Источник: Материалы переданы редакцией журнала «Алтай»

Прутковский Э.Э. ПОБУДЬ НА ЗЕМЛЕ Повесть

Home

Кто станет спорить, что свобода является источником всяческих благ? В полной мере я осознал это, когда, наконец-то, оказался в горах, на кордоне Сумыш, где хозяйничал мой бывший однокурсник Миша Белеков.

Еще зимой мы с другом, художником и поэтом Виктором Лихановым, стали планировать поездку в горы. Среди лета и на весь отпуск. Заодно собирались покорить вершину горы Баранча, до которой от Сумыша было не более десятка километров. Баранча, конечно, не Белуха, но и мы в альпинизме не асы.

Давно замечено, как только начинаешь строить какие-то планы загодя, обязательно в самый нужный момент что-то нарушится, сорвется, собьется. За пару дней до нашего отбытия из города слегла с сердечным приступом теща Виктора. Дружок мой расстроился, но быстро взял себя в руки, просчитал в своем уме какие-то ходы и сказал:

- Ты поезжай пока один, обустраивайся, а я улажу все дела и через пару-тройку деньков присоединюсь.

Уверен, в эту минуту он завидовал, что я в прошлом году развелся со своей Ленкой и был всецело предоставлен самому себе.

На том и порешили. Я на своей «шестерке» отбыл немедля в далекое горное село Уймон, где у родителей Белекова оставил машину, и на предоставленном мне коне благополучно к вечеру добрался до кордона Сумыш.

Мой однокурсник, не в пример мне, пресыщенный свободой и одиночеством, так обрадовался моему появлению, что едва настало утро, оставил меня «на хозяйстве» и поспешил улаживать «тысячу неотложных дел» в родном селе, леспромхозе и даже в министерстве...

Я сильно и не возражал. После душного многолюдного города, многочисленных проблем по работе, я с радостью вступил во владения Михаила, наскоро усвоив его наставления: что, где и зачем.

Его верная лайка Шпилька вначале увязалась за ним, но хозяин со всей серьезностью велел ей оставаться и караулить дом, и умная псина, притворно поскулив, подчинилась. Обежала вокруг дома, омшаника, загона для овец, после чего забралась в конуру и оттуда молча наблюдала за моими нехитрыми действиями. Два года назад, когда я был здесь в последний раз, Шпилька была щенком, так что ее неприветливость ко мне вполне объяснима.

Я принес из родника свежей воды, наколол щепы, затопил комелек, поставил чайник, собрал за домом прошлогоднего бадана. Бадановый чай с медом - лакомство в любое время года.

После столь незатейливых своих действий я уселся на высокий порог, вдохнул полной грудью теплый аромат трав, и в который раз оценил мудрость того, кто выбрал это место и построил жилье. От домика вниз, до речки-ручейка - разноцветный лужок с небольшими желтобокими камнями и низкорослыми березками, а там, за речкой - резкий подъем с застывшей бесконеч-ностью темно-синего леса. На самом горизонте - ослепительно-белые шапки вершин. Немного правее - гора Баранча - главная цель отпуска, а левее - безлесая гора Дозорная, любимое место дельтапланеристов. С тыльной стороны дома, в двух десятках шагов, высокие каменные стены. Напротив омшаника неприступная глыба имеет расщелину, из которой сочится родничок...

Небо светлое, ясное и почему-то всегда на нем белые облака. Я ни разу не видел над горами чистого неба. Хоть одно облачко, но обязательно присутствует.

В хозяйстве Михаила полный набор необходимых инструментов, запасы продовольствия, дров, сена. Имеется рация, радиоприемник, правда, беззвучные по причине отсутствия аккумуляторных батарей. Вернее, их полнейшей разрядки.

Лошадь, пресытившись ароматной травой, медленно спустилась к речке, где долго с перерывами пила. Тут же возле нее оказалась Шпилька, попрыгала радостно, тявкнула пару раз, лакнула холодной водицы и стремительно рванула к дому. Я тоже почувствовал жажду, сказалась вяленая медвежатина, жадно припал к ведру с родниковой влагой.

Кажется, я успел подремать, а когда проснулся, острее почувствовал пряный запах отсыревшей земли и деревьев. Щебетанье птиц, перебиваемое неистовой трелью, было беспрерывным. Разноцветные бабочки, прилепившись к цветкам, поникли крыльями. Свет заметно изменился, стали длиннее тени, внизу задымилась речка...

Счастливый от окружающей первозданности и покоя, от этой молчаливой вечности, я с наслаждением постигал таинственный смысл божественного мира, ощущая себя всесильным и крылатым...

Готовить горячий ужин не стал, было неохота разжигать комелек, поел из запасов: колбасы, сыру, запил теплым отваром бадана. Непоседливая Шпилька запрыгала передо мной, напоминая о своем существовании и прозаичном желании тоже чего-нибудь съесть. К колбасе она отнеслась с подозрительностью, долго обнюхивала и съела ее без особого энтузиазма, а вот сыр проглотила враз.

* * *

Проснулся я рано. Вышел из домика, потянулся. Сизый туман властвовал безраздельно. Было зябко и сыро. Пока умывался, чистил зубы, разжигал очаг, из-за гор открылось солнце, высветило блестящие вершины, от белого пара освободилась зубчатая линия кедрача, туман распался стаями белых теней, на синем небе заблистали облака. С Дозорной полетели дельтапланеристы. Я вернулся в дом, взял там бинокль, нашел удобное место и стал наблюдать за яркими парящими в вышине фантиками. Через какое-то время мне показалось, что один из них, ярко-оранжевый и игрушечный, летит по направлению ко мне. Я не смогу толком объяснить, отчего мне в голову пришла мысль «сейчас упадет», только в следующий миг я был потрясен материализацией этой моей чудовищной догадки. Дельтаплан, словно получив мою команду, рванулся в сторону, подпрыгнул, и тут же под углом примерно градусов в тридцать, устремился вниз. Туда, где, я хорошо это знал, сплошные скалы.

Клянусь всеми святыми, я не хотел плохого тому, кто летел. Какое-то время я стоял без движения, чувствуя, как меня сковывает страх, а тело наполняется жуткой тяжестью. Вывела меня из этого состояния Шпилька. Она тявкнула и жалобно заскулила. Очнувшись, я бросился в дом, наскоро собрал в рюкзак веревку, топорик, аптечку, и немедля устремился на помощь упавшему. Шпилька рядом. По моим подсчетам, до места падения дельтаплана было не более километра. Но километр по ровной местности это одно, по горам-долам - совсем другое дело.

Пока бежал, вспомнил, нечто похожее произошло со мной года три назад, когда я возвращался из Бийска в краевой центр. Увидел впереди себя ЗИЛ с прицепом и подумал, «а вдруг сейчас прицеп - того...». И все случилось, точно как с дельтапланом, смотрю, а сумасшедший прицеп летит на меня, качая из стороны в сторону неподвижной серьгой. Влево нельзя, ЗИЛ вот-вот поравняется, вправо - кювет... Попрощался с белым светом... Да видно, Бог углядел эту несправедливость. Прицеп, метров за десять до моего «жигуленка», словно управляемый дистанционно, под прямым углом свернул в кювет. А водитель, видно, тот еще олух, так и не заметил своей потери... Только минут через двадцать дрожь пробрала меня, да сердце скололо.

Я много думал после этого случая и еще больше укрепился в вере в великие неземные силы. Бесспорно, за нашей земной жизнью внимательно приглядывают, и ничего случайно не происходит. Это от нашего незнания, невежества, лени нам кажется, мы что-то значим в этом мире. Дудки. Путь каждого начертан всевышним еще до нашего появления на свет белый...

Только бы этот Икар не свернул себе шею и был жив, а лучше, чтобы остался цел и невредим. Бегу, прыгаю, лезу, ползу. Да где же этот чертов дельтаплан? Кричу. Шпилька лает. Бежим, бежим - дальше, выше. Дыхание на пределе, сердце не стучит, а тарахтит. Скорее. Только бы найти, увидеть, убедиться, что жив. Ищи, ищи Шпилька. Лай. Подбегаю к обрыву...

* * *

Пропасть не менее сотни метров в глубину. Ее стены настолько гладкие и крутые, что я не сразу заметил прямо под собой небольшой выступ-балкон с корявой сосенкой, за которую зацепились оранжевые клочья. Понадобилось еще какое-то время, чтобы разглядеть под оранжевой материей висевшего вниз головой человека в ярко-синем комбинезоне. Планерист, насколько я мог сообразить, в полете был пристегнут к своему летательному аппарату, который чудом зацепился за единственную сосенку. Я покричал, в ответ - ни звука. Обрыв - сплошное крошево известняка, стоять на краю и разглядеть потерпевшего невозможно, а до него не менее десяти метров. На одном конце веревки я соорудил большую петлю, опустил этот конец в пропасть. Если человек живой, в сознании, ему останется только просунуть в петлю свою руку, и я смогу его поднять, для начала хотя бы на выступ к сосенке. Другой конец веревки я привязал за пень, торчащий поблизости. Сам лег головой к пропасти, и стал подавать вниз веревку. Я еще раз окликнул, тут же тявкнула Шпилька, и я услышал нечто похожее на «ниже», а вскоре - «тяни». Я от радости потянул, и едва сам не оказался по соседству с этим бедолагой... Переместился к пню. Сухой, почерневший от времени остаток дерева послужил неплохим упором и рычагом.

Наконец Шпилька радостно залаяла и из пропасти показался серебристый шлем несчастного Икара. Я еще пару раз потянул, прикрепил свой конец веревки, и помог ему обрести под собой землю. В своем ярком облачении спасенный больше походил на космонавта, чем на простого смертного. Я уложил его на ровное место, освободил голову от шлема, и без труда убедился, что передо мной девушка. Лицо ее было бледным, глаза закрыты, дыхание еле слышно. Расстегнув замок на комбинезоне, я поднес к ее губам фляжку с водой. Скорее, инстинктивно, чем осознанно она разомкнула губы, и несколько капелек воды попали ей в рот. Она застонала и открыла глаза.

- Все будет хорошо, все нормально, - успокоил я ее.

