Источник: Материалы переданы редакцией журнала «Алтай»

Пантюхов И.М. Избранные стихотворения Из сборника «Здесь все мое»

Home

ПОЭТ Поэт на земле неудобен Всегда, с незапамятных пор. Поэт в своей жизни подобен Потоку, летящему с гор. Летит напрямик, не петляя, Сквозь толщи породы пустой, Летит, берега высветляя, И моет песок золотой. А если бесформенный камень Встречь струй его будет стоять, Он станет веками - веками! - Из камня богиню ваять. И люди, узрев Афродиту Средь серых гранитных столбов, Поймут, что сильнее гранита Живая, земная любовь. А в память о прежнем потоке, Венчая любви торжество, Упрямо помчатся потомки По светлому руслу его... РАЗГОВОР С ЖИЗНЬЮ Испытай меня, жизнь, Изломай меня, жизнь! Дай характер проверить хотя б! Если я надломлюсь, Отступлю, оступлюсь, Значит - плох, Значит - глуп, Значит - слаб. Дай в дорогу снега, Дай в соседи врага, Дай мороз, Дай жару, Дай дожди. Если, кровь леденя, Вьюга свалит меня, - Ты иди без меня, Ты иди. Груз дай не по плечу, Путь далекий к ключу, Жажду дай, Дай сомненье в судьбе - Если я не дойду, Если плечи сведу, Значит, я - Не попутчик тебе. Ну, а если я все Пронесу, протерплю, Если выйду Живым из огня - Значит, я тебя вправду Надежно люблю - Положись тогда, жизнь, На меня. НАШЕ ЛЕТОИСЧИСЛЕНИЕ М. Борисову Мы к погонам Привыкали не в строю, Мы к погонам Привыкали по вагонам, Кипятком и сухарем давясь соленым, пацанами шли в солдатскую семью. Лучшим праздником казалась тишина, и подарка было большего - не надо, чем нечаянный осколок рафинада, что протянет ненароком старшина. Всем делились с нами, только не судьбой... Время напрочь смыло станции и даты, но забыть ли мне, забыть ли, как солдаты - в полном смысле - прикрывали нас собой. Под бомбежками шальными по ночам, ничего еще не зная про Уставы, покидая опустевшие составы, мы в кюветах жались к их большим плечам. А потом, когда и мне пришла пора отходить свое в морских тревожных далях, - грудь четвертого, грудь боцмана в медалях возвышалась справа, как Сапун-гора. Нынче - много на планете тишины, нынче - новое в погонах поколение, но ведем свое мы летоисчисленье не от дней рожденья наших - от войны... МАТЬ Волна сбегала пеной с полубака, Дождем размытый, с неба сполз закат. Мы в море шли... А он сидел и плакал, И падали дождинки на бушлат. Поход я помню ночью окаянной: Шрапнелью брызги, невтерпеж мороз. Он шесть часов стоял, как деревянный, Обледенел, но я не видел слез. ...Он никогда судьбой балован не был - В войну осиротел, без дома рос, Не спал в тепле, не ел досыта хлеба, Но у него никто не видел слез. Шатался в поездах по свету белу, Слепым бродягам грош добытый нес, Был бит не раз - за дело и без дела, - Но у него никто не видел слез. И только раз ему сверкнуло счастье: В конторке станционного села Уборщица - старушка тетя Настя - Его к себе однажды привела. Вдова с войны, из тех, каких немало, С богатством нерастраченной любви. Согрела самовар, погоревала, А утром предложила: «Поживи!» И он прижился, отошел, оттаял, Нехитрое освоил ремесло. На третий год он домик ей поставил На выселках: тут - лес, а тут - село. А срок пришел и собрала в дорогу, На проводы соседей позвала, Сварила бражку - осень, слава богу, Ну, словом, проводила, как могла. Он ей писал не редко и не часто: «Служу, мол, не скучаю, жив-здоров...» А как помолодела тетя Настя, Когда пришла посылка на Покров! Уж обошла с подарком всех соседей. «Не полушалок, прямо благодать!.. Вот, - говорила, - в отпуск скоро едет...» Ждала. Да, видно, не смогла дождать. И вот вчера, перед отходом прямо, С последней почтой на корабль пришла Без подписи скупая телеграмма, Три слова: «Тетя Настя умерла...» Волна сбегала пеной с полубака, Давно закат, дождем размытый, сполз. Мы в море шли... А он сидел и плакал... Нет, лучше вам не видеть этих слез! ВСЕ ТАК ПРОСТО И ВСЕ ТАК НЕПРОСТО... Что-то память мою разбудило. Может, зря, а, быть может, не зря... Ты всегда к маяку выходила, Провожая мой крейсер в моря. И держал тебя хрупким цветочком На ладони своей волнолом. Ты махала, Махала Платочком, Словно чайка махала крылом. Те же боны, И камни, И крыши, Так же мол изогнулся дугой, Но никто провожать нас не вышел - Я другой, Да и крейсер другой. И другие сигналят матросы, Репетуя на выход «добро». Все так просто, И так все непросто, Все так ново, И все так старо... И когда меня море забудет, И когда я растаю в дали, Кто-то - верю я - Все-таки будет Выходить Провожать корабли, Что пройдут по квадратам И точкам, Где прошли мы когда-то в былом... Может, кто-то махнет им платочком, Может, чайка махнет им крылом? График выхода выдержав точно, В семь ноль-ноль мы прошли волнолом. То ли ты мне махнула платочком, То ли чайка махнула крылом?.. ПИРАТ Ну какой же ты пират? Так ли, этак погляжу ли, Ты по всем приметам, брат, Не пират, а мелкий жулик: Хвост - баранкой, Грудь - картонкой, Ухо - вверх, И ухо - вниз... Видно, твой отец с болонкой Где-то без любви сошлись. Хоть бы вширь раздался малость, Шерсть да кости - Худоба... И судьба тебе досталась - Незавидная судьба. Не жильца уже, по сути, Боцман выловил тебя В стылой гавани, В мазуте... Живность всякую любя, Обернул брезентом старым: «Согревайся, дуралей, Оклемаешься - оставим, В море будет веселей...» Месяц ты не поднимался, Все скулил, Не пил, Не ел... А глядишь - и оклемался, Отошел, Повеселел. К новой жизни привязался, Как капроновым шкертом... Да чуть-чуть не оказался Вдруг вторично за бортом. Видно, судно зная худо, Влез за кем-то по пятам В рубку... - Что за чудо-юдо? - Удивился капитан. - Да вот так, - замялся боцман, - За два дня до рейса Взять его в воде пришлось, мол, Поживи, погрейся... - Боцман, брать собак на флот - Нету разрешения!.. Ну, да это пусть живет - Недоразумение... Первый рейс всегда велик - Выстоял ты, сник ли, Но, глядишь, - и пес привык, И к нему привыкли. Снасть матросы мастерят - Вдруг из самой снасти Катится клубком Пират: «Как рыбалка? Здрасте!..» Приглашают всех в салон На обед, на ужин, - Раньше всех в салоне он: Зов ему не нужен! Сигаретами дымят Моряки на баке, Тянет кто-то из ребят «Закурить» собаке. И, представьте, страшно рад, Будто бы конфету, Смачно изжует Пират С фильтром сигарету. Да не пес - аристократ! Вкусы - дело личное, Он не все берет подряд, А одни «Столичные»! Хохот, гам: - Ну, сатана! Дал же бог находку!.. - Эй, Пират! Налить вина? - Не-ет, он больше водку!.. Так проходит день за днем, Пес наш не скучает. Все души не чают в нем, Он во всех не чает. Ну, а если занемог Кто-то вдруг по дому, Молча ляжет пес у ног: «Ну чего? Чего, мол? Перебьемся как-никак, Поживем покуда...» Улыбнется тут моряк: «Эх ты, чудо-юдо...» И развеялась печаль, Уплыла куда-то, И уже немного жаль Одного Пирата... ПОСЛЕДНЕЕ МОРЕ В.В. Конецкому Ну что же? Все правильно. Лоцман уже на руле, И чайки на гребнях кричат, Лапы красные моя. Последнее море меня возвращает земле. Последнее море, мое бессердечное море. Ну что же? Все верно. Я много земле изменял, И только она мне, бессонная, не изменяла. Я выбрал последний, тяжелый, как исповедь, трал, Но мало мне трала, и моря мне, черт возьми, мало! А все-таки надо когда-то сойти и уйти И не оглянуться на это бездушье немое. Прости меня, море, не знаю, за что, но прости, Последнее море... Неужто - последнее море?!

