Боже - опять это
неловкое ощущение... Какой-то тяжкий зуд за спиной - на уровне ягодиц и как бы
даже чуть пониже... Но ведь нет же ничего, черт возьми... Вот уже третий день
ей мнится и странно так ощущается, что там что-то выдается и нависает - или
даже растет... там, на идеальных ее полушариях, куда и прыщ-то сесть
стеснялся... Лина еще раз оглядела себя в зеркале.
Ягодицы были предметом ее гордости, устремлений ее поклонников, а в последнее
время - нате ж, какой-то невнятной почесухи, прости господи. Но нет, все в
порядке - обнова идеально села на фигуру. Юбка что надо. И хорошо, что красная, - цвет нападения, цвет экспансии, цвет бабьей
агрессии. (Странно, а ведь наименее интенсивная часть
видимого спектра. Как-нибудь на досуге стоит обдумать этот феномен).
Никому из бородатого брючного племени нет и не будет
пощады от Ангелины Понизовской. Если не отравит
красотой, так изведет их же собственным вожделением. Лина избегала всего, что препятствовало
левитации духа, парению над мерзостями бытия. Надо жить с ощущением воздушной
подушки под собой - или по крайней мере дорогого
толстого матраса... Надо жить умеючи, надо жить играючи... Между тем она знала
женщин своего возраста, которым это было незнакомо - ощущение комфорта,
упоительного довольства собой, вкупе с компетентностью и независимостью в
делах. Несчастные или откровенно глупые создания... Им неведомо, что это
раскрывает зашлакованные чакры,
что от всего этого идет синергетический прорыв в новое измерение, в сверхженственность... Нет ничего
странного в том, что не всем оно дано, это чувство. Очень многие либо нехороши
собой - и сознают это, либо вообще не считают нужным любить себя, либо успели
состариться и забыть это сладкое состояние. А нужно-то всего...
каждое мгновение, каждую микрочастицу его сознавать себя счастливой. Нет,
пожалуй, все же не то - не совсем то. Счастье - категория размытая и к моменту
не привязанная. А то, что каждую секунду
жизни ощущаю я, ощущается дискретно, и кажется, если захотеть, то можно найти
этому единицы измерения. Единицы измерения того, что порождает ощущение уютности, защищенности, встроенности
этого самого бытия, которое определяет сознание... Интересно, способны ли мужчины, даже и считающие
себя суперменами, испытывать ту совершенную комфортность существования, которую
испытывают женщины в пике формы? Однозначно нет, если не считать отдельных девиантных субъектов. Мужчина вообще не сознает себя в
качестве объекта. В том-то и дело. Его максимум - тупое самодовольство. Над
этим, впрочем, тоже стоит поразмышлять при случае. Лина любила поиграть сама с собой в
загадки метафизики, помедитировать беспечно над
сложностями экзистенции. Однако мысль ее не
отрывалась слишком далеко, и в такие минуты она представлялась себе хозяйкой,
держащей на поводке собаку - болонку или пуделя. Она - хозяйка, а мысль ее -
собачка. А сам процесс мышления - особое состояние души, этакая
прогулка в памяти по впечатлениям дня. Лина среди прочего знала, что есть гормон
счастья эндорфин, и для того чтобы организм
вырабатывал его в достаточном количестве, нужно есть бананы, пить какао и
употреблять в пищу другие тропические растения. Предписаниям диетологов она
следовала неукоснительно. Лина стремилась оградиться от бед и
неприятностей тем, что развила в себе «третью сигнальную систему», позволявшую
ей контролировать все окружавшие ее жизнь негативы. В ее жизни вообще не было
ничего такого, перед чем можно было бы поставить знак
«минус». Только «плюс». Наконец она была красавицей,
и было время, когда она крала и пожирала сердца мужчин - как мальчишки таскают и трескают
яблоки из соседского сада. Воровски и бездарно. Надкусывая и тут же бросая.
Один из этих жертвенных скотов даже выпалил однажды, что она самовлюбленная и
законченная офисная дура. Впрочем, он был, возможно,
единственным, кого она любила. Повзрослев, она
расточала шарм строго избирательно и обдуманно - чтобы исключить всякую
экзальтацию, выяснения отношений и другие проявления любовного безумия. А приблизившись к «тридцатнику»,
поняла, что женское дружелюбие и сдержанный флирт на рабочем месте ценны для
нее превыше прочих форм общения. Многие, ох сколь многие, мечтавшие о ней и
желавшие ее, покорно нисходили на менее энергоемкие орбиты - до обожания, и тем
довольствовались... Но что за черт...
