Борису Хатмеевичу Кадикову краеведу и моему наставнику посвящается. Пролетка, запряженная чагравым жеребцом, лихо, влетев на пристань, остановилась у сходней готовящегося к отплытию парохода. Седок, покинув пролетку и не глядя, сунув лихачу пятиалтынный, чинно поднялся на палубу. К новому пассажиру сию же секунду подбежал человек с эспаньолкой в рубахе из канауса и с белой салфеткой через руку. - Пожалте-с, Андрей Петрович, вот сюда-с!, - елейным голоском проговорил он и, отвесив полупоклон, указал рукой на плетеное кресло под омбрелькой. Не удостоив человека даже взглядом, пассажир прошел к креслу и сел. - Уфф-ф!- шумно выдохнул он и, сняв картуз, принялся обмахивать им раскрасневшееся от жары лицо. – Печет-то как, а, чисто в печи! - Ваша правда – с, Андрей Петрович,- раболепно согласился человек, стоя от пассажира по левую руку на почтительном расстоянии,- что прикажите-с? Фруктовой или Ваш любимый портер? - Портер,- сказал Андрей Петрович после недолгого раздумья,- да штобыть как завсегда, со льда! - Будет исполнено-с! – и в мгновенье ока человек удалился в буфет. Не успел Андрей Петрович и жилетки расстегнуть, как перед ним возник капитан парохода. Андрей Петрович недовольно поморщился: хотелось побыть одному, кое-что обмозговать, а они лезут один за другим. - Мое почтенье Вам, Андрей Петрович! – подобострастно поприветствовал капитан, приподняв над головой фуражку, - позвольте составить Вам компанию? - Уж коли явился, так садись! – пробурчал Андрей Петрович. Пароход громко и протяжно проревев, стал отходить от берега. Провожающие оживились, замахали руками, запокрикивали. - Пожалте-с, Андрей Петрович. Ваш заказ, - и человек протянул на расписном подносе две кружки пива. Взяв одну, Андрей Петрович залпом осушил ее. - Знатное питье, - довольным голосом пробасил он, утирая указательным пальцем с усов пену. - Специально для Вас держим, - улыбнулся капитан и подал человеку знак, чтоб он исчез. – А Вы одначе не собирались ныне домой-то возвертаться? Што в Новониколаевское дорога не сладилась? - Не сладилась, - подтвердил Андрей Петрович, отпив, - а ты бы, уважаемый, проверил команду-то, а то ненароком на мель сядем, аль ишо какой казус сделается, а мне страсть как срочно домой надобно. Капитан, поняв намек, откланялся. Говоря капитану, что дорога в Новониколаевск не сладилась, Андрей Петрович слукавил. Причина его внезапного возвращения домой была в другом. Андрея Петровича Фирсова, сына крестьянина Тобольской губернии, Господь Бог одарил саженым ростом, недюжинной силой, ладно скроенным умом и завидной работоспособностью. И Андрей Петрович, использовав Божьи дары в полный размах, к тридцати восьми годам выкупил сословное свидетельство первой гильдии и заимел все, о чем мечтал сызмала: каменный особняк в два этажа, два каменных магазина в городе и лавки по уезду, пароход, мельницу, контору в Монголии, вошел в состав членов -распорядителей товарищества «Простор», владеющего стекольными заводами, а самое главное - заимел влиятельные связи и авторитет в губернском центре, не говоря уж об уезде. С материальной стороны Андрей Петрович имеет все! Живи да радуйся! Ан нет! Скрутила его однажды хворь, и он как прозрел, понял, что в делах, погоне за капиталом, упустил то, что не заменит никакие деньги, а особенно в старости – семейное тепло и уют. Для кого вклады, магазины, дом? Кому передавать дело? Сорок пятый год минул, а все один, как сыч. Приключись, вот так, какой недуг, и воды поднести некому. Хотя воды-то и кухарка подать может, но ведь это не то, эта подача будет рабочая, а хочется, чтоб поднесли с душой, с любовью, с сочувствием. Заныла душа. И просторные, богато уставленные хоромы враз потускнели, стали казаться сиротскими, неухоженными. И едва оклемавшись от хвори, Андрей Петрович стал присматривать невесту. Но скольких не обошел, ни одна не пришлась к душе: одна не так ходит, у второй нос колотушкой, от третьей дурным