- Я переломаная, да? - Она вновь закрыла глаза. Я обследовал ее, насколько хватило армейских знаний по медицине, и пришел к выводу, что переломов у нее значительно меньше, чем она себе вообразила. Другое дело - натерпелась страху. Важно, чтобы с психикой ничего не случилось. Все наиболее страшные удары принял на себя каркас дельтаплана. По моим прикидкам, самый сильный удар пришелся о противоположный край пропасти, после чего планериста отбросило на эту сторону и зацепило...

Вначале я нес ее на руках. Это было несложно, пока мы двигались под уклон по относительно ровной местности. Затем путь пошел среди валунов, деревьев, непролазных зарослей, вверх-вниз, влево-вправо. Держать ношу перед собой можно было, только имея за спиной крылья, а казавшаяся несколько минут назад легкой, вдруг превратилась в непосильный груз. Вскоре я почувствовал себя так, словно не дышал несколько дней. Руки мои онемели, и я едва не выпустил ее. К счастью, показался огромный плоский камень, на который я и уложил девушку. Передохнув, я подвигал затекшими руками, несколько раз прогнулся назад. Дал ей попить, и она опять открыла глаза.

- Я пойду сама, - сказала она, и вряд ли поверила своим словам.

- Осталось немного, донесу, - твердо ответил я.

- Тогда неси на спине.

Это было совсем другое дело. Вскоре взору открылись скалистые гряды, а от них, немного вправо, был проход к тропе, которая должна была привести на Сумышу. У домика я посмотрел на часы - мы шли без малого два часа.

* * *

Я осторожно избавил ее от комбинезона и уложил на постель. Вернее сказать, на топчан. Спальное место в домике состояло из толстых березовых досок и набитых сеном матрасов. Она глотнула чаю, и, кажется, стала ясно соображать.

- Ты выйди, я осмотрю себя, - попросила она.

- А если понадобится помощь?

- Как хочешь. Тогда осматривай сам, если соображаешь...

Она легла на живот, повертела головой, пожаловалась на боль в затылке. Шлем надежно защитил голову, внешних повреждений не было. Меня больше всего волновал ее позвоночник. Я дотронулся до каждого звена, но на боль она не жаловалась. На ногах имелось несколько ссадин и синяков, да заметно припухло левое колено.

- До свадьбы заживет, - заключил я.

Она повернулась на спину и я убедился, что она не только прекрасна лицом, но и восхитительна телом. Полупрозрачный лифчик и такие же трусики из ажура сиреневого цвета были слабой маскировкой ее красоты.

- Позвони нашим, скажи, что все нормально.

- Издеваешься, что ли? Забыла, где ты?

- В комбинезоне мобильник, - в ее глазах мелькнула смешинка.

- Номер восемь девяносто...

- Здравствуйте, я по поручению...

- Полины, - поспешила сообщить она.

- Полины. Да, она жива и, в целом, здорова. Нет, сама подойти не может, она только что уснула. Искать не нужно, беспокоиться тоже. Кто я? Егерь. Да, она сейчас на кордоне Сумыш. Мы ее при возможности доставим в Уймон. Думаю, через день-два. Да, врач осмотрел. Что? К вам? Через пропасть и перевал? Нет, лететь нам не на чем... А по земле... сами понимаете... Не за что, до свидания.

Она неподвижно лежала, подтянув простыню к самому подбородку, и пристально смотрела на меня. Глаза большие, светлые, с примесью небесной синевы, замерли в печальном ожидании.

- Вот и все, - сказал я беззаботно, - они обрадовались. Да и я... Слава Богу, что все так закончилось, - я попытался улыбнуться, да видно не совсем ладно вышло.

- А ты хороший? - спросила она.

В ответ я пожал плечами. Вопрос был простой, бесхитростный, по сути, детский, но я понимал, от моего ответа зависит ее спокойствие.

- В горах плохих не бывает, - ответил я и почувствовал себя виноватым.

С бьющимся сердцем, горящими щеками, я накапал в ложку эфирно-валерьяновой настойки и поднес к ее губам.

- Выпей. Тебе надо отлежаться, а еще лучше - отоспаться.

- Что это?

- Не бойся, не отрава. Говорят, успокаивает. Она послушно выпила, покривилась. Я тут же подал холодный чай, она пригубила и благодарно посмотрела на меня.

- Теперь отдыхай. Часов через шесть я загляну.

- Почему через шесть?

- Столько тебе надо поспать.

- Поняла. А ты пойдешь за врачом? - Она обеими руками дотронулась до висков, словно хотела пощупать свои мысли. - Иди, куда тебе надо, - сказала она и улыбнулась легкой светлой улыбкой. И медленно опустила ресницы.

- Я тут буду, на дворе, - ответил я и вышел. Как же мне хотелось поцеловать ее!

* * *

Я долго глядел на сверкающие вершины гор, на притихший, словно заговорщик, лес, на чистое, по-летнему нежное небо, и сердце мое трепетало от сознания, что я все это вижу, дышу этим густым ароматом, и мне хочется всем этим поделиться... Так коротка жизнь человеческая и так много надо успеть: увидеть, понять, свершить и постараться быть хоть немного счастливым.

Околдованный теплой прелестью природы; жужжанием пчел, щебетом птиц, порханием бабочек, яркостью дня, я впал в какое-то мифическое сладостное состояние. И пробыл в нем довольно долго. Очнувшись, обнаружил потухший комелек и вытянутые тени. Мясо сварилось, а вот чайник, увы, выкипел. Я пошел за ковшом, чтобы набрать воды из фляги, долить в чайник. За спиной залаяла Шпилька. Я оглянулся и увидел на пороге Полину. Она завернулась в простыню, концы которой поддерживала у груди. Не могу понять, какая сила толкнула меня к ней. Она сделала шаг навстречу, вытянув руки вперед, простыня упала к ногам... Это был поцелуй, который я буду помнить даже после смерти. Враз исчезли условности, ни о чем не думая, мы улетели в мир ласкового бесстыдства. Словно никогда не читали романы о любви со вздохами, охами, записочками и поцелуями не раньше третьего свидания. Мы не дразнились желанием любви, мы безоглядно, по зову природы, постигали сладостные тайны человеческого тела...

Мы любили друг друга на огромном пороге, на скрипучем диване в сенях, а когда оказались в комнате на топчане, мне почудилось, что высоко над горами зазвонили колокола...

Мы долгое время молчали, чувствуя, как с каждым ударом пульса возвращается к нам жизнь. Тайны мужчины и женщины больше не существовало. Я нашел ее руку и приложил к своим губам. Она непроизвольно дернулась, но тут же, словно спохватившись, другой рукой провела по моей щеке.

- Ты красивая, - произнес я.

Она положила пальчик на мои губы.

- Не надо слов, - попросила она тихо.

Спустя полчаса я спросил:

- Почему ты летаешь?

Она привстала на локте, посмотрела в мои глаза.

- От трусости... Сначала, чтобы преодолеть себя, - она села, опершись спиной на стену, помолчала какое-то время, остановила свой взгляд на окне, - представляешь... толчок, и ты устремляешься в таинственную высоту. Миг и у тебя все сдвигается внутри, ты слышишь песню своего сердца и оказываешься в новом состоянии, в новой для тебя чистоте. И ни страха, ни мыслей. Ты взмываешь все выше и выше, и все сильнее растет в тебе очарование небом... Это - как сладость первого поцелуя...

Она замолчала и задумалась о чем-то своем.

Треск вертолета возник над домиком так неожиданно, что мы оба вздрогнули, и недоверчиво посмотрели друг на друга. Она сорвалась с постели и подскочила к окну. Ее легкая фигурка, с безупречной чистотой линий, замерла у стены, голова склонилась к стеклу, загорелое тело напряглось, весь ее вид вызывал беспокойное восхищение. Внезапный душевный порыв бросил меня к ней, я схватил ее за плечи, она не сопротивлялась, только взглянула растерянным взглядом.

- Не успеем, - прошептали ее губы.

А вертолет все кружил, громыхал, трещал, свистел. Я знал, что ближе чем за полкилометра от домика приземлиться негде. Только на той стороне речки был небольшой ровный пятачок, способный принять вертолет...

- Мне хорошо с тобой... никогда и ни с кем так не было, - шептала она, - я так счастлива... Я всегда буду помнить этот полет... я люблю...

Потом она влезла в свой комбинезон, милым женским движением поправила свою короткую прическу.

- Мы еще встретимся, - сказала она, и было не понять, утверждает она или спрашивает.

Мы вышли из дома. От несмолкающего вертолета к нам бежали с носилками в руках двое. Полина - сбоку от меня. Обняла за шею, захромала. Шаг, второй, и вот она уже на носилках. Санитары - бегом обратно. Я все стоял, ждал, что она привстанет, помашет рукой. Кажется, это случилось, когда она оказалась в дверном проеме вертолета...

* * *

Мне порой начинало казаться, что я сливаюсь с вечной тишиной гор. В запахе росистых трав, в звенящих струйках ручейков, все отчетливее виделся мне ее нежно-страстный взгляд, все явственнее ощущал я ее горячее дыхание и незабываемый вкус ее поцелуев...

Михаил с Виктором прибыли через пару дней на самодельном минитракторе. О своих дивных приключениях я пока умолчал. Видя меня, непривычно-задумчивого, они таинственно переглядывались, хихикали, относя мое состояние, наверное, на счет резкой перемены мест.

Я думал о Полине постоянно, вспоминал до мельчайших подробностей ее слова, жесты и не замечал, как воспоминания переходили в придумки, и я начинал верить своим фантазиям. Я начинал видеть ее рядом с собой... Одного я не мог представить - полета рядом с ней на дельтаплане. Глядя на чернеющие на фоне неба зубцы скал, я не испытывал никакого желания оказаться над ними. Во мне все более крепло желание увидеть ее...

Мы с Виктором взошли-таки на Баранчу. На неспешный подъем и спуск у нас ушло три дня. Засняли с десяток фото- и видеопленок. Впечатление незабываемое. Особенно красиво ночью, у костра, когда качается черная дуга неба, а звезды цепляются за вершины гор, когда мир делится на горячий свет огня и на все остальное: черное, дикое, страшное и пустое.

