|
Где-то
робко ударили в колокол...
И
звук его - медленный, чистый – поплыл
в
ясной глубине и высоко умер.
Но
не грустно, нет...
В.М.
Шукшин
1
С утра,
нагрохотавшись вволю,
упал на
хлебный колос гром...
И тракт
издревле служит полю,
и поле
дружит с большаком.
И
предосенняя остуда
с
раздумьями сопряжена.
Откуда-то
с небес, оттуда,
на
землю льется это чудо -
малиновая
тишина.
И,
подпирая небо ростом,
над
полем жизни и судьбы,
гудят
врастяжку версты, версты -
высоковольтные
столбы.
И
уступать никто не хочет -
свой
след и музыка своя...
Русь-тройка
наших дней грохочет,
и двое
в ней - шофер и я.
Поэма
мысли и металла
кровь
будоражит и свежит.
Старушка
живо обочь встала,
старушка
жизнью дорожит.
Стреляет
выхлоп в перелеске,
рябит
обочина в грязи.
Водитель
жмет на всю железку,
а я
прошу: «Притормози!»
А я
кричу ему: «Серега,
ты что,
Илья-пророк, оглох?!»
И с
визгом вздыбилась дорога
у самых
бабушкиных ног.
Железный
тормоз, знамо дело,
не
сыромятная вожжа!
Старушка
духом оробела,
старушка
крестится спеша.
Перед
такою колесницей
не
устоял бы сам Илья!
Я
отворяю дверь десницей.
«Далече?»
- вопрошаю я.
Старушка
слышит речь людскую,
успокоительный
басок.
«Иду,
сынок, до Потоскуя,
на Оплеушинский мысок.
Сселили
нас еще в ту осень -
подворье
не возьмешь с собой».
Мигнул
водителю: «Подбросим?»
И он
кивнул «Само собой!»
Я пособил. Серега принял,
и разом
фыркнуло в трубе.
Старушка
ищет по кабине
передний
угол, как в избе.
И снова
свищет за окошком,
и мысль
теснится в складках лба:
легка
старушечка с лукошком,
да
нелегка ее судьба.
Я
понимаю: все непросто,
и, как
знамения судьбы,
опять
тревожат душу версты -
высоковольтные
столбы!
2
Тройка
с места тронется -
звон во
все концы!..
В тихом
граде Бронницы,
в
древнем граде Бронницы,
в
славном граде Бронницы
жили
кузнецы.
Важные
и дружные,
поклонясь огню,
делали кольчужную,
нужную
броню.
Их
встречала падкая
на дары
Москва,
источая
сладкие
царские
слова.
Акая и
окая,
зазывала
в дом...
Присказка
далекая
все же
не о том.
...Слава
не уронится
в дни
народных бед -
откликался
в Бронницах
гул
больших побед.
Рассыпались
вороны,
галки и
грачи.
Лился
во все стороны -
слушай
и молчи! -
тягостный
и сладостный,
гулкий
и густой,
звук
для сердца благостный -
вовсе
не пустой!..
Крест
стащили волоком,
купол
рухнул в пыль.
Безъязыкий
колокол
сдан давно в утиль.
Правду
- как ни сверхгорька -
не
держу впотьмах:
в
центре Бронниц церковка,
как
игрушка - церковка,
загляденье
- церковка,
вывеска
- «Хозмаг»!
3
Рулит
Серега честь по чести,
а был
под «градусом» вчера.
-
Дома-то как - стоят на месте
или
снесли бульдозера?
И баба
Фрося-Ефросинья
(восьмой
десяток с Покрова),
обезоруживая
синью,
вздыхает:
«Пилим на дрова».
Как
доживаю дней остаток
с
меньшою дочкой - видит Бог:
в дому
порядок и достаток -
непьющий
зять один из трех.
Оно,
конечно, дом из шлака,
какой-то
в нем угарный дух.
Да
молодым хорош, однако,
а что
нас спрашивать, старух!
Сплю,
как царица, на диване,
вода
с-под крана, газплита.
А все в
места родные тянет:
там
жизнь, считай, и прожита.
Мне
зять с утра:
«Мультфильм,
маманя!»
А нынче
праздник - третий Спас.
Кто там
родителей помянет -
одни на
кладбище сейчас.
На что
уж Бог - и тот не в силах,
был,
говорят, да след простыл.
Вон
наш, порошинский, Василий
два
раза в космосе гостил.
Герой,
а попроведать ездит.
Уж мы
пытали у него,
так он
сказал: среди созвездий -
там
нет, старушки, никого!
Да мы и
сами понимаем,
жить в
небеса не собрались.
А вот
все рушим да ломаем -
и до
могилок добрались!..
И так
пронзительно взглянула,
и так
нас взглядом обожгла -
как
будто молния сверкнула
и в
землю рядышком вошла!
Ну что
скажу я бабе Фросе,
коль
сам уже немало лет
ищу в
любом большом вопросе
диалектический
ответ?