ПРОЩАНИЕ Вот и все. За плечами мешок вещевой Да четыре проштормленных года. Откачался в морях над твоей головой Голубой парашют небосвода. Не авралить тебе от зари до зари, В путь готовясь нелегкий и дальний, И на вахту тебя без пятнадцати три Не поднимет «бездушный» дневальный. Не надраивать медь, не стирать простыней, Выходных не держать на примете, - Все, чем жил, чем дышал полторы тыщи дней, Остается за комингсом этим. Ты простился со всеми - приказ уже дан, - Честь по чести суконку поправил. Так зачем же, в руках повертев, чемодан Ты на палубу снова поставил? Взялся огон* зачем-то на тросе крепить. Хоть и так он под маркою жесткой, Не спешит... И не надо его торопить - Он прощается с юностью флотской. ВЕРНОСТЬ Н. Рубцову, Г. Зыкову Рано вы уходите, ребята, разделять исполнивших удел. Быстрота ли века виновата, жадность ли до непосильных дел? Трудности распутиц и распутий слишком лихо брали вы подчас, чтоб успеть... А Родина по сути только-только оперлась о нас, только ощутили наши плечи груз святой ее больших забот, и нести их - знали вы - далече, да своя, мол, ноша не согнет. Только не качнуться бы под нею!.. Впрочем, флотских - разве укачать? Вам бывало трудно, но труднее за два сердца - одному стучать. И представишь в некую минуту: «Ну, а если сам - на полпути... Что тогда? Трехжильному кому-то за троих нелегкий груз нести?» Нет уж, мы возьмем свое по штату, прежде чем отправиться в запас... Рано вы уходите, ребята, видно, свято веруете в нас. ВЕСНА Как нынче весна хороводит!.. Зачем же задумался я О том, что все реже приходят, Все чаще уходят друзья? Пусть память их след освещает - Немыслима жизнь без потерь... Но пусть она нам не прощает И малых ошибок теперь. Пусть свет нам не застит слезами, И в самые трудные дни, Сжав зубы, мы сделаем сами, Чего не успели они. Волной крещены - побратимы, - Чем можно святей окрестить? Коль вдруг себе слабость простим мы - Они нам не смогут простить, Они вдруг окликнут неслышно Хоть днем, хоть на грани зари: «Что, значит, салага, не вышло? - А ну, слабину подбери!..» И где только силы достанешь, Но враз, напрягаясь в струну, Вдруг вчетверо жилистей станешь И выберешь ту слабину!.. ...Как нынче весна хороводит!.. Зачем же задумался я О том, что все реже приходят, Все чаще уходят друзья... СЫНУ Сын, не будем лукавить, - жизнь, в сущности, просто химера, твердь земная, коль вдуматься, - пепел, а вовсе не твердь... Говорят, Маяковский крутил барабан револьвера, как рулетку с патроном - единственной ставкой - на смерть. Он не сам уходил, а его уводили под ручки, чтоб потом голосить: «Ах, к чему этот дикий пассаж!..» В автоматной истерике дружно зашлись авторучки: «Наш Гомер!..» «Наш глашатай!..» «Бесценный!..» «Единственный наш!» О, двуликость людская! О, льстивая лютая зависть! О, жестокость безмерная жаждущих славы вождей!.. Только вспыхнет в саду человеческом свежая завязь, как хватает секатор селекционер-прохиндей. Он боится, садовник: вдруг дружно рванутся побеги за ограду, на волю, - попробуй их там подстриги!.. Хоть ни сном и ни духом не мыслят они о побеге, но - расти, как и все! А иначе расти - не моги!.. Для меня все равно: что столица, что наша деревня, и к собратьям моим у меня отношенье свое... Где расти, как расти - не диктуют друг другу деревья, чем кормиться, как жить - не диктует друг другу зверье. Поступиться ли мне незабытым заветом отцовым, - он насквозь меня видел сквозь щетки кустистых бровей. - Никогда не тянись к обтекаемым и образцовым: образцы - для геологов, а образа - для церквей!.. Образцово я жил? Я не знаю, как жить образцово, жил я так же, как все: в неудачах, успехах, грехах... Для меня образец - неразменная доля Рубцова, что ловчить не умел ни в себе, ни в судьбе, ни в стихах. Все сравняемся мы непременно в конечном итоге, - тот, кто славить устал, тот, кто в жизни от славы устал, и не все ли равно - пьедестал тебе сунут под ноги или, как табурет, из-под ног отшвырнут пьедестал? Я оставлю тебе лишь одно завещанье, как сыну, - упаду ли мгновенно, иль тихо уйду, не спеша: никогда, ни пред кем не