|
ЗАЧИН
Хоры
звезд - вселенские соборы,
хоры
птиц, поющих поутру...
Поднимись
на Киевские горы,
встань
лицом к востоку
и
Днепру.
И пока
славянский мир не вымер,
и покуда движется река -
осени,
как в
древности Владимир,
долы,
воды, горы, облака...
Расплескалось
солнце по курганам,
чернобылью
пахнет неспроста:
как не
вспомнить вещего Бояна,
клёкот
струн,
соколий
взлет перста!
Песнетворцы не знавали лени
на
светло украшенной Руси.
Преклони
смиренные колени -
и в
себе пророка воскреси!
Чтобы
Слово, равное простору,
сострадало
горю и добру,
поднимись
на Киевские горы,
встань
лицом к востоку и Днепру.
1
Жаворон-птаха,
летних
дней утеха,
взвейся
в поднебесье,
упади,
как эхо,
в
травы, что пропахли
горькой
чернобылью...
Застилает
очи
непроглядной
пылью.
Но я
вижу-слышу
глазом,
сердцем, кожей:
на
Москве - ржут кони,
бубны
бьют - в Коломне,
княжий
стяг - у Дона.
(Помоги
им, Боже!).
2
Не орлы
слетались в одночасье,
резкой
тенью по степи скользя -
то под
стяг
с
нерукотворным Спасом
собирались
русские князья.
Собирались
из любезных отчин,
говорили
сущие слова:
«Князь
великий,
наши
земли топчет
меж
Днепром и Доном
татарва.
Так
пойдем за Дон,
а путь
нам ведом,
и мечом
добудем - утвердим:
странам
- диво,
славу -
нашим дедам,
память
-
ратям вечно молодым!»
И,
по-русски распахнув объятья,
князь
сказал:
«Мы -
одного гнезда;
нам
обид еще доселе, братья,
не
чинил
никто и
никогда:
ни
сокол, ни ястреб,
ни
кречет, ни пес;
на горе
их ветер ордынский
занес!»
3
Жаворонок-птаха,
красных
дней утеха,
взвейся
в поднебесье,
упади,
как эхо,
в зоревые травы Куликова поля.
Здесь в
крови рождалась,
утверждалась
воля!
4
Что за
гром
на поле
Куликовом?
Что за
стук
пред
зорями в степи?
(Отче Сергий, охрани их словом,
перед
битвой духом укрепи!).
Ратная,
отрадная картина:
опустив
забрала и щиты,
встали
рядом
внуки Гадимина
с
внуками Ивана Калиты.
За
холмы, любимые до боли,
за
тебя, пшеничная краса:
щит к
щиту - загородили поле,
копьями
подпёрли небеса!
5
Страха
воины не ведают,
воеводы
именитые:
под
шеломами взлелеяны
да под
трубами повитые,
да с
конца копья-то вскормлены,
да с остра меча-то вспоены,
на щите
отцов баюканы,
славой дедичей ауканы,
по
плечу им сталь булатная
да
большая слава,
р а т н а
я !
6
И
спросил великий князь Боброка
(А Боброк решил поволхвовать):
«Что слыхать с ордынского востока?
Что -
из русской стороны - слыхать?»
И Боброк
припал
к земле отволглой,
чутким ухом вслушиваясь в ночь,
от
московских пашен и до Волги
тыщи верст стараясь превозмочь:
«Сердце,
сердце,
от
великой боли
сжалось
ты в неистовый комок,
слушай
землю:
что
сулит нам поле?
что
несёт нам завтрашний восток?»
Встал Боброк с раздумной головою,
весь в
росе -
аж увлажнился взгляд:
«Там, в
Орде, катуни* страшно воют,
на Руси
- вдовицы голосят!
А еще,
из самой дальней дали,
где
березы клонятся в зарю,
слышал
я, как трубы восклицали,-
быть
победе, княже, говорю!»
7
Жаворонок-птаха,
красных
дней утеха,
взвейся
в поднебесье,
упади,
как эхо,
в зоревые травы Куликова поля:
здесь в
крови рождалась
утверждалась
воля!
8
Встало
солнце из туманной грубы*,
встало
солнце, обжигая высь.