что такое? Отчего же так нескладно-то? Да и в таком месте, которое должно быть
безупречным и с визуализацией которого нельзя допускать сбоев. Неужели тяжелый
и пытливый взгляд Алексаняна, менеджера по
региональному развитию, натер мозоль ей в столь интимном месте? Надо
передвинуть стол. Впрочем, в этом его взгляде больше зависти, чем похоти. Сам
он жигулирует на престарелой «шестерке» и откровенно
завидует ее «поло», новенькому и чистому, как мытая посуда. Точно - пересесть к
Алексаняну боком. С этой частью ее
организма в последние год-два случились небольшие проблемы. Ягодичная область
стала раздаваться вширь и даже чуточку виснуть. Предвестие целлюлита?
Вроде бы рановато, но главное совершенно недопустимо. Лина
поработала над собой: дополнительный шейпинг, диета, окончательный разрыв с детиной-охранником, связь с которым она уже пыталась пресечь
переменой места работы. Лина закурила. Как писали в переводных
романах в эпоху, когда она только появилась на свет: это была ее первая
сигарета дня, самая лучшая... - Hi, haven’t seen
you for аges! - Приветливо склонился к ней через стол Майк Бивер. Он приходил сюда
дважды в неделю. Брал какие-то выборки из файлов продаж. Или делал вид, что
брал, а сам только и норовил скосить глаз на ее коленки. Мог бы забрать и со
своего «компа» по внутренней сети, однако предпочитал
спускаться на два этажа и тащиться сюда. Слегка поднаторев в
познании протестантской психологии «экспатов» и зная
алгоритм его приходов, она и бывала к ним готова, что называется во всеоружии.
В такие дни она натягивала колготки посветлей - чтобы
не скрадывали вызывающую лобастость ее колен. А сегодня на ней еще и красная
юбка. Слава богу, на фирме не было той секскорректности,
что запрещает женщинам ходить в мини-юбках и в красном. Майк
явился в полтретьего, похожий на воздушный шарик, - в дутой светло-голубой
сорочке. Сказав haven’t seen you, он перекинулся парой незначащих фраз и
воткнулся мордой в монитор. И вот так - в
каждый его приход - Лина задумывалась, не стоит ли
попытаться увлечь его по-настоящему. Майк мог стать неплохой партией. Он увез
бы ее в Канаду, и она бы жила на берегу лесного озера и наезжала бы в город за
продуктами в большой красной машине... Было одно «но».
Лицо Майка Бивера. Оно у него было широкое, рыжее и
рябое. Можно, конечно, и свыкнуться, только тут возникало и второе «но»: а что
если и ребенок будет на него похож... (Она и мысли о «детях» во множественном
числе к себе не подпускала - строго «ребенок» и достаточно). Ну и что - и тут
есть выход: можно и без ребенка, а можно и от
другого... В общем, варианты есть, и возможность флирта с богачом-экспатом
по-прежнему ее интриговала. Майк торжествующе
щелкнул по «мыши»: - В истекшем
квартале по отношению к аналогичному периоду прошлого года наши продажи выросли
на пятнадцать процентов. - Поздравляю. -
Подтянула улыбку Лина. - В то время как у конкурентов
снижение, это явный успех. Майк весь просиял -
развернулся к ней счастливым подсолнухом: - Да. Правда,
появляется головная боль в виде необходимости расширять складские мощности и
другие проблемы. Логистика отстает... Он направил такое
же рыжее, как и лицо, око в сторону рабочего стола Алексаняна,
специалиста по логистике, которого на рабочем месте не было. Майк, кажется,
чуть ревновал к ней Алексаняна, считая того
красавцем. Все правильно, так и надо, - поддержала его внутренне Лина. - Ну что, покурим?
- Она встала и потянулась к сумочке, где держала сигареты. Еще полгода назад
он бы этого не понял. Это было бы принято за шутку или провокацию. Но сегодня
она знала, что брови у Майка не вспорхнут испуганной
птицей и он не затрясет огорошенно головой. Еще
полгода назад этот западоид (как называл экспатов Алексанян) твердо стоял
на своих здоровьесберегающих принципах. Охотно
демонстрировал, что начисто лишен дурных привычек. Но
потом, когда она его «запеленговала», Майк признался, что покуривал на
вечеринках в колледже. Возможность побыть с ней наедине в курилке довершила
дело. Курил он через раз или два на третий, но в курилку шел по первому зову.