пахнет, четвертая глупа. Одним словом среди знакомого круга невесту сыскать не удалось. Толи девицы дефектные, толи жених чересчур придирчив. В результате Андрей Петрович махнул рукой: «Видать, на роду написано, бобылем век коротать». Но судьба сжалилась и преподнесла ему в Омске на пристани подарок в виде высокой, пышногрудой, с тонкой талией и широкими бедрами девицы Насти. Андрей Петрович, как увидел ее – обомлел. Понял, что эта темноволосая, с большими задумчивыми глазами, легким, едва приметным пушком над верхней губой, девушка предназначена ему Господом Богом. Иначе бы его холодное сердце не затрепыхалось при ее виде, как лещ в сети. Настя, стоя у края пристани, смотрела на реку и чему-то улыбалась. Ветерок осторожно поигрывал подолом ее юбки и кончиками цветных лент, вплетенных в волосы. Повернувшись и увидев оторопелого Андрея Петровича, Настя улыбнулась, блеснув ровненькими белыми зубками, и спросила: - Что бороду-то отвесил, купец? Смотри, кабы чайка в рот не залетела! – и звонко расхохотавшись, пошла к трактиру. Вот к ней-то, голубушке своей сизокрылой, ягодке налитой, звездочке ненаглядной и спешит сейчас на пароходе Андрей Петрович. Она и явилась той причиной, что заставила бросить его все дела на полпути и возвращаться домой. Уж дюже приспичило ему увидеть ее, прижаться к ней, понежить ее тело налитое, поцеловать в шейку лебединую, почувствовать на своем теле ее рученьки нежные… Мысли о зазнобе взгорячили кровь, вздыбили мужскую силу. И чтобы как-то успокоиться, Андрей Петрович стал прохаживаться по палубе. Народу на палубе полно. И большей частью все Н-ские знакомые. На кого не глянет Андрей Петрович, тот враз корчит заискивающую улыбку и здоровается с поклоном. Лет десять назад это льстило Андрею Петровичу, тешило самолюбие. А теперь наоборот вызывает какое-то неприятное, отвратительное ощущение. Но да ладно, Бог с ними, не стоит обращать на них внимание, чтоб не омрачить приятные мысли о Настеньке. А Настенька… вот ведь как оно бывает… сам черт не разберет, что и почему! Год с вершком как Андрей Петрович бок о бок живет с ней и кажется, пора бы привыкнуть, ан нет! Не может не налюбоваться, не нацеловаться! А уж желает-то и не описать как, всякий раз будь-то впервой. Вот и сегодня, захотел вдруг ее, да так сильно, что невмоготу. Пришлось сделать поверенному наказ, разложить цель поездки по полочкам, а самому на пароход да к Настеньке. К Н-ской пристани пароход причалил с наступлением сумерек. Андрей Петрович, опрометью покинув палубу и сходу заскочив в первую попавшую коляску, сунул извозчика кулаком в спину. - Ну, курица, трогай! От неожиданности и боли гыкнув, извозчик вытянул вожжой мухортого жеребца и коляска загромыхала к особняку Андрея Петровича. Дома в передней, застав конюха в объятиях кухарки, Андрей Петрович смекнул, что Настеньки нет дома. При ней прислуга не позволила бы такой вольности. Угостив конюха по загривку тумаком и направив к двери пинком под мягкое место, он грозно спросил кухарку, где Настенька. - Дак… уехамши… - залепетала та, испуганно тараща глаза на хозяина. - Куда? - Эт-та… ну… на Красавку… - Зачем? - Дак… неведано мне то… не мое - то дело. Красавка - это дача, выстроенная специально для Настеньки. В том году, когда Андрей Петрович привез ее к себе, и возил кататься по речке на пароходе, она облюбовала местечко на берегу и упросила его поставить там дом. - Мы, - говорила она, лаская Андрея Петровича, - будем приезжать сюда, наслаждаться природой и любить друг друга. Как это прекрасно! Ты, я и природа! И больше никого! Не понимал ее Андрей Петрович. Зачем строить дачу и ездить любить друг друга за двадцать с гаком верст в лес, когда можно делать это и дома в городе. Непонятно. Но дачу, все-таки, наняв самых искусных краснодеревщиков и плотников в округе, выстроил. - Штобыть дачка моя была, - наказывал он им, потрясая пудовым кулачищем, - и снаружи и снутри подстать моей голубке! Ежели