что они будут защищать его с безрассудной храбростью. Удар гусиного клюва и крыла выдержит далеко не каждый коршун. Беда пришла совсем с другой стороны.

Однажды утром, когда гуси, выйдя на берег, были уже далеко от озера, они увидели вынырнувшую из-за камышей машину. Она неслась на большой скорости, отрезая им путь к воде. У самого выхода из озера машина резко затормозила. Из нее тут же выскочил толстый охотник, за ним еще два мужика, все с мешками в руках. Они начали хватать испуганных гусят и заталкивать их в мешки. Вожак сначала бросился на толстого охотника, но, когда тот чуть не поймал его, притворился подранком и, громко крича, заковылял к камышам. Он подпрыгивал над землей и тут же падал, показывая гусятам спасительный путь. Те рассыпались по всему берегу, и это спасло жизнь нескольким из них.

Меченый, загоготав, взлетел и начал низко кружить над берегом и камышами, также зовя гусят к озеру. Один из них - тот, что вывелся первым и тоже имел белую отметину за глазом, кинулся на крик отца. Толстый охотник бросился за гусенком, но он увернулся и охотник, проехав на животе по мокрой траве несколько метров, матерно выругался. Вскочил на ноги и, размахивая мешком, кинулся вдогонку. Но гусенок увернулся и на этот раз. Толстяк погнался бы за ним и дальше, но рядом оказался другой гусенок. Он тут же упал на него, схватив за лапы. Пока засовывал добычу в мешок, маленький Меченый скрылся в камышах. До камышей успел добежать и один из его братьев.

У пары молодых гусей, выведших всего четырех птенцов, охотники поймали двух. Но самые большие потери понесли Вожак с Гусыней. Из их выводка охотники отловили сразу четырех гусят. Взрослые гуси, сбившись в стаю, летали над озером, призывая сохранившееся потомство выбираться к воде. Охотники, между тем, громко матерились, считая, что добыча оказалась незаслуженно малой. Лишь толстый охотник не высказывал возмущения.

- Восемь штук для начала не так и плохо, - говорил он. - Поехали на другое озеро, там поймаем еще.

Охотники вытряхнули гусят в большую картонную коробку, стоявшую в багажнике машины, и поехали дальше. До вечера они отловили еще два десятка малышей. Вместе с курами и домашними гусями их оставят жить до осени. С первыми морозами, когда гусята вылиняют и превратятся в красивых серых гусей с розовыми клювами и такими же розовыми лапами, им, как и остальной домашней птице, отрубят головы. Часть из них будет продана на базаре, другую часть съедят сами охотники. Эти гуси никогда не увидят ни Каспия, ни Персидского залива, не ощутят сумасшедшего восторга и беспредельной усталости от безумно долгого и прекрасного перелета на зимовку.

А те, кому удалось спастись, плутая по камышам, изнемогая от усталости и подолгу отдыхая, к вечеру все же выбрались на чистую воду. Правда, одному увидеть ее не удалось. Хитрый Лис, сидевший в засаде, по запаху определил, в какую сторону направились гусята. Низко пригибаясь и прислушиваясь к каждому шороху, он вышел на след одного из них и, когда гусенок был уже почти у самой воды, схватил его.

Разгромленное гнездовье гусей представляло жалкое зрелище. Из восемнадцати гусят на озере осталось только восемь. По два сумели сохранить Меченый и молодая пара, четыре гусенка остались у Вожака с Гусыней.

Два дня Вожак не выводил гусят на траву. На третий он взлетел, едва над горизонтом появилась алая полоска зари, несколько раз облетел озеро, близлежащие поля и березовые колки и, убедившись, что охотников нигде нет, вывел гусят на кормежку.

Между тем, лето перевалило на вторую половину, на полях начал созревать хлеб и гусята из неуклюжих, беспомощных птенцов превратились в молодых гусей. Они часто приподнимались на воде и махали крыльями, пробуя их силу. Потом стали делать перелеты над самой водой. Сначала короткие, всего по нескольку метров, затем все длиннее и длиннее и, наконец, вместе с Вожаком поднялись над озером и впервые увидели сверху место, на котором родились.

Широкое и длинное озеро с камышовыми островами и зелеными берегами, тоже заросшими непролазным камышом, показалось им необыкновенно красивым. Но еще больше им понравилось ощущение полета. Они вдруг почувствовали, какие необъятные просторы открылись впереди, сколько полей и озер, о которых даже не подозревали, оказалось рядом. Над некоторыми из них тоже летали и гоготали гуси.

Через несколько дней Вожак впервые повел молодых гусей на пшеничное поле. Оно было огромным, простиравшимся по обеим сторонам высокой гривы. Гуси сели на гриву, где стебли были короткими и уже пожелтевшими, а, значит, вызревшими. Вожак начал обламывать колосья и целиком проглатывать их. Молодые гуси последовали его примеру. Колосья им понравились. У них был совсем не такой вкус, как у травы. Зоб быстро наполнялся, и вскоре гуси почувствовали, что насытились. Вожак взлетел, подняв за собой стаю, и направился на озеро. Сев на воду, гуси сразу начали пить. Сухие колосья требовали влаги.

Вечером стая снова полетела на пшеничное поле. Когда гуси приблизились к нему, Вожак показал молодым, как надо «ломать крыло» - переворачиваться с боку на бок, выставляя вытянутые крылья перпендикулярно земле. Так можно за насколько секунд без каких-либо физических затрат снизиться на добрую сотню метров. Этот прием важен во время дальнего перелета на зимовку. Он экономит силы при посадке, которых к тому времени уже не остается. Вся стая «сломала крыло» вслед за Вожаком.