Иногда и сам звал. Майк блаженно
потянулся и зевнул, сидя у «компа», - и уже
вставал... только тут его физиономию вдруг перекосило... Лина в этот момент стояла к нему спиной
- и обернулась, чтобы увидеть, как его блиноликий «фейс» вдруг здорово за-узился по горизонтали. При этом рот его распахнулся в правильную «о». В общем «фейс» Майка Бивера выражал
высшую степень изумления, граничащую с испугом. Не лицо и даже не «фейс» - маска ужаса в греческой
трагедии... Тут в их офисную
комнату ввалился Алексанян, а Майк поспешно и
загадочно ретировался, нечленораздельно подергивая лицевым нервом... Всю оставшуюся
часть рабочего дня она гадала, что же могло случиться с
Майком Бивером и в какую это атараксию он внезапно
впал, но понять так ничего и не смогла. Уходя с работы, она запахнулась
перед зеркалом в свою белую норку - и осталась довольна увиденным. И все же
интересно - что могло случиться? Может, он просто вспомнил про включенный дома
утюг? Или это был острый приступ зубной боли? Forget it, - сказала она себе. Если что-то и
любила Лина по-настоящему, так это свой
нежно-розовый «фольксваген» «поло». Она владела им
всего около года, но сколько счастья за это время
подарил ей автомобиль. И сколько оттенков и полутонов добавил к внутренне
присущему ей ощущению комфорта. Он не только обогатил это ощущение - но
расширил и обогатил и сам ее внутренний мир. Они были созданы
друг для друга - она и этот автомобиль. Их чувства были взаимны. Была ли это
любовь - Лина не знала. Но почему бы и нет. Разве она
виновата, что не испытывает сильных чувств к этим офисным «козлоидам»
вроде Алексаняна. Пусть ее «поло» - всего лишь набор
неодушевленных агрегатов, но ведь это продукт технического гения, а следовательно, нечто идеальное. Вот он, ее идеал, другого не нужно. А что она
испытывала, паря субботним вечером по МКАДу в левом
ряду на запретной скорости? Словами не передашь. Это была ее мечта, это был ее
вымысел, ее космический челнок, готовый забросить ее в гиперпространство
нажатием педали... В нем происходило соитие ее души с галактикой, и ночная
подсветка на приборной доске связывала Лину с
миллионом звезд, и разве можно было мечтать о
большем... Врал тот, который
признавался в любви ей когда-то. Врал и тогда, когда говорил ей, что она
мещанка и жертва эпохи потребления. И ведь ничего ни в чем не понимал, а жизни
учить - пожалуйста... Ни вот столечко не понимал... Да и сам - как был никем,
так никем и остался... Так - обычный «козлоид», один
из множества... (Тьфу ты, как надоели эти слова, эти алексаняновы
липучки, так сами и сыплются с языка...) Лина не ленилась делать «поло»
профилактику, тащила машину в сервис при первых намеках на расстройство, и
машина платила ей преданностью, как собака. Люди не стоят любви, и меньше всего
ее стоят «форины». Редко на кого вообще можно
положиться. Только на стариков. А вот с машинами наоборот. Чем новей и заграничней - тем надежней. Это был ее второй
автомобиль. Первой была подержанная «пятерка». Но о той лучше не вспоминать.