Утром скалы, вершины, дикие зеленеющие склоны, одинокие серо-коричневые каменные исполины сливаются с небом, с неповторимой бесконечностью лилового дыма, солнечный свет оживляет сказочный мир природы, кружит нам головы...

На вершине я не удержался и рассказал Виктору о своей не-обычной встрече с Полиной. Он внимательно выслушал, покачал головой, аппетитно причмокнул и поинтересовался:

- Надеюсь, адрес-телефон она оставила?

- В том-то и дело, что нет. Знаешь, я будто онемел и оглох. Я видел и слышал только ее. Это было наваждение, колдовство. И до нее у меня были девушки, к тому же я больше года был женат... Но чтобы так... Знаешь, есть в ней некая дьяволинка, какая-то скрытая тяга...

- Э-э-э, дружок, да ты, похоже, влюбился.

Все последующие дни: ловили ли мы рыбу, собирали травы, загорали или просто ничего не делали, я все время думал о ней. Мое воображение обожествляло ее. Я решил вернуться в город, потому что не мог больше оставаться со своими мыслями. Белеков не на шутку обиделся. Как же, два года не виделись, а он...

- Две недели среди такой роскошной природы вполне достаточно, - уверял я своего однокашника.

Миша с надеждой посмотрел на Виктора, тот развел руками и закивал на меня.

- Заговор, - констатировал Михаил беззлобно и пошел готовить прощальный ужин.

Вечером открыли бутылку водки.

- За нас, за них, за тех, кто любил, любит и еще полюбит нас, - провозгласил Виктор, поднимая кружку и трогая рукой колючую рыжую бороду.

- Что-то не пойму, - отозвался Михаил и оглядел нас по очереди.

Ему показалось, что мы подтруниваем над ним.

- Успокойся, Белеков, - я повернулся к нему, - я понимаю, что тебе тоскливо одному, но, может быть, и тебе повезет, когда-нибудь и на твою голову свалится... дельтаплан.

- С дельтапланеристкой, - поправил Виктор.

Пришлось вкратце излагать Белекову свои приключения.

- Так бы сразу и сказали, - обиделся Михаил, - говоришь, вертолет прилетал...

- А чему тут удивляться?

- А ты представляешь, сколько стоит один такой прилет? Да и откуда он взялся? У нас на всю республику один исправный вертолет, да и тот у пожарников, в МЧС значит...

- Но на нем не было значка МЧС, - уверенно сообщил я, - точно, я бы такое заметил.

- И где ты собираешься искать свою небесную любовь? - Виктор выжидательно смотрел на меня.

- Как где? В Горно-Алтайске же есть какой-нибудь клуб этих самых дельтапланеристов...

- А если они были из Барнаула или Новосибирска, или еще откуда? - Михаил с видом победителя взирал на меня. - Сейчас сюда, в горы, со всего белого света едут. Похоже, вправду, это единственное чистое место на земле...

- И святое, - добавил Виктор.

- И святое, - подтвердил я.

Следующим был тост за чистоту и святость Алтайских гор.

Утром мы отвели хоровод дружбы вокруг небольшого костерка, обнялись на прощание и на Мишином тракторишке благополучно докатили до Уймона.

* * *

Как и предполагал Белеков, в Горно-Алтайске следов Полины отыскать не удалось. В клубе дельтапланеристов «Ветер» девушек с именем Полина не числилось. Худощавый мужчина лет сорока, в синем трико и тельняшке, представившийся начальником, завхозом и инструктором в одном лице, выслушав меня, сказал:

- Я тут по всей округе всех, кто к небу причастен, знаю. Нет, Полины ни в городе, ни в ближайших районах нет.

Я рассказал ему про вертолет.

- Это мы сейчас выясним. О вертолете должен знать диспетчер аэропорта.

Усадив меня на видавший виды диван, хозяин взялся за телефон. Аппарат был старый, с треснутым корпусом, при вращении диска издающий непривычный скрип. Мужчина долго вел разговоры, не имеющие отношения к моему делу, справлялся о самочувствии дорогого ему Ивана Кугетовича и только после этого сообщил:

- Про вертолет они не знают. Значит, он был военный.

- А про военные...

- Это в штабе, в Новосибирске. Но там у меня кумы нету.

Я тяжело вздохнул. Наверное, мой растерянный и жалкий вид сумел тронуть добрую душу представителя бесстрашных икаров. Он подал мне руку, представился:

- Виктор Михайлович, для тебя - просто, Виктор.

- Юрий, - ответил я скромно, и тут же моя рука утонула в огромной жесткой лапище нового знакомого, и оказалась больно сдавленной. Он довольно крякнул и вновь стал звонить.

- Алло, алло, Зиночка, лапочка. Узнала, вот и славненько. Ты не могла бы, солнышко, пробить на Дозорную, узнать, кто там в начале месяца в небе парил. И не было ли у них там чего такого, сама понимаешь... Да, понимаю, об этом не говорят, но Зиночка, у тебя же там Павлик, попроси его, рыбонька. Я с нетерпением жду, да, у себя.

Через четверть часа телефон зазвонил. Виктор Михайлович отозвался и протянул трубку ближе ко мне. Слышимость была отменной.

- Узнала, - донеслось до меня. Из Новосибирского клуба «Небеса» летали. Павлик говорит, кого-то там сносило... Но все обошлось... Павлик говорит, теперь там Кемеровские...

- Спасибо, Зиночка, спасибо, лапушка...

- Как же так? - Произнес я с досадой, - приезжают люди, летают, падают на вашей территории, и никто об этом не знает...

- Потому что все это никому не нужно, - ответил невесело Виктор Михайлович, - хотя, ты прав, не дело это. Но для того, чтобы пройти регистрацию, проделать все как положено, надо что? Правильно, надо платить. За путевку, за страховку. Но для этого надо, чтобы спасатели были, средства спасения. А у нас какие условия? Так что и платить, выходит, некому. Вот и едут люди дикарями, на авось. Дозорная - это семечки. Идут на Белуху, Синюху, а эти «девочки» шутить не любят. Вот и шлют оттуда «SOSы». Сколько этих отчаянных любителей осталось под лавинами... Спасатели, они тоже не боги, - Виктор Михайлович безнадежно махнул рукой и встал из-за стола, - а тебе, молодой человек, позвонить надо в «Небеса», а еще лучше съездить в Новосибирск...

Попрощались мы довольно тепло. Он пригласил приехать, попробовать свои силы в полете на дельтаплане. Так мне хотелось сказать ему, что рожденный ползать... Но я просто поблагодарил этого человека.

* * *

По дороге в Новосибирск я думал о том, какой я все-таки невезучий. Меня преследовал злой рок, и с этим ничего нельзя было поделать. Будучи школьником, накануне выпускного вечера попал в больницу с воспалением легких. Потом провалил экзамены в мореходку, после чего меня на вокзале благополучно обворовали. Поступил на курсы водителей, ухитрился вляпаться в аварию и расхлестать учебный «Москвич». Опять больница. Пока лечился, втрескался по уши в медсестру Нинель, и если бы не смылся досрочно из больницы, наверняка бы погиб от руки ее ревнивого сожителя Тариэла, который больше походил на огромного орангутанга, ежели на человека. И ничего у меня с этой Нинель не было, всего-навсего записку написал. В институт поступил со второго захода. Влюблялся бессчетное количество раз, пока не дошло, что моя любовь этим девчонкам пофигу... На четвертом курсе появилась Ленка. Важная, загадочная и неприступная, она достойно несла свой крест единственной дочери директора мясокомбината. Как тут было устоять? Оторопел, ошалел, утонул... Свадьба была похожа на смотрины дорогих гостей и подарков. После недельного веселья двинули к морю, в Сочи. Не сидеть же дома, когда денег на свадьбе подарили столько, сколько я не потратил со дня своего рождения. Все, все было; и квартира, и машина, и работа перспективная... Но не пожилось, не заладилось. И виноватых вроде нет. Хотя, думаю, все дело во мне. Мне было хорошо с моей романтикой. Я мог бесконечно восторгаться расцветшему поутру цветку, трепету падающего листка, косым струям дождей. Ленка же была ко всему этому равнодушна. Ее стихией были тряпки, парфюмерия, колечки, камушки. Она не могла без горячей воды, я не мог без речки. К тому же, она никак не беременела, и на то у нее имелось с десяток причин. Но, сдается мне, она просто не хотела обременять себя материнством. В постели - ни страсти, ни выдумки, вела себя так, словно повинную отбывала. Ей бы пацаном родиться.

Расстались удивительно просто: без сцен, слез и стенаний. Разделили имущество тоже по-хорошему. Ей - квартира, мне - машина и так далее. По каким-то своим соображениям Ленка посчитала, что мне полагается десять тысяч отступных. Я на это нисколько не обиделся.

На работе я ждал повышения. Зимой уходил на пенсию начальник отдела, и сверху мне не раз намекали, что я единственный претендент на освобождаемое место. Однако назначили не меня, а кандидата в пенсионеры, и даже не из нашего отдела. Невезуха не желала забывать обо мне. Хотя, тут скорее, бывший тесть расстарался, они с начальником управления старые кореша. Вдобавок, хотели мой отпуск на осень передвинуть, дошло до скандала, но отпустили. Тридцать дней в июле, это кое-что. И какой был отпуск! Сказка среди гор. Нe иначе, всевышний вступился за меня и наградил за все неудачи.

У обочины голосовала девушка. Я остановился. В легкой коротенькой юбочке, красной топ-маечке, совсем девочка, подошла, сунула в раскрытое окно свое хорошенькое конопатое личико.

- Отдохнуть не желаете?

- У меня не стоит.

Она не растерялась, улыбнулась и без всякого смущения произнесла заговорщицки.

- Да куда же он денется.

- Вот, возьми. Мне сейчас некогда, - я протянул ей пятьдесят рублей.

- Но, как же... я же...

- Бери, бери. Вечером поеду обратно, тогда и...

- Коли так... - она не спеша взяла протянутую банкноту, - я буду ждать.

- Жди, жди...

Ранняя пташка, обычно подобные ей выходят на трассу после обеда. Черт, может ей есть нечего. Хотя, что это я?