Молодые быстро набирали вес и силу. С каждым днем Вожак заставлял их делать все более дальние перелеты. Стая уже не жила на родовом озере. Она возвращалась туда после кормежки только для того, чтобы попить пресной воды. Затем Вожак уводил ее на большое, открытое всем ветрам соленое озеро с голыми берегами. Там гуси отдыхали весь день до вечерней кормежки.

Через несколько дней на поле, где кормились гуси, появились комбайны, начавшие валить пшеницу в валки. Вожак тут же нашел другое поле, но и туда вскоре пришли комбайны. Тогда Вожак вернулся на место прежней кормежки. Комбайны с поля ушли, но оно стало неузнаваемым. Пшеничные колосья уже не торчали, а были уложены в ровные, бесконечно длинные валки. На таком поле стало легче кормиться. Можно было не только обламывать колоски, но и собирать зерна, рассыпавшиеся между валков.

Между тем дни становились короче, а ночи все длиннее и холоднее. Вожак поднимал стаю, едва начинало светать, и она приходила на поле первой. Но однажды, прилетев на кормежку, Вожак увидел, что на их месте сидит большой табун гусей. Это удивило его, но не испугало. Он решил сесть к чужакам, чтобы познакомиться с ними. Никакой внешней опасности на поле не было, здесь все вот уже много дней оставалось неизменным. И это обмануло его. Вожак уже был над самой землей, когда увидел, что прямо из валка на него поднимается ствол ружья.

Он резко отвернул в сторону, и дробь просвистела у самого тела, пробив несколько маховых перьев. Снизу раздался грохот выстрелов, и Вожак краем глаза увидел, как сложил крылья Меченый и камнем пошел к земле. Вслед за Меченым на землю свалилась пара молодых. И только тут Вожак разглядел, что на поле сидел не табун гусей, а их силуэты, нарисованные на чем-то плоском. Из окопа, замаскированного под валком, вылез толстый охотник и побежал собирать добычу.

Вожак повел стаю к родовому озеру, но с его берегов тоже неслась ружейная канонада. Она раздавалась со всех сторон, и с высоты невозможно было определить безопасное место, которое еще осталось на земле. Вожак решил, что в этом случае лучше всего отправиться на Чаны. День был тихим и безветренным, а, значит, на озере не было волны.

Стая опустилась на воду в километре от берега. Здесь уже сидели другие гуси, как сбившиеся в табуны, так и одиночки. Гусыня возбужденно загоготала, пытаясь рассказать Вожаку об испуге, который охватил ее, когда раздались первые выстрелы. За лето она отвыкла от них. На ее гогот сразу же откликнулись три гуся одиночки, сидевшие в сотне метров. Они поднялись в воздух и над самой водой потянули к стае. Когда они сели, Вожак узнал в них своих. Это были те, что остались весной без пары и улетели на Чаны на линьку.

Ближе к вечеру гуси почувствовали нестерпимый голод. Утром покормиться не удалось, и теперь сидеть на озере в ожидании неизвестно чего не было сил. Вожак, погоготав немного, чтобы успокоить стаю, полетел на разведку. Он забрался на большую высоту, стараясь обезопасить себя от выстрелов. Сверху хорошо просматривались поля, на которых лежали неубранные валки, но он обходил их стороной. Теперь он знал, что в них может таиться смерть. Он нашел большое убранное поле, на котором не было ни одной копны соломы. На самой его середине кормились гуси. До него доносился их спокойный разговор. Вожак снизился над полем, пролетел над гусями, убедившись, что здесь нет опасности, полетел за табуном.

Несколько дней стая кормилась на новом месте. Здесь не было такого обилия еды, как на пшеничных валках, но корма хватало. Пшеничные зерна встречались между стерней, надо было только собирать их. Но и на новом месте однажды их встретили выстрелы. Охотники сумели и здесь выкопать окопы и так замаскировать их, что птицы не заметили ловушки. Стая снова потеряла трех гусей.

После этого Вожак стал каждый день водить табун на новое поле. Он выбирал то, на котором не было гусей. Оказалось, что на таких полях не было и охотников.

Дни, между тем, становились все короче. С севера прилетели казарки, но не задержались в здешних местах. Они уходили от надвигающихся холодов. В воздухе все чаще кружились белые пушинки снега, а по утрам на озерах у самого берега возникала корочка льда.

Однажды вечером над озером, где жили гуси, установилась необыкновенная погода. Было так тихо, что даже замолк все время надоедливо шелестевший камыш, а вода, словно замерев, перестала плескаться у берега. Когда землю окутала темнота, на небе высыпали удивительно яркие звезды, сквозь которые проступила широкая белесая полоса Млечного Пути. Гуси возбужденно загоготали. Вожак привстал на воде, взмахнул сильными крыльями и легко поднялся в воздух. Вслед за ним поднялась вся стая. Она поднималась все выше и выше и, выстроившись клином, во главе которого встал Вожак, направилась на юг. Сначала на Каспий, а затем на побережье Персидского залива, где ей предстояло провести всю зиму. Внизу осталось родовое озеро вместе со шныряющем вдоль камышей хромоногим Лисом и трудное, беспокойное лето. Перед тем, как взлететь, Вожак пересчитал стаю. В ней было одиннадцать гусей. На одного меньше, чем весной, когда стая прилетала на гнездовья.