Стартер, генератор, свечи, шрузы, клапана,
бензонасос, тормозные колодки, - все это регулярно ломалось и приводило ее в
злобное отчаяние. А главное - она так и не запомнила - где что находится. Она
так и не научилась отличать одну поломку от другой, но и сама бы никогда не
полезла в капот копаться в грязных железках, шлангах и проводах. В период обладания
«пятеркой» гардероб ее «мини» увеличился втрое. А что же прикажете делать? Это
было единственное спасение в случае серьезной поломки на дороге. «Дави на «аварийку» и выпрыгивай в «мини» из машины», - советовала
подруга. А теперь она носила
мини-юбки когда хотела. Вот только опять этот легкий
дискомфорт... Неделю спустя Лине было поручено «пиарить» новый
«брэнд», и в тот день она выступила с презентацией на
оптовой фирме, с которой у них были давние партнерские отношения. Вот она
рассказала о новом изделии двум десяткам мелких менеджеров, вот она попила кофе
с комплиментами в комнате у их замдиректора, вот попрощалась, совершенно
по-американски отказавшись от помощи при надевании шубки, затем донесла ее до
внешних дверей на первом этаже, сцедила пустую улыбку
охраннику, сделала еще два шага к двери... На лице у «стриженого» (так она звала про себя охрану, тоже алексаняновское слово) было примерно то же выражение, что и
у Майка Бивера
неделю тому назад. С лица у него сползало что-то пассатижно-страдальческое,
одновременно невнятное и крайне болезненное... Взгляд же его просто пристыл к
ее седалищной части... Что-то не так с
одеждой, надо заглянуть в женскую комнату. В тутошнем большом туалете шли
зеркала по всей стене над умывальниками. Вот только темновато было. Один
неоновый плафон был неисправен - мерцал холодной плазмой. Лина
повернулась к зеркалу спиной - и все внутри похолодело и замерзло, как пельмени
в морозильной камере... ...ее мини-юбка
сзади топорщилась, и из-под нее торчал створ... никелированной выхлопной
трубы... о боже... Лина судорожно охнула, прихлопнула
мини-юбку (она и в самом деле чуть топорщилась), но тут в комнату вошли две
девицы, и быстренько накинув шубку, она зацокала каблучками к выходу - а там
едва не бегом к машине... Чудовищное видение
повторилось и на следующий день - и на этот раз опять на работе. Никто этого не
видел, и себя она многократно
осматривала, но однажды после обеда на выходе из
секретарской она снова увидела трубу, торчавшую из-под юбки. В
секретарской было несколько человек, но все они были
заняты беседой, и никто не обратил на нее внимания. Да нет же - обратили-то
все, но аномалий не заметили... Не помня ни себя,
ни дороги, Лина домчала на машине домой. Дома ее
продолжало трясти - и теперь уже отбойным молотком. В полчаса она опустошила
весь запас седуктивных капель и таблеток. Она уже раз
двадцать оборачивалась к зеркалу (и не нашла в себе изъяна), но от пережитого
ее тошнило и еще страшно болела голова... Наконец полегчало, и на краю забытья она ощущала, как проглоченные
лекарства рывками втаскивали ее в сон. И этак словно
как бы за ноги: раз - втянули до колен, еще раз - до пояса, потом по плечи...
Какое-то время она сознавала, что тело ее уже спит, а голова еще нет... У доктора была
совершенно мерзкая борода - дворничья какая-то,
совковой лопатой. Нужен хороший визажист, - решила она, - он еще совсем не
старый. Хотя черт с ним, слова не скажу. Вдруг хасид, еще обидится. Из пяти назначенных
психотерапевтом сеансов Лина посетила только два.
Дело было не в деньгах, просто во второй ее приход лопатобородый
с таким фрейдизмом выпытывал все подробности ее интимной жизни, что стало ясно:
ему ее не хватает и тут, похоже, не без мании. - Так что же
все-таки это было? - в упор спросила она, боясь диагноза, как приговора. - Ну, по кгайней меге, не паганойя. Вам пгосто нужно хогошенько отдохнуть. Но сначала пгойти
этот наш начальный с вами кугсик. - Он свел большой и
указательный, показывая то ли незначительность лечебного формата, то ли толщину
купюр, на которые рассчитывал. Отдохнуть так отдохнуть. Лина взяла
недельный отпуск и улетела в Хургаду. Там она
наотмашь забыла о случившемся, а летя обратным в
Москву, поклялась себе, что ни один психотерапевт не узнает о том, как именно
она провела эту неделю. В Центральную
Россию из Северной Африки Понизовская вернулась
совершенно здоровым человеком. И таковым ощущала себя почти полгода - до самого
мая. За это время она упрочила свою карьеру, что позволило ей сменить «поло» на
красно-серый «джип» «мицубиси-паджеро». Это так потрясло Алексаняна, что он сложил губы трубочкой, но свист не
получился. Вышло долгое жалкое «сю», и в этот момент рано износившийся и наполовину кудрявый волейболист,
которому его трехдетность, или иначе, троекратное его
отцовство не давало шанса на серьезный флирт с Ангелиной Понизовской,
окончательно скис. Получил? Лина торжествовала. На дворе благоухал
ее знак Телец, и в этот период - в апреле-мае - она всегда ощущала себя сверхсчастливо и суперкомфортно.