угодите, положу каждому сверх договора по беленькой! И строители постарались. Угодили. Размерами и надежностью дом получился подстать хозяину, а убранством – его голубке. - Добре, добре, - повторял Андрей Петрович, принимая работу, - вижу, вложили душу. Вижу. А вот окно-то этакое нашто? – удивился он в спальне окну размером чуть ли не вовсю стену. - А для таво, Андрей Петрович, - ответил старый плотник хитро прищурив глаза, - штобы ты красой и статью голубки свой ненаглядной мог любоваться одинаков и при солнышке, и при месяце. Андрею Петровичу такие слова, как елей на душу. - Эк хватил шильник велеречивый! – и, улыбнувшись, сунул старику желтенькую. Удивился Андрей Петрович, что Настенька без него уехала на дачу. И еще больше удивился, когда узнал, что уехала одна. Заволновался. Запереживал. На дворе уже ночь, а она не вернулась. - Ерема! – гаркнул он, выскочив на улицу. – Запрягай Малыша, на Красавку поедем! - Андрей Петрович, - робко донеслось из темноты, - можа утра дождемся, а то ить ночью бором-то, неровен час на супостатов нарвемся. - Страшней тебя супостата не бывает! – зло одернул Андрей Петрович работника. – Пока я переоблачаюсь, штобыть пролетка была на изготове! Несмотря на полный месяц и звездное небо, дорога все-таки была темной. И чуть ли не каждую сажень пролетка попадала то в колдобину, то на кочку. А в лесу дак и того хуже – к колдобинам и кочкам там добавились корни да сучья. Того и гляди или колесо отлетит, или конь ногу сломает. А Андрею Петровичу хоть бы хны! Он только тычет кулачищем в спину Еремы, да приговаривает, вернее рычит: - Погоняй, курица, а то эдак-то мы и к обедне не доплетемся. - Да куды же гнать-то, Андрей Петрович!? – после очередного тычка взмолился Ерема. – Ить тьма кругом кромешная, угробимся сами и Малыша угробим! Помилуй, Андрей Петрович, за ради Христа! Животину жалко, да и детки же у меня малые! Смолчал Андрей Петрович. Видать понял, что быстрее не получится да и опасно. И до самой Красавки больше ни разу не пихнул Ерему. А уж сколько страху претерпел Ерема, то одному Богу известно. Несколько раз вспугнутый какой-нибудь тенью, шорохом или криком совы конь бросался в сторону, едва не опрокинув пролетку. Один раз затащил ее на пень. Благо у Андрея Петровича силища медвежья, а то бы пролетку или бросать или сидеть у нее до утра, ждать помощи. К Красавки подъехали, когда забрезжил рассвет. Желая, появиться перед звездочкой своей ненаглядной неожиданно, Андрей Петрович, скинув на крыльцо сапожищи, быстро скрылся за дверью дачи. Долго потом Ерема рассказывал любопытным, как наблюдал вылет Котельниковского приказчика из окна Красавки. - Токмо я, - говорит, - подвел Малыша к реке и стал посвистывать, штобыть он пил, как слышу звон, треск и жуткий рев. У меня ажно ноги подкосились, и Малышка присел. За ночь-то столько страху натерпелся, што собственной тени мог испугаться. Я зараз глядь на дачу-то, а оттель, со второго этажа, из окна, как на ковре-самолете, на кровати Андрея Петровича, совсем голый, с вытаращенными глазами и вздыбленными волосами вылетает Котельниковский приказчик Петро. И эдак, со всего маху, на воду хлобысть! Нас с Малышкой с ног до головы водой окатил, нитки сухой не осталось. И тихонько так, как лодочка, поплыла кровать-то.. А Петро сидит, бедолага, вцепился руками в края и не шелохнется. Токо поикивает. Этож надо а?! Одна кровать пудов пять-шесть, и Петро, хоть и мозглявый, а все - таки вес! Поднять и метнуть все это, это ж в каких сердцах надо быть? Упаси попасть в такой час под руку Андрея Петровича. Да. И немного выждав, задумчиво договаривал: - А ить как он ие, змею подколодную, любил! Души ить в ей не чаял! А она? Муж по дрова, а жена уже вдова. Блудная она, че с ие взять. С того утра ни приказчик Петр, ни Настя в городе не появлялись. Ее, правда, сказывают, видели в Ирбите на осенней ярмарке с каким-то купчиком, но Андрею Петровичу об этом никто не рискнул сказать. |