И
взревели боевые трубы,
и мечи,
сверкая, поднялись.
|
Камнем
пала с поднебесья птица,
страх
объял деревья и кусты.
Стали
копья с копьями сходиться,
на щиты
придвинулись щиты.
На коне
вороном,
печенежских
кровей,
перед
строем своим -
богатур Челубей.
А на
белом коне,
что
молочный рассвет,
в
черной схиме с крестом -
богатырь
Пересвет.
И под
схимой с крестом
нет
кольчуги притом.
(Отче Сергий сказал:
Вера будет щитом!)
К бою
копья подняв
и
пришпорив коней,
два
огня среди трав
понеслись
- в суховей.
Кони
вздыбились враз,
гром
ударов потряс -
и аллах
сплоховал,
и
Спаситель не спас.
Резко
взвыла зурна,
рявкнул княжеский рог.
И
качнулась земля,
уходя
из-под ног.
9
От реки
Непрядвы до Красивой Мечи
на
земле кровавей не бывало сечи.
Тяжкая
работа - молотить мечами:
от жары
и пота - тьма перед очами.
Голова
клонится пасть на бархат алый -
ни
клочка землицы! и ни кочки малой!..
Обернулась
песней битва на Каяле.
В этой
сече тесной - мертвецы стояли!
Конь
коню свирепо
рвал на
шее жилы.
И,
закрыв полнеба,
вороны
кружили!
10
Тяжко
дышит река спросонок.
Кровь
впитал в себя краснотал.
Не
насытился вороненок,
старый
ворон
клевать
устал.
Восемь
дней за Красивой Мечей
длится
пиршество на костях.
(Ворон в сказах зовется вещим -
срок
немалый ему завещан:
три
столетия - не пустяк!..)
Вещий
ворон,
от пищи
пьяный,
отдыхал,
присев на шелом.
Он,
заставший еще Бояна,
отмахал
три века крылом.
Откупался
в бездонной сини,
клюв
облез,
глаз
померк-погас.
В
чернобыльной, седой полыни
он
покой обретет сейчас.
Но пока
еще кровь теплится,
и пока
вороненок мал -
надо
мудростью поделиться,
чтоб
тот истинно понимал:
не
питаться кровавой пищей,
не
кружить над костром-кострищем
(шутки плохи
с большим огнем),
огнедышащее
пепелище,
человеческое
жилище
облетать
окольным путем!..
Старый
ворон умрет в полыни,
свив из
трав
смертный
плат-убрус.
Молодой
-
поднебесьем синим -
вслед
за войском
уйдет
на Русь.
11
Не
кукушка травы синит, и не морось моросит -
плачет
Марья да Аксинья, Феодосья голосит.
По
князьям да по боярам, по тебе, славянский люд,
плачут-кличут
не зегзицы, а вдовицы слезы льют.
И
откуда-то оттуда, где заоблачный уют,
грянул
хор - дивитесь, люди,- это ангелы поют:
«По
тому ли полю Куликову
ходит
сама Мать Пресвятая Богородица,
а за
ней апостолы господни,
ангелы-архангелы
святые,
со
светлыми со свещами,
отпевают
они мощи православных,
кадит
на них сама Мать Пресвятая Богородица,
и венцы
с небес на них нисходят»:
на
двенадцать князей белозерских,
да на
двадцать бояр переславских,
да на
сорок бояр московских,
да на
сорок бояр серпуховских,
да на
сорок бояр муромских,
да
на пятьдесят бояр суздальских,
да
на шестьдесят бояр можайских,
да на семьдесят бояр рязанских...
*
* *
А
всего-то из нашей дружины
за веру
христианскую,
за
землю Русскую
сто
пятьдесят тысяч и три тысячи
русичей - сложили
свои
головы светлые, русые.
12
Все
повторяется недаром:
«взошла
и расточилась мгла»...
И вещий
ворон, ставший старым,
покоит
грустные крыла.
В своей
юдоли, в жизни долгой
он
испытал и глад, и мор,
жил на
Москве,
кружил
над Волгой,
летел
за стругом на простор;
махал
крылом,
когда
на плаху
ложился
Стенька под топор,
когда
мятежную рубаху
на
протопопе
жег
костер.