Это был ее месяц, и все у нее как никогда удавалось, все горело в руках, а
негорючее пламенело. Майк Бивер все чаще смотрел на
нее влюбленными своими рыжими глазами: этот - возьми она его в руки - полыхнул
бы вспышкой магния. В начале мая Лине
было поручено выступить с небольшим докладом на общем собрании акционеров их
компании. И поскольку число их было относительно невелико, а конференц-зал в
офисном здании был довольно вместительным, то в нем все и происходило. Атмосфера была торжественная: рапортовали о
достижениях, а не о поражениях. Понаехало несколько десятков импозантных
заграничных дедов - и некоторые даже в бабочках. Они захватили еще большую долю
рынка, финансовое их положение было незыблемо, никто не побуждал их ни к
банкротству, ни к слиянию. Они источали приторное участие, шарм и
доброжелательность, но все это притворное, состоящее из тщательно
отполированных и отутюженных формул общения, как раз и составляло для Лины подлинность. И думалось почему-то, что хотя многие
были немолоды и, возможно, больны какими-нибудь хроническими болезнями, и что
большинство составляли мужчины, они все же знают какие-то новые, неизвестные ей
секреты самодостаточности и комфортности бытия. Общение с ними и было тем
эфиром, который наделял ее душу блаженством левитации. Волны комплиментов и
поощрений несли Лину, которую многие знали, от одной
группы к другой. Ей хотелось наградить этих истинных джентльменов ответной
радостью, наполнить душу каждого из них несказанными обещаниями, и на улыбки
она не скупилась. Даже на такие, которых за один вечер
можно подарить только одну - и то только одному мужчине... Лина
их дарила без счета. Собравшаяся толпа полнилась радостными перегудами, и боже мой - как ликовала ее счастливая душа, ее восходящая
в курящихся благовониях прана, в этом колышущемся «тусовании» богатства и довольства... Лина читала свое сообщение, стоя за
открытой трибуной - подобием пюпитра на четырех ножках. Боясь сбиться, она
какое-то время не отрывала глаз от страницы. А когда решилась одарить публику
привязанной к ушам деловой улыбкой - неожиданно натолкнулась на оцепенение в
зале и распахнутые взволнованными рыбами рты. По залу туда-сюда
катнулись две волны немых и невнятных телодвижений -
шевелений и колыханий, и тут окружавшее ее беззвучие стало спорадически
прорываться смешками. Еще секунду - и смешки обрели амплитуду хохота, затяжного
и неконтролируемого... Сидевший в третьем
ряду Алексанян пригибчиво
пробрался к стене и оттуда стал посылать ей тревожные знаки. Приблизился еще на несколько шагов, сложил ладони
рупором и простонал гнусавым шепотом: - Труба... тру-у-ба... Потом выразительно
вильнул костлявым задом и ткнул в него большим пальцем... Не может быть...
Пространство у нее перед глазами распалось в радужные кольца и размытые
акварельные пятна. Вне себя и спотыкаясь от ужаса, она скользнула к выходу.
Скорее добежать до машины... Врач «скорой
помощи» Харитонов и водитель Мирзоев возвращались с дежурства на станцию.
Дорогу в полчаса они преодолели едва за полтора, да и то еще не доехали. Кругом
сплошные пробки, заторы, выхлопной угар, тупо и зло курящие в машинах люди. - Вот весь день
такой - бампер на бампер. - Мирзоев хлопнул по рулю короткими шерстистыми
руками. Устало протирая запотевшие очки, Харитонов
согласно кивнул: - Ну - и борт к
борту. Окурку некуда упасть. И где она там так разогналась в такую пробку... - А, эта... Так
она-то раньше поехал, еще до час
пик... Слушай, Саныч, я все никак не пойму - что она
там про труба какой-то под юбкой... - Сердито хохотнул
Мирзоев. - Машина вдребезги, сама - чуть живой, а шутки шутит, дурочка... Чуть
душу аллаху не отдала, пока мы ее из машины тащили. Труба ей под
юбка давай... вай, совсем стыда нет! А такой красивый девушка на вид... - Ну, - зевая кивнул Харитонов. - Дуреют
бабы от комфорта. |