сгибай, мой единственный, спину, - спину ты разогнешь, только не разогнется душа!.. * * * Есть в жизни суд неумолимый, Суд без вины и правоты, Суд, Где судья и подсудимый, Ответчик и защитник - ты. И хоть зайдись в беззвучном крике, Хоть расхлещи кулак о грудь, Уловками - не сбить улики, Суть суетой - не захлестнуть. Раскаяньем не снять расплаты За все, В чем только ты не прав, И не раздетый, А распятый Лежишь, до крови губы сжав. Вся жизнь твоя суду понятна - От колыбели - до седин, И если есть на сердце пятна - Их выжечь может он один. И как твой адвокат ни гибок, Он не поможет, Не спасет. Судья предъявит без ошибок Твоих ошибок полный счет. Не жажду славы я манящей, Не отстаю, Не рвусь вперед, Но почему тогда все чаще, Так неотступно, Так паляще: «Проснись, - я слышу, - суд идет!» * * * Седина приходит навсегда к разным людям в разные года. То как орден выдана она в день, когда закончилась война, в час, когда спасен от смерти друг, в миг, когда ошибку понял вдруг. То приходит на закате лет, словно отсвет пережитых бед, трудных троп, исхоженных сполна, совести без черного пятна, - это тоже орден, старина. ВЛЮБЛЕННЫЙ Вдоль опустивших веки темных окон, Вдоль фонарей, прижавших светом снег, Идет-бредет далеко-предалеко С землей порвавший связи человек. Нет для него театров и читален, Нет магазинов, скверов и квартир, Не осязаем, не материален В его глазах наш старый, грешный мир. Нет прошлого и будущего нету, Нет времени, пространства и границ. Уснувшую глубоким сном планету Легонько крутит спицами ресниц. О вечность! Мудрецом седоголовым Такое хоть однажды уготовь, - Богами станут! И в столетье новом Провозгласят единый культ - любовь! ...А он идет и медленно руками Разводит задремавшие дома, Как кубиками, двигает веками И землю сводит мыслями с ума. Он что-то тихо говорит планетам, Блуждая где-то у Венер и Вег... Куда идешь ты, напоенный светом, Приговоренный к счастью человек? * * * Я - твой, пока я живой, пока с головой - я твой. Пока у меня в груди дыханье - со мной иди, со мной поезда дели, удачливым быть вели, со мной замерзай, гори, меня у меня бери, атакой бери, осадой, укором, напором, наградой, доверьем бери, досадой, развенчивай, рушь меня, радуй! Чтоб делом, чтоб вздохом, чтоб взглядом я был неотступчиво рядом, чтоб был не стоящим - идущим, чтоб был не вчерашним - грядущим, чтоб был!.. * * * Ну, скажи, зачем мне тишина, если песню дня рассвет заводит? Ну, скажи, на черта мне луна, если солнце есть на небосводе? Ну, скажи, зачем мне тихий пруд, если море ждет меня, бунтуя, и зачем мне глаз твоих уют, если в них себя не обрету я, если где-то бродит ураган, все готовый сокрушить на свете и припасть доверчиво к ногам... Ты - не то, ты - переменный ветер... ПРОСТИТЕ! Я медленно двигался, то - голосил, то - немел и дни не считал, не жалел, точно воду нес в сите... За то, что я раньше прощенья просить не умел, - простите меня, ради Бога, сегодня простите! И надо ли спорить о том, кто был прав, кто - неправ, - совета у совести собственной лучше спросите. Не зло, а добро в обнаженную душу вобрав, простите обиды друг другу, сегодня простите! Простите того, кто вас взглядом-ножом полоснул, кто зависти горечь годами копил для отмщенья, кто руку, как другу, когда-то вам не протянул, - Простите! Смотрите, они у вас просят прощенья! Зачем замыкаем мы наши сердца на замки? - Им тесно, им больно, им лучше друг к другу прижаться!.. Сближаются медленно-медленно материки, но все же - сближаются! Нам кто мешает сближаться? Отбросим же мелочность наших минутных обид, - что толку, как камни, в душе их носить? Не носите! Пусть доброе каждый, как зерна к весне, оживит, и каждого встречного тихо попросит: «Простите!» «Простите!», «Простите!», - и драки уйдут с площадей. «Простите!», «Простите!» - и пеплом покроются войны. «Простите!» - лавины попросят у нас, у людей, седые тайфуны уйдут в океан бесконвойно. О, как - мы увидим! - вздохнет облегченно Земля, сольются в артерии улицы, штрассе и сити, Манхеттен услышит, как бьются куранты Кремля... Простите же, люди, друг друга, сегодня простите!