До самого Новосибирска дорожная девочка не выходила из головы и совсем не как объект наслаждения. Меня куда больше волновало, какая из нее будет мать.

* * *

Новосибирска я совершенно не знал, и кроме аэропорта и вокзала нигде больше не был. Зато я был хорошо знаком с Виктором Литвиновым, полковником милиции и большим милицейским начальником. Он долгое время был нашим соседом. Потом его с повышением перевели в столицу Сибири. С окраины города я позвонил Литвинову, и, спустя полчаса, оставив свою машину на платной стоянке, мчал на его служебной «Волге» по широким улицам сибирского мегаполиса. На мою просьбу помочь разыскать интересующий меня клуб «Небеса» он отреагировал по-своему. Невысокий, крепкий телом, с совершенно седой головой, он за прошедшие два года, что мы не виделись, совершенно не изменился. Виктор расспросил о родителях, моих делах, и только потом сказал:

- А зачем нам искать, - он улыбнулся своей доброй, подкупающей улыбкой и вызвал помощника, - молодого симпатичного парня в гражданской одежде. - Олег, помоги Юрию, - попросил он, - вызови, кого надо. - И, уже ко мне, - ты потом не исчезай, заходи, почаевничаем, - и лихо подмигнул.

Еще через полчаса передо мной предстал начальник новосибирского клуба планеристов «Небеса».

- Евгений Всеволодович, - представился он и подал руку. Это был низкорослый, довольно упитанный мужчина средних лет с черно-сивой щетиной недельной давности, которая казалась приклеенной и здорово старила его. Он улыбнулся, скорее из вежливости, несмело опустился на предложенный стул.

- Мы действительно, в начале месяца были на Алтае, - подтвердил он. - Осенью ведь первенство Сибири, надо нарабатывать опыт. В клубе любители, так что...

По моей просьбе он поименно перечислил всех, кто был в той экспедиции.

- А Полина? - напомнил я, не услышав ее имя.

- А, это... да-да, действительно, с нами были еще две девушки, по просьбе... так сказать...

Он неожиданно замолчал и поспешно заоглядывался, словно искал помощи.

- Вы не волнуйтесь, - успокоил я, - нам просто нужен адрес этих девушек.

- Ax, это, - он почти успокоился и с готовностью пояснил. - Девушек попросил взять генерал Абрикосов, его дочь Марина раньше занималась у нас. С ней была подружка Полина, все правильно. Они же учатся вместе, кажется, в Кемерово. Сейчас на каникулах. А адрес Марины сейчас узнаем. Вы разрешите позвонить?

Я кивнул, и через пару минут стал обладателем заветного адреса: Взлетная, 148, квартира 25.

Это был один из новых домов, находился он, хотя и далеко от центра, зато, практически, на берегу Оби. За металлической декоративной дверью, несмотря на мои звонки, не было ни звука. В домах подобного типа на площадке всего две квартиры, одна против другой. Я позвонил соседям. За этой дверью отозвалась собака, и, судя по густому лаю, далеко не декоративной породы. Делать было нечего, я подстелил на ступеньку платок и уселся.

Минут через тридцать у нужной мне двери появился пацан лет четырнадцати, в майке и шортах, стриженный наголо, и стал отпирать двери.

- Ты, наверное, брат Маринки?

- Тебе-то что? - он отомкнул замок и был готов в любую минуту скрыться за дверью.

- Уже и спросить нельзя, - с сожалением произнес я.

Мой тон достиг цели, и мальчишка остался.

- Ты что, очередной хахаль? - он внимательно разглядывал меня, не отпуская руку от двери.

- С чего ты взял?

- Чего же ошиваешься у двери?

- Узнать, - сказал я просто, - узнать, где сейчас Марина.

- Информация, между прочим, денег стоит, - не моргнув глазом, заявил новоявленный коммерсант.

- Смотря какая, - не сдавался я.

Он почувствовал легкий заработок, и теперь с большим интересом смотрел на меня.

- Эксклюзивная, - пояснил он, - только я знаю, где она.

- И сколько?

- Сотнягу, - не моргнув глазом, объявил он цену, и взялся за ручку двери.

- Зачем тебе столько?

- Я же не спрашиваю, зачем тебе Маринка.

- Логично, - согласился я, - только, сперва, говори.

- Ты шутник, да? - он недобро хихикнул.

- Ладно, держи.

Он несмело приблизился и рывком взял деньги, наверное думал, что обману, и занял свое место у двери.

- Они давеча уехали к Полинкиной бабушке, в Алтайский край, Троицкий район, - он приоткрыл дверь, - в Боровлянку или Боровянку. Туда в лесхоз машина из гарнизона пошла, вот папаня их и отправил.

- За что же деньги взял? - я искренне расстроился.

- Сказал же, за информацию, - он поспешно скрылся за дверью.

Через пару минут я позвонил в дверь вновь. Дверь открылась, но была на цепочке.

- Ты не сказал, как зовут бабушку.

- Васенина, ее зовут Васенина Ульяна Захаровна.

- Возьми вот записку, я тут номер телефона написал. Появится Полина, передай.

- Ладно, - дверь закрылась и я услышал щелчок замка.

* * *

Эта конопатая бестия сдержала слово - ждала меня на том же месте, только теперь с другой стороны дороги, мне по ходу. Не знаю, были ли у нее клиенты в течение дня, но выглядела она свежей и от нее не пахло спиртным. Она по-свойски забралась в машину и выдохнула:

- Вот видишь, не обманула.

- Честно говоря, я...

- Знаю, ты тут же забыл обо мне, как только отъехал, тебя жена ждет или девушка?

- Ты, однако, шустрая. Тебе сколько годков?

- Много. Намного больше, чем ты думаешь, - она улыбнулась, - так ты готов?

- К чему?

- Как к чему, к минету. Я что, зря тебя весь день ждала?

- Так прямо и ждала? Весь день выглядывала - не еду ли? Ты посмотри, сколько машин движется. Больших и малых, дорогих и подешевле, сколько водителей в них...

- Ты не понял, я ждала тебя.

- Так ты ни хрена не заработаешь.

Она неожиданно поменялась в лице. С нее слетела маска веселья, и я увидел, как возле ее глаз и в уголках рта прорезались морщинки. Она глубоко вздохнула, вся сжалась, и из глаз потекли слезы, брови приподнялись и задрожали. Она провела ладонью по щекам, я протянул ей платок.

- У меня свой, - всхлипнула она и расстегнула сумочку.

- Я тебя обидел, да?

Она молчала. Достав зеркальце, стала приводить себя в порядок, и, похоже, немного успокоилась.

- А если родители узнают? - спросил я.

- Они знают.

- Не понял, - я принял ее ответ за неудачную шутку.

- А что делать? Ребенка кормить, одевать надо, - она украдкой взглянула на меня. - Отец, как напьется, обзывается, а мама... Мама за меня. Работать все равно негде. Она так отцу и говорит: «Такой умный, так устрой ее, пусть зарабатывает»...

- Учиться бы надо.

- Скажешь тоже, где же такие деньги взять?

- Ты считаешь, правильнее раньше родить, а потом...

- Ничего я не считаю.

- И во сколько лет ты родила?

- В восемнадцать... в семнадцать с половиной, девочка же не виновата, что юбчонка маловата...

- И где же твой благоверный?

- Служит в Армии, где ему быть. В Забайкалье. Хорошо, хоть не в Чечне. И никакой он мне не благоверный, мы и не расписаны даже. Да и не буду я ждать его...

- Это я вижу.

- Ничего ты не видишь... Знаешь, как мне охота прилично одеться. Чтобы шубка, сапоги и красивое белье... и дорогие духи. Я и так красивая, но если бы приличный прикид, ты не представляешь... Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю...

- Я колдун.

- Это точно. Я еще утром поняла. Ты уехал, а мне никого больше и не надо было. Пообедала на твои деньги в кафешке и весь день прозагорала на полянке...

- Может, поедем?

- Как знаешь. И правда, поздно уже, - согласилась она. В районе вокзала она попросила остановить машину.

- Хочешь наверстать? - я кивнул на гостиницу.

- Не хочу. Нет, не хочу, - повторила она и с сожалением посмотрела на меня.

- Возьми, пожалуйста, - я протянул деньги, - не стесняйся, возьми для малыша. Запиши мой телефон, позвони через недельку. Возможно, я помогу с работой. Надо же тебе как-то долг возвращать. Бери, бери, не стесняйся.

- Столько денег! Да вы что!

- Тут нет и пятисот рублей, бери...

Я принимал жизнь такой, какой она была. Улучшить или ухудшить ее было не в моих силах. Я твердо знал, каждый сам должен заботиться о себе, а потом уповать на все остальное: случай, удачу, счастливый билет...

* * *

Сам черт не добрался бы в эту Боровлянку. Как свернул с Чуйского тракта, так и попал в сплошное бездорожье. Лесовозы так размесили, раздолбали то, что когда-то звалось дорогой, что пуститься в путешествие на «Жигулях» мог или ас, или тот, кто понятия не имел, что его ожидает. Жалко было себя, а еще жальче было мою верную, далеко не новую, автомашину. Пару раз застревал так, что если бы не помощь веселых, большей частью нетрезвых, водителей тяжелых лесовозов, неизвестно, чем бы все закончилось...

Около четырех часов дня я, злой и голодный, наконец, въехал в рабочий поселок Боровлянка, кстати, с асфальтом на улицах, с цветами у деревянных домов, ровными крашеными заборами и сплошь металлическими калитками. Пахло пиленой сосной и свежевыпеченным хлебом.

У большого магазина с двойными решетками я остановился. Вышел, осмотрел свою машину и невольно присвистнул. Высохшая по всему кузову грязь отличалась обилием и, казалось, прилипла на века.

- Эй, пацан, - позвал я совсем юного велосипедиста, - ты не знаешь, где дом Весниных? Ульяны Захаровны Весниной.

- Ехай до аптеки, - он указал рукой вдоль улицы, - сразу за ней зеленый забор, там и живет бабка Веснина, - пояснил малец и, привстав, изо всей силы надавил на педали.

Бабушка Полины оказалась улыбчивой и радушной женщиной. К тому же, так похожей на свою внучку. Вернее сказать, внучка здорово походила лицом на свою бабушку. Во дворе было чисто, опрятно, росло много цветов. Вдоль внутреннего забора до самой бани - две поленницы дров. Все ладно, крепко, ухожено.

Я сказал, что прибыл из Барнаула и хотел бы увидеть девчонок. Хозяйка как-то странно посмотрела в мою сторону.

- Господь с тобой, - произнесла она и привычно перекрестилась, - уехали они утром.

- То есть, как уехали?

- Поездом. Как еще уедешь? Рано утром на Бийск поезд идет. Постой, постой, мил человек, да что стряслось-то?

- Ничего не стряслось, - я беспомощно опустился рядом с хозяйкой на широкую скамейку, и в который раз убедился, что родился совсем не под счастливой звездой. - И куда они, если не секрет?

- Какой же секрет, Господи. Они поехали в Кемерово. Там свадьба. Их подружка-однокурсница выходит замуж за ихнего однокурсника. Свадьба, значит, там, - пояснила Ульяна Захаровна. В пятницу расписываются. Полинка и прибегала денежек на подарок попросить. - Бабушка перекрестилась. - Полинке тоже пора бы замуж. Вольница, она до добра не доведет. Опять же, в городе бандюков разных полно, - Ульяна Захаровна слегка отодвинулась и с опаской посмотрела в мою сторону. - А ты, мил человек, кто ей будешь?

Врать этой сердечной женщине не имело смысла, к тому же, она - родная бабушка Полины. И я рассказал ей про полет, про то, как она упала (летела совсем низко), как я нес ее на руках... Об остальном, разумеется, умолчал, но и этого было достаточно, чтобы через минуту я оказался в доме, за столом, где и был сытно накормлен борщом и пирожками с печенью. Хозяйка, охая и ахая, всячески обхаживала меня: подкладывала, подливала, подрезала.

- Я говорила, я всегда говорила ей: «Полинка, зачем тебе небо, зачем летаешь, не летай, будь на земле. Слава Богу, всем места хватит. Чего же бросать без надобности землю?» Она вся в отца: сперва на мотоцикле гоняла, а потом Маринка сманила ее на эти чертовы дельтапланы...

Много чего узнал я в этот день от словоохотливой Ульяны Захаровны. О том, что ее сын - отец Полины, армейский полковник, погиб в первую Чеченскую войну, а его жена - мать Полины, через год вышла замуж за военного, правда, рангом пониже, сейчас живет во Владивостоке. Полинка, хоть и училась хорошо, но в институт поступила не без помощи Абрикосова. Он - генерал, сослуживец ее отца и отец подруги.

- Они с моим Пашенькой и в училище на лейтенантов учились вместе, и в эту проклятую Чечню вместе поехали. Только Пашеньку не уберег Господь, - бабушка перекрестилась и всплакнула недалекой женской слезой, - ох, Боже, Боже, убереги мою внученьку, мою Полинушку...

* * *

Оказалось, из Боровлянки имеется другая, довольно сносная дорога. Она, правда, длиннее той, по которой ехал я, зато по времени был немалый выигрыш. Приехал я домой, в свою, доставшуюся от бабушки однокомнатную квартиру, совершенно усталый и разбитый. Настроение на нуле. Через пару дней отпуск заканчивался. Гнать в Кемерово не имело смысла. Что им там делать? Отгуляют свадьбу и возвратятся. Весь вопрос в том, когда и куда вернутся? Перекинуться бы хоть парой слов по телефону. Гоняться по всей Сибири за миражами было накладно, бесполезно, а потому, обидно. Надо было дождаться родителей Марины, они наверняка знают о планах дочери. Если подруги приедут в Новосибирск или в Боровлянку, надеюсь, Полина позвонит, должна позвонить.

А если у нее там жених? Эта удивительно простая мысль с легкостью овладела моим сознанием. Ревность больно кольнула мое самолюбие, вывела из блаженного состояния и вернула на землю, где я с ужасом обнаружил, что совсем не знаю Полину. Встреча в горах - случай, пусть и счастливый. Результат неудачного полета и чарующей красоты гор. Но именно случайность делала нашу встречу острой и радостной, и давала надежду на развитие отношений...

Ожидание становилось невыносимым. Едва дождавшись понедельника, я позвонил Литвинову и всеми святыми попросил его узнать у генерала Абрикосова о планах его дочери на каникулы. Выслушав мой длинный, сбивчивый рассказ о причинах возникшей срочности, Виктор Николаевич спросил:

- По себе ли дерево рубишь?

Я принялся по-новой рассказывать о своем знакомстве с Полиной, но он мягко перебил меня.

- Я знаком с Игорем Львовичем, попытаюсь тебе помочь, если он не в командировке. Ты сам-то дома?

Я заверил его, что неотлучно буду находиться у телефона, и в полной мере испытал тягость от ожидания звонка из столицы Сибири... С какой надеждой и умилением смотрел я на звонивший телефон.

- Это ж сколько мне пришлось врать, - засмеялся в трубку Литвинов, - хорошо, что я не военный, а он не опер. Приеду, так одной бутылкой не отделаешься, - он хохотнул, - короче, так: твои подружки из Кемерово прямиком укатили в сторону моря. А если совсем точно, то его превосходительство генерал отправил их на две недели в курортный город Геленджик, в пансионат «Кавказ». Ты доволен?

- Так жe, как неизлечимый больной пришедшей смерти.

- Мрачновато, но юмор прослеживается, - ответил Литвинов, - ты, Юрик, не унывай, жизнь наша не заканчивается ни через день, ни через месяц. Это я к тому, что все еще впереди. Бывай, привет родителям...

- Спасибо.

Щупальца ревности все теснее и безжалостнее сжимали мое существо. Представилось море, пляж, свежая, только вышедшая из воды Полина с капельками на теле, в полупрозрачном бикини... А рядом черноусый бравый кавказец с вином и длинным шашлыком в руках. И тоже в плавках... Вынести эту картину было выше моих сил. Мысли о ее красоте, молодости, о том, что она совсем недавно страстно любила меня, а теперь, быть может, ее обнимает кто-то другой, и кто-то другой постигает тайну ее тела, тайну, с которой я не согласен ни с кем делиться ни за что, наполняли мое сердце болью и нестерпимым желанием любить ее. Я захотел увидеть ее, обнять, вновь почувствовать ее дыхание немедленно. Сегодня. В крайнем случае, завтра.

Я позвонил Лиханову.

- Вить, у тебя деньги есть? Какие, какие? Свободные, какие еще. Сколько? Давай, сколько есть. Больше пяти штук не сыщешь? Этого мало, но все равно давай.

Второй звонок Ленке. Не хотелось мне первому звонить, да что поделаешь, нужда.

- Лен, привет. По голосу слышу, цветешь. Есть просьба. Одолжи денег. Тысяч десять. Зачем? Женюсь. Конечно шучу, кому я такой ненормальный нужен? Да нет, машину присмотрел у одного типа. Да, поновее. Ты давала мне деньги? Леночка, это же когда было? А жизнь течет, дорожает. Когда верну? Но, я не собираюсь умирать... В этой жизни и верну... Шучу. Постараюсь не задерживать. Спасибо. Нет, мне надо сегодня. Да, прямо сейчас... Хорошо, уже еду.

* * *

В самолете я искренне порадовался достижению перестройки. Улететь на юг среди лета не составляло никаких проблем. Цены на билеты настолько зашкаливали разумные пределы, что пассажиров не хватило на все места.

Спустя четыре часа я благополучно прилетел в Сочи. Оттуда до Геленджика на автобусе ехать всего ничего.

И вот он - зеленый, прекрасный, ласковый, солнечный, млеющий в летнем зное город-курорт. Среди пальм и цветов - белоснежный пансионат «Кавказ».

Узнал у дежурного администратора, Абрикосова и Веснина занимают четыреста пятый номер, это на четвертом этаже. Сейчас все отдыхающие на пляже. Там искать бесполезно. Можно ли мне приобрести курсовку на несколько дней? Можно, но для этого... пятьсот рублей оказывается достаточно. Сверх платы за курсовку, конечно. А нельзя ли поселиться на четвертом этаже? Администратор - сама доброта и любезность, в эту минуту для нее нет человека роднее, чем я. Извините (мастерски отработанная жалостливая улыбка), но по курсовкам проживают в левом крыле. В левом, так в левом. Я не спеша вселился в свой номер, принял душ, перекусил в кафе, попил пивка, накупил газет, и устроился в холле, из которого хорошо просматривался вход в пансионат.

Конечно же, они появились не одни. Рядом с ними были два парня спортивного вида. Хотя и наскоро, я все же успел окунуться в курортный омут, и совершенно четко осознавал, что красивым девушкам оставаться без обожателей больше часа здесь практически невозможно. И было бы более странно видеть их одних.

Девушки были в легких цветастых халатиках, соломенных шляпках, с пакетами в руках. На Марине темные очки. Вошедшая компания активно обсуждала какое-то пляжное событие. Я встал с кресла. Наверное, я и правда обладаю некой сверхъестественной силой. Она будто столкнулась с невидимой стеной, остановилась и дотронулась до руки подруги. Парни прошли вперед, затем остановились, хотели вернуться, но девушки махнули, чтобы спутники оставили их.

Мы шли друг другу навстречу, и хотя расстояние между нами было не более десятка шагов, мне показалось, прошла целая вечность, пока мы встретились.

- Ты-ы-ы?

Она не могла скрыть свое удивление, и потребовалось время, чтобы Полина пришла в себя. Она слегка побледнела, и мне показалось, что в ее глазах появился испуг. В этом возникшем внутреннем напряжении она выглядела еще прекраснее. Халатик ее совсем распахнулся.

- Как ты здесь оказался?

- Я уже месяц всюду ищу тебя. Я следую за тобой и не успеваю...

- Сумасшедший. Ты точно сумасшедший...

Она вскинула на меня искрящуюся синеву своих глаз и я увидел в них восторженную благодарность.

- Ты где остановился?

- Здесь. Я купил курсовку.

Словно спохватившись, Полина вспомнила о своей подружке, которая с интересом наблюдала за нашей встречей, и представила нас.