Да, мы
взрослей, мудрее стали,
но
жизни бег необратим:
такие
храмы повзорвали,
теперь
церквушки золотим.
|
4
Бешено
вращаются колеса.
Даль и
высь.
Дорога
и кювет.
- Русь,
куда ты?
не
задашь вопроса.
Нет
вопроса,
нет
вопроса,
нет!
Знает
ворог, на каких опорах
наша
вера, мужество и честь.
Вечен
хлеб.
Зловещ
извечно порох.
Есть
Россия,
есть
Россия.
есть!
Вольно
распахнулась на полсвета,
удивляясь
и дивя весь свет.
- Русь,
куда ты?
и не
жди ответа.
Нет
ответа,
нет
ответа,
нет!
Мы-то
знаем, истиной какою
переполнен
вековой покой
от
берез, стоящих над Окою,
до
калины над Катунь-рекой.
Что там
снится-видится Стожарам -
не
гадай, а думай и страдай:
занялись
крапивой, как пожаром,
Потоскуй,
Ремок и Голодай.
Позасохли над рекой деревья,
речка-быстротечка истекла.
Вырастает
новая деревня
из
бетона, камня и стекла.
Полновесный
рублик получает,
«Жигули»
пасутся у ворот.
Но друг
друга реже привечает
и при
встрече реже величает
русский
уважительный народ.
Не
пойму, как это получилось,
на
каком своротке занесло:
от
деревни песня отлучилась,
не
поет, как некогда, село.
А ведь
было: в каждой деревушке -
нараспах душа из-под рубах -
солонели
на зубах частушки,
затихали
песни в облаках.
Что
случилось, что еще стрясется,
ярь ли,
хмарь взойдет на небосклон -
русский
дух тревожится, мятется,
там,
где Русью пахнет испокон!
5
По
большаку - и до своротка,
а там
по рытвинам рискуй
до
тальника, в котором кротко
грустит
речушка Потоскуй.
А там в три жердочки мосточек
и
кладбище невдалеке.
Старушка
мнет в руке платочек:
намек,
мол, рублик в узелке.
Все
ближе берег невысокий,
не
ждешь беды - и вот те на! -
упал
мосток, пропал в осоке,
тальник
пробила седина.
Старушка
в тапочках домашних -
куда
тут вброд пойдешь, куда? -
день
нынешний и день вчерашний
разъяла
темная вода.
Но
сказано: да будет суша
для
тех, кто верует в успех!
И,
разогнавшись, в день минувший
влетел
грохочущий ковчег.
Повеселела
баба Фрося,
и ей
водитель от души:
-
Вернемся к вечеру - подбросим,
а
рублик спрячь и не греши!
- Ну,
коли так - спасибо, милый! -
и по
тропинке не спеша
пошла к
родительским могилам
живоначальная душа.
6
Жив покамест, слава Богу,
долг
святой, сыновний, тот,
что к
заветному порогу,
как к
заутрене, ведет.
Не
забыт проселок древний
там,
где озими знобит...
Еду к
матушке в деревню
с целым
ворохом обид.
Еду
духом укрепиться,
но в
авоське на весу -
что
таиться - из столицы
лук
везу и колбасу.
Проще с
книжкой до вокзала,
взял
билет - и поезжай.
Только
мама написала:
«Сушь
стоит. Неурожай.
А
землица, как золовка,
год от
года злей да злей:
до того
тоща головка -
слезы
луковые лей!»
Я бы
мчался по России
и
мечтал под стук колес,
если б
мать не попросила,
не
растрогала б до слез:
«Пополкай уж там, сыночек,
чо отец удумал ить:
- Рыбки
красненькой кусочек,
хоть бы
рот посолонить!»
Успокаиваю
душу,
понимаю,
для чего
отлучаем
мы горбушу
от
народа своего.
Нашей
мощью, нашим хлебом,
напряженьем
наших жил
под
высоким мирным небом
мир
живет, как сторожил.
Плоть
от плоти нашей власти,
всем
напастям вопреки,
поднимали
нас на счастье
золотые
старики.
На воде
и хлебе черством.
Отчий
дом и отчий дым...
Баба Фрося
едет к мертвым,
я к
родителям - живым!
7
Ударит
колокол. Послушай:
волнуя
кровь, тревожа ум,
как высит он людские души,
вещун больших
гражданских
дум!
И, дали
дальние осилив,
над
полем жизни и судьбы
стоят -
богатыри России -
высоковольтные
столбы.
День
нынешний и день вчерашний -
разбег
и мост в грядущий день
страны
больших державных башен
и самых
малых деревень.
День
нынешний и день вчерашний,
негоже
думать - чья взяла:
не
застят звезд кремлевских башен
подоблачные
купола.
И быть пророком не рискуя -
прожить
бы с совестью в ладу! -
от этих
звезд до Потоскуя
на тихий
колокол иду.
|