Замечено не нами, если имеются в наличии две подружки, то одна, как правило, красавица, вторая - почти всегда страшилка. Чтобы оттенить прелести первой. В данном случае имел место тот исключительный случай, когда обе подружки достойны одна другой. Маринка, немного повыше Полинки, но такая же стройная, привлекательная и загадочная.

- Выходит, пировать будем, - радостно заключила Марина и этой своей веселостью сняла некоторую скованность, возникшую от неожиданной для них встречи.

Полина заложила за голову руки, вдохнула полной грудью так, что под тонкой материей еще четче обозначились бугорки сосков, сказала, улыбаясь:

- Сдаюсь.

Мы стали подниматься по лестнице.

- Я, пожалуй, посмотрю, где и как устроился Юра, - как-то тихо, словно бы про себя проговорила Полина, но ее услышали все.

- Только, пожалуйста, не слишком долго, - попросила Марина.

В номере, едва успев повернуть внутреннюю защелку, мы ринулись друг к другу, словно не виделись тысячу лет. В бессознательном упоении мы целовали пылающие тела, жадно постигая их природу, и безоглядно отдаваясь тайной власти любви, не думая ни о приличии наших движений, ни о громкости крика, рвущегося изнутри. Мы с такой жадностью, с таким желанием любили друг друга, что, казалось, еще миг, и мы оба сойдем с ума.

Потом мы долго лежали, обнявшись, грудь к груди, награждая друг друга невинными поцелуями, молчали, постепенно возвращаясь в реальную жизнь. Наконец, я почувствовал, как затекла моя рука, и осторожно вынул ее из-под головы Полины. Она отодвинулась и перевернулась на спину.

- Я все еще не верю, что это ты, - прошептали ее губы, - все так неожиданно.

- Это хорошо или плохо?

- Дурашка, - она осыпала мое лицо быстрыми горячими поцелуями, - надо собираться. Маринка, поди, заждалась...

- А больше никто?

Мне показалось, она слишком поспешно отреагировала на этот мой безобидный вопрос, в котором, кроме притворной ревности ничего-то и не было.

- Что ты имеешь в виду? - она вдруг резко села, повернувшись ко мне спиной.

- Может, тебя ждет кто-то из тех парней?

- Ха-ха-ха! - Она повернулась ко мне, - опомнись, Юра. Тут же не горы, где живым и не пахнет. Это же юг, курорт. Да тут шагу ступить не дадут. Старые, молодые, толстые, тонкие... Пусть уж лучше рядом будут нормальные парни, чем эти усатые...

- Понимаю, они вроде прикрытия, - согласился я, - давай собираться, не будем томить твою подругу.

Она молча поднялась с кровати, приблизилась к зеркалу, мельком глянула в него, и через минуту была под душем.

Дремавший до поры до времени внутри меня чертик, по имени Ревность, вдруг зашевелился. Непрошеный этот гость был пока совсем маленьким, и барабанчик у него был совсем крошечный, а палочки и того меньше. Но он ухитрился застучать по своему барабанчику негромко так, без ликования, но достаточно различимо.

- А может, никуда не пойдем? - Полина появилась в проеме двери, склонила к плечу голову, и смотрела на меня, словно мать на нашкодившее дитя, нисколько не стесняясь блестящей белизны оголенной груди.

Я хотел ответить ей, что по мне, так вообще не надо никуда выходить из номера. Накупить еды, вина и... Но это было бы совсем глупо. Марина не чужой для нее человек. Подруга, сокурсница, поверенная в душевных делах и, похоже, не дура, иначе бы давно приперлась.

- Ужинать-то надо, - ответил я и тоже пошел в душ.

* * *

В кафе, напротив пансионата, мы заняли столик в конце террасы, так, чтобы хорошо было видно море. Девчонки успели узнать, что попозже, когда зазвучит «живая» музыка, с местами будут проблемы. Посовещавшись, мы заказали еды, сухого вина, водки. Отдых есть отдых, а полноценный отдых предполагает все, чего душа просит. Девочки были ко мне внимательны, я отвечал им тем же: четко следил, чтобы их бокалы не оставались пустыми. Поели сытно, попили вволю, потрепались по пустякам, тут и сумерки свалились на город. Отдыхающего люду заметно прибавилось. На невысокой эстраде появился оркестрик, а с ним, в белом блестящем костюме, чернявый, несвежего вида, солист.

И вздыбилась над нами музыка, и наполнила людские души: медленная, проникновенная, слышимая не раз, но звучавшая в эту минуту особенно торжественно. Посетители задвигали стульями, стали пробираться поближе к оркестру. Да и трудно было усидеть на месте.

- Разрешите?

Над Полиной, слегка изогнувшись, возвышался один из ее недавних спутников. Теперь он был в светлых брюках и белой тенниске. В руках розочка, улыбается.

- Дама пока занята, - объявил я не слишком приветливо и поднялся из-за стола.

Она быстрым и колким взглядом одарила неизвестно откуда появившегося кавалера, опустила голову, и так, ни на кого не глядя, подала мне руку. Мы пробрались в круг, если так можно было назвать площадку, на которой даже не двигалось, а просто раскачивалось людское море. Я взглянул на Полину: щеки порозовели, светлый пушок на верхней губе покрылся испариной. Она была задумчива. Полина подняла свое лицо, теперь взгляд ее был увереннее и тверже, хотя, готов спорить, остался в ее глазах след недавнего испуга, а может, растерянности. Заметил недалеко от нас танцующую Марину. Как и следовало ожидать, ее кавалером был другой парень из сопровождающих ранее.

Чертик тут же зашевелился и ударил в свой барабан, на этот раз посильнее, и я понял, что он подрос за это короткое время.

Я притянул к себе Полину и зашептал ей в ухо:

- Давай уйдем отсюда. Спустимся к морю.

- Да, - ответили ее губы, - сейчас и идем.

- А заплатить?

- У Марины денег хватит. Потом рассчитаемся.

Только на улице я почувствовал прохладу моря. Мы медленно побрели по набережной, пытаясь отыскать спуск к воде, но, к сожалению, Геленджик не тот курорт, где можно запросто подойти к морю. Пляжи санаториев и пансионатов огорожены, входы в них с наступлением темноты запираются на замок.

Прихватив в одном из бесчисленных ларьков вина и сыру, мы после недолгих поисков удобно устроились на освободившейся скамейке. Море с этого места просматривалось не очень, зато мы сидели под самой настоящей пальмой.

* * *

- У меня с ним ничего не было, - сказала Полина тихо. - Мы только вчера первый раз на пляж пошли. И там с ними познакомились...

- Зачем ты мне это говоришь?

- Я что, дура? Ты весь, как на иголках.

- Познакомились и познакомились. Дело молодое.

- Не будь несносным.

- Он к тебе подошел, как к давней знакомой.

- Мы сегодня собирались вместе поужинать...

- Я, значит, помешал...

- Прекрати! - Она налила в пластиковый стакан вина и подала мне, - выпей и успокойся. После нашей встречи, там, в горах, после того, как ты вытащил, потом донес меня на руках, после того, как я попрощалась с белым светом... Меня к тебе силы небесные кинули. Я ничего не могла с собой поделать, да я ничего и не хотела... кроме тебя... Я много думала о тебе. Мне стало не хватать твоих глаз, твоего голоса, твоих рук, твоей... Здорово жалела, что не спросила тогда, где искать тебя... Все испортил вертолет, посланный Маринкиным папой. И ты... Если бы ты... мы... спокойно смогли проститься... - она придвинулась вплотную ко мне и нежно поцеловала мои губы.

Я верил ей и не верил. В ее словах все было правильно, и все звучало довольно искренне. Но отчего же тогда взбунтовался чертенок, отчего же он колотит по своему барабану, не умолкая? Я глубоко вдохнул. Сознанием своим я понимал, не появись я сегодня, она бы... Если только не случилось у них чего еще вчера...

На то и существуют море, курорт и короткий срок отпуска, за который человеку много надо успеть. Люди и едут сюда, чтобы пополнить запас острых ощущений. Раз попал сюда, то и оттягивайся по полной программе. Когда еще вернешься при теперешних ценах. Чего теряться? Вон их сколько: молодых, завлекающих, желающих... И море манит и шепчет...

- Тогда будь моей женой.

Молчание. Плеск набегающей волны. Музыка вдали.

- Ты это серьезно?

- Сознаюсь, это в шутку я ринулся сюда, за тобой... Чтобы ты никому, никому, слышишь... Я люблю тебя. Скажи, ты пойдешь за меня?

- Так неожиданно. Мы же совсем не знаем друг друга, совсем не знакомы.

- А-а-а...

- Это когда-нибудь пройдет. Не можем же мы все время не вылезать из постели... Надо же еще учиться, работать, есть-пить...

- И летать, - выдохнул я.

- И летать, - радостно подхватила она.

- Бабушка боится за тебя.

- Ты был у бабушки? - она встала передо мной, - ты был в Боровлянке?

- Угу. Бабушка хочет, чтобы ты никогда, ни при каких обстоятельствах не покидала землю. Она так и сказала: «Пусть не витает в облаках ни телом, ни душой»...

- Выдумщик. Она так не могла, она мудрая. Хотя, она и вправду боится за меня.

- Ты слушайся бабушку. Хотя бы сейчас, со мной, побудь на земле. Здесь, со мной и больше ни с кем. Сможешь?

- Я и так с тобой.

- Ты не поняла или не захотела...

- Поняла. Я все поняла, Юрик. Ты славный парень. Я смогла бы полюбить тебя на всю жизнь... Ты надежный...

- И люби.

Вино было допито. Слов всех сказать невозможно, и мы молча пошли. Думали. Дышали.

- Придет время, все устоится, - она взяла меня под руку. Я имею в виду наши духовные отношения.

- Я через четыре дня уеду. Не думаю, что Черное море - это место, где...

- Ты неисправимый ревнивец, Юра. Ты же прекрасно понимаешь, что если кто-то чего-то захочет, то ничто его не остановит. Не только на курорте, но даже высоко в горах, где и живым не пахнет...

Я хотел ответить ей, что это меня как раз и беспокоит, но она, обрадовавшись своей мысли, вдруг засмеялась и запрыгала впереди меня.

Юная, легкая, непредсказуемая...

* * *

Остальные дни пролетели, как кадры короткометражного фильма. Днем мы купались, загорали, ближе к вечеру гуляли по городу и посещали рынок. Рынок в Геленджике - это крытый город в городе. Как и в любом южном городе, рынок - всегда местная достопримечательность, где просто побродить между торговыми рядами - уже немалое удовольствие. В первый раз меня шокировало обилие различного товара, особенно фруктов и овощей, правда, не менее поразили меня и цены, они были такие же, как у нас, в Сибири, а то и выше. И это при том, что большинство продаваемого здесь было выращено и выловлено, по сути, за стенами базара. Дешевым было только самодельное вино: розовое, красное, белое. Хочешь - пей тут же, у ларька, хочешь - с собой бери. Продавцы, прежде чем налить, обязательно предложат попробовать... Посетили концерт безголосой московской дивы. Пошел за компанию с девочками, и расстроился из-за впустую потраченных денег. Марину постоянно сопровождал ее кавалер... Полинкин провожатый после встречи в кафе не приближался, хотя несколько раз мелькал на горизонте. Думаю, он все время был поблизости. Сама она, по виду, кроме меня никем не интересовалась. Да если честно, то ей и некогда было. Вечерами, едва мы оказывались в номере, как окружающий мир переставал для нас существовать. Она была бесстыдна, изобретательна и ненасытна. Создавая ее женщиной, природа постаралась от души, вложила в нее настоящий талант соблазнительницы. До Полины со мной ничего подобного не случалось. С ней я умирал и возрождался, немел от мысли, что это происходит со мной, и ужасался только оттого, что такое было и, наверняка, будет у нее с кем-то еще. В такие минуты чертик стучал в свой барабан с особым упоением. Чем ближе было расставание, тем сильнее охватывала меня безнадежная тоска. Сознанием своим я понимал - праздник закончился, пора возвращаться к суетным заботам жизни, но душа не хотела мириться с этим, она требовала продолжения сказки.

Прощальный ужин решили устроить на берегу моря. Купили сырых шашлыков, вина, овощей. Договорились с таксистом-частником, он оказался родом с Кузбасса, и когда узнал, что мы алтайские, а девчонки учатся в Кемерово, обрадовался этому, и с удовольствием согласился отвезти нас на «клевое» место и побыть с нами пару часов всего за каких-то сто рублей.

- Я в армии тут служил, - рассказывал на ходу наш земляк, - влюбился, женился, да так и остался. Двадцать один год тут живу, считай очко, - он добродушно засмеялся. - Раньше каждый год в Сибири бывал, а теперь, дудки. Дети подросли, да и цены стали такие, что если один раз семьей съездить, три года потом пахать надо, не меньше.

- Так здесь и заработки, должно быть, другие, - подал я голос.

- Летом - да, согласился таксист, - три-четыре месяца нормально, а как сезон закончится, едва на еду и зарабатываю, да на шалабушки разные для машины. А бензин сколько стоит! Кошмар! И потом, на каждого с лицензией пять без лицензий приходится, если не больше. И нечего сказать такому. Еду, говорит, домой, подвожу по пути. А что, имеет право...

Слушая нашего земляка Михаила, я еще больше уверился, что жизненные проблемы весьма мудро разбросаны по миру. В Сибири они одни, на юге - другие, где-нибудь в Африке или Америке - третьи. Хорошо только там, где нас нет...

Поехали вчетвером: Марина со своим ухажером и я с Полиной. Наш гид привез нас на прекрасное место: были тут и мангал, и дрова, и стол со скамейками, а главное, рядом было море.

- Не дождешься, когда уеду, - сказал я, когда мы отошли ото всех на добрый десяток шагов.

Полина увлеченно бросала в воду разноцветные камушки и я, было, подумал, что она не услышала меня. Но она неожиданно повернулась, и золотистое солнце тут же заключило ее в свои объятия. Море было спокойным, умиротворенным, отдыхало после беспокойного дня. Горизонт замутнел, и в этом дымчато-сизом мареве постепенно мерк ставший темно-кровавым диск солнца. Над водой в неистовой радости надрывались чайки.

- Дурачок ты, Юра. Прямо, как пацан. А говоришь, скоро тридцать стукнет. Не думай ни о чем. Молодец, что прилетел. Не успеешь освоиться на работе, как я вернусь. Там и поговорим, хорошо?

- Хорошо.

Где-то повыше, за непролазным кустарником, зазвенела гитаpa, послышался смех. Разрезая водную гладь, стрелой пролетела моторная лодка, оставив далеко позади себя вой работающего мотора. Потянуло вечерней сыростью.

Полина осторожно приблизилась ко мнe, обняла.

- Мне хорошо с тобой. Покойно.

- Я и говорю, давай поженимся.

- Скоро возвращаться.

Она теснее прижалась, провела рукой по моей спине.

- Нe возбуждай, - попросил я.

- Сильно забирает? - она подняла голову.

- Будто не знаешь.

Она засмеялась и поцеловала меня каким-то отрешенным поцелуем, словно не мне предназначенным.

Она была близка от меня, была близка со мной в словах, на деле. Только шестое, а может и десятое, чувство подсказывало мне, настойчиво нашептывало, что душа Полины не со мной, а где-то там, в дальней дали, что живет она в своей неведомой мне жизни, и никак не желает вводить меня в свой мир.

- Рано поедешь? - она отодвинулась от меня.

- Рано. В семь часов.

- А билеты?

- В порядке, на восемь сорок.

Билетов у меня не было. Была только надежда. Если сюда добрался без особых проблем, то почему отсюда должно быть по-иному?

Замечательный наш земляк Михаил позвал нас. Пора и честь знать. Налили всем на посошок. Маринкин хахаль держался от меня особняком, в знакомые не набивался, я отвечал тем же. Кто он мне? Сегодня поздоровались, завтра попрощались. К тому же, он дружок моего соперника... А может, это только в моем воспаленном воображении, может, права Полина - ничего не было и нет?

Так отчего же чертик так неутомимо стучит в свой барабан?

Остаток вечера и ночь прошли как всегда: страстно, нежно, незабываемо. Однако же утро я встретил без должного душевного наполнения. Словно патефонная пластинка играла и закончилась. А дальше - скрип иголки по гладкой поверхности.

Они втроем проводили меня на автобус.

* * *

Билетов не было до сентября. Ни до Барнаула, ни до Новосибирска, ни до другого ближайшего к Алтаю аэропорта. Оставалось надеяться на чудо и ждать. Ждать, что кто-то, быть может, откажется от полета и сдаст билеты. Через сутки меня знали в лицо кассиры, диспетчер по транзиту и дежурные милиционеры. На вторые сутки моего жительства в аэропорту все перечисленные официальные лица со мной здоровались, а на третьи жалели и предлагали пирожки с малиной. О том, чтобы вернуться в Геленджик, не могло быть и речи. Во-первых, сказал Полине, что имеется билет, во-вторых, денег осталось - кот наплакал, в третьих, было не до того - надо же как-то выбираться. Таким горемыкой я был не один, но другие не являлись моими конкурентами, им надо было на Запад. Некоторые шустряки совали в окошки касс красные корочки, телеграммы, угрожали... Их быстро ставили на место, и, покружив по зданию аэропорта, они исчезали с поля зрения.

Я терпеливо стоял у окошечка диспетчера по транзиту, ждал, отходил только в туалет и чтобы купить новый сканворд. Играть страдальца смысла не имело, мой вид и так говорил все сам за себя. И пришел час, и Бог увидел и услышал. Добрейшая Августа Исаковна вначале подала мне рукой знак, а спустя минуту, взяла мой паспорт и велела подойти к третьей кассе.

Вот он, заветный, бесценный, гладко-блестящий, голубенький источник радости. Рейс номер... Сочи-Новосибирск, ряд, место, отправление в двадцать три двадцать...

Я взял две бутылки пива и устроился в зале ожидания на втором этаже. Расслабился и едва не уснул. Такая приятная наполняемость в теле. Посчитал оставшиеся деньги. Нормально, теперь хватит с лихвой. Взглянул на часы. Половина пятого. До отлета шесть часов, пусть свободных пять... До Геленджика, если договориться с частником... А внутри меня такое состояние, словно в пропасть лечу. Кровь прилила в голову, сердце точно взбесилось: кажется, его стук слышат соседи по скамейке. Чувствую - горю весь. Приложился тыльной стороной ладони к щеке, как только не обуглилась рука?..

- Эй, золотой-серебряный, что тоскуешь, давай погадаю, - смотрю, цыганка в своем ярком одеянии, цыганенок у ног ошивается, так и зыркает, чего бы спереть.

- Я думал, вы все в Сибири, - искренне удивился я.

- Какой Сибири, ты о чем, родной мой, бриллиантовый, нам и тут хорошо. Давай, давай погадаю, всю правду расскажу...

Неизвестно откуда - еще одна, помоложе, с двумя цыганятами. Неужели со стороны я на лоха похож? Фу ты, они просто засекли, когда я пересчитывал деньги...

- Вы, дамочки, не на того наскочили, сам про себя все знаю, колдун я, ясно! - и поднявшись пошел на выход.

Выбрался на привокзальную площадь, и вот он, словно по заказу, автобус до Геленджика, экспресс. Запрыгнул.

А чертик во мне точно одурел, так и колотит, колотит в свой барабан, никакого спасения нет.

Когда я вошел, они в номере были вчетвером. Полина стояла у окна. На ней было нарядное бежевое платье, которое делало ее еще стройнее и привлекательнее. Праздничный убор каштановых волос с полуколечками косичек у висков, смуглость обнаженных рук, плеч, немного полное начало грудей, блеск крошечных сережек, подведенная синева глаз, чуть припудренные щеки и пурпурные губы делали ее похожей на индийскую красавицу, виденную мной в кино.

На Марине было платье такого же примерно покроя, только салатного цвета, что хорошо сочеталось с ее светлой прической. Парни были одеты в костюмы. Определенно, компания собралась выйти в свет.

Они увидели меня практически одновременно, и совершенно обалдели. Они бы не так удивились, зайди к ним инопланетянин, но меня, определенно, здесь не ждал никто.

- Извините, - произнес я, кланяясь, - забыл у дежурной взять квитанцию... вот, пришлось вернуться... думаю, дай загляну. Вы уж простите, извините... если побеспокоил...

Не выпуская из рук дипломата, я еще раз демонстративно поклонился в сторону Полины и в мгновение ока оставил их.

Чертик ликовал. Он мгновенно превратился в большого, матерого черта, и безудержно гремел своим барабаном, заглушая все другие звуки. Я уже не слышал людских голосов, шума машин, плеска волн, а слышал только звук этого чертового барабана. Черт, именуемый популярным словом - ревность, праздновал заслуженную победу...

Чтобы не слышать эти адские звуки, я выпил четок водки: теплой, противной, но даже не почувствовал опьянения. От пива в аэропорту и то голова закружилась сильнее... Все, все. Быстрее отсюда, из этого злачного города, быстрее домой, в Сибирь...

Вместе с радостью возвращения на родную землю свалилась масса проблем житейского порядка. Во-первых, надо было как-то объясниться с начальством за четыре дня прогулов, которые я самовольно добавил к отпуску, во-вторых, раздобыть хоть немного денег и наконец-то начать какой никакой ремонт в квартире, который я планировал сделать уже третье лето. Попроведовать родителей, в деревне у которых не был более месяца, а ведь отец после инфаркта, и наверняка ждет от меня помощи по хозяйству. Наконец, забежать к старшей сестре, справиться, по-прежнему ли ее поколачивает муженек, которому я при последней встрече сломал три ребра. И так далее, и тому подобное...

Начальник управления лесного хозяйства, высокий, тучный, Михаил Евстафьевич, в момент моего появления в его кабинете поливал росший в кадке лимон. Краснолицый, с большим красным носом, он, прищурив глаза, взирал на меня добродушно-вежливым взглядом. Ответив кивком седой жидковолосой головы на мое приветствие, он поставил маленькую лейку на подоконник, уселся за свой стол и сказал:

- Если ты мне честно расскажешь о причине прогулов, я, так и быть, прощу тебя, - он протянул вперед руку, - только честно.

Я и рассказал. Все как было. О поездке в горы, о дельтапланеристке, о желании разыскать ее, о путешествии с этой целью на юг. Разумеется, без интимных подробностей.

- Складно сочинил, но мне понравилось. Знаешь, нет этих сюсюканий: мама заболела, тетя в больнице, кошка окотилась... У тебя все буднично, реально и... похоже на правду. А теперь слушай, чего я буду говорить, - он вышел из-за стола.

- Вы, прямо, как Чапаев, - ляпнул я, и тут же пожалел о своей несдержанности. Сколько плюх получил за свой язык, не сосчитать, а все неймется.

Однако, против моего ожидания, сравнение с Чапаевым шефу понравилось.

- Так вот, поедешь главным лесничим в Боровлянский лес-промхоз...

- На-а-аказание... - выдохнул я.

- Это наше ведущее предприятие в отрасли, - проигнорировав мой стон, вещал шеф, - поработаешь там, пооботрешься, поднаберешься опыта, - он вдруг умолк, задумался на секунду, - или все еще обижаешься, что не стал начальником отдела? Ну, стал бы, а что дальше? Перспектив-то никаких. А ты молодой, тебе расти надо. А как вырастешь, если не трудился на земле? Кто ж тебя куда выдвинет? Да без опыта ты и сам не захочешь... - он подсел ко мне на диван, - мы же не вечные, когда-то и нам на покой надо. А кто нас заменит? Вот и Григорий Антонович, тесть твой бывший, о тебе хорошего мнения. Мы с ним давеча... в баньке. Он за тебя горой. Мы даже поссорились, ей-Богу... Так что, одна задача - вперед!

Конечно, шеф был прав стократ. Если думать о будущей карьере, а не думать в двадцать девять лет - грех. Надо обязательно пройти школу производства, но, желательно, не так неожиданно.

Вернулся в свой кабинет, посидел, подумал, почистил рабочий стол, удивился, сколько же в нем было никому не нужных бумаг, забрал из сейфа фотоаппарат, некогда подаренные сослуживцами сувениры и уже собрался готовиться к броску в большую карьеру, как зазвонил телефон.

- Да, это я. Не понял. А-а-а, теперь понял. Ты где? Напротив управления? Так заходи, да, жду.

Дорожное конопатое чудо минут через пять появилось на пороге кабинета. На ней была все та же коротенькая юбочка, вместо маечки - беленькая блузка. Ее рыжеватые короткие волосы были разбросаны, подвитая челка, ножки стройные, короткие, обуты в легкие плетенки, неумело наложенная тушь на ресницах, губки раскрыты. Стоит, улыбается.

- Я вам и до этого звонила. Потом разузнала, какой организации телефон, и стала по утрам дежурить у входа. А сегодня опоздала, - вымолвила она виновато и опустила голову. - Вы обещали помочь... устроиться...

- Я помню, - ответил я заученно и стал соображать, как ей помочь. Черт, я совсем забыл про нее.

- Вы не думайте, я на дорогу больше не ходила. А тогда, правда, я первый раз...

- Так, - прервал я ее, - с дорогой покончим, - на вот, - я подал ей чистый лист бумаги, - напиши заявление... Она присела к столу, я продиктовал текст, - а ты что-нибудь умеешь, кроме...

- Все! - ответила она с беззаботной искренностью.

- Тогда будешь ведущим инженером. Вместо меня. Согласна?

Она испуганно уставилась на меня.

- Нет, инженером не могу, на инженера учиться надо.

- Хорошо... - я взглянул на заявление, - хорошо, Вика, - заявление оставь у меня, а сама придешь завтра сразу после обеда, в четырнадцать часов, поняла?

- Ага, - она согласно закивала головой.

Я сложил в сумку свои вещи, застегнул молнию.

- А теперь пошли. Мне срочно надо ехать по делам. Как ребенок, не болеет? Деньги, поди, кончились? Я сейчас на мели.

- Есть еще, вы жe много дали...

- Вот и славненько, до завтра.

Как-то странно и непонятно для меня все складывалось. Словно оказался в мире, где начисто отсутствовала логика. Моя бескорыстная и страстная любовь к Полине не нашла ответа в ее душе. Ее устремления, как я понял, были направлены к другому, возможно к одному из тех, в Геленджике. Я развелся с Ленкой, ей бы гадости мне строить, а она помогает - одалживает сумму, которую фиг быстро найдешь. Ее папа, в обиде за дочь обязан стать в позу, а он, оказывается, хорошего мнения обо мне. Шеф, тут сам Бог велел, должен наказать за прогулы, а он предложил повышение... Воистину, добрыми бывают те, кто страдал...

Я не раз пытался беспристрастно оценить свои поступки, слова, душевные порывы. Однако при обилии собственных недостатков в моем пылком воображении проделать это объективно было невозможно. Я твердо знал только одно: размеренной и тихой жизни, душевного покоя и радости мне никогда не обрести. В душе моей накопились необъятные силы, которые требовали незамедлительного выхода, но найти достойного применения им я был пока не в силах...

Размеренная жизнь в краевом центре чертовски приелась, а перемена жизненных декораций предполагала наибольшую возможность в реализации моих честолюбивых планов.

К тридцати годам невольно задумываешься, какой след ты оставил после себя? Мне пока похвастать было нечем. Находилось бесчисленное количество оправданий неудачам, промахам, бестолковым поступкам, незрелым мыслям, обманчивым чувствам. Я, только спустя время, до конца осознал мудрость слов Полининой бабушки. Зачем человеку витать в облаках, строить воздушные замки, гоняться за несбыточной мечтой? Не лучше ли взглянуть себе под ноги, осмотреться вокруг внимательнее, да прочнее встать на земле, реально оценить свои возможности... Тогда, возможно, и дойдет, почему любимые не любят, а обиженные прощают...

В Боровлянке мне предоставили небольшой, зато совершенно новый дом из кедра. На полученное подъемное пособие я купил диван, музыкальный центр и кое-какую посуду, на большее не хватило денег. Но я и этому был рад. Все время, без остатка, отдавал освоению новой должности: главный лесничий - это далеко не ведущий инженер управления. Тут обязанности пошире, разнообразнее, а главное, требуют большой ответственности: в подчинении люди, много людей. Тут надо соответствовать. И я старался... Об отпуске не хотелось думать вообще. Только-только маленькое воспоминание возникнет в подсознании, а чертик тут как тут. Стучит, гремит, всеми силами возвращает на Сумыш... душевная боль и обида захлестывали до слез.

Где-то за неделю до сентября я увидел ее у входа в контору. Для обоих это было так неожиданно, будто гром ударил посреди зимы. Она остановилась, глаза ее расширились, щечки запылали, мне почудилось, что южный загар на ее плечах стал гуще. У меня потемнело в глазах при виде ее, ставшей еще более прекрасной и привлекательной. Кажется, я застонал.

- Ты... ты, что тут? - она показала на меня пальчиком и часто задышала.

- А-а-а, я? Я тут работаю...

- Работаешь? Ты? Тут? И давно?

- Как только вернулся из отпуска. Как бабушка, как подружка, как сама? - сыпанул я вопросами. Не то, чтобы хотел услышать ответы, нет, просто боялся, что она сейчас обойдет меня и исчезнет в глубинах конторы.

- Хорошо. Все хорошо, - поспешно сообщила она.

- Замуж не вышла?

- Рано еще. Доучиться надо, - ответила она тихо, слегка дрожащим голосом.

Я смотрел на нее, и не верил тому, что сейчас передо мной та самая девушка: необыкновенно красивая, страстная, безумно любимая, которую я совсем недавно, не более месяца назад, вытащил из пропасти, и с которой столько всего испытал. Сердце мое рвалось на части, невыносимые страдания терзали душу...

- Я пойду?

О, этот ее прощальный виновато-испуганный взгляд!

- Если тебе нечего сказать... - Я отступил в сторону, освободив ей проход.

И не пойму до сих пор - Полина, это моя жизненная неизбежность или такое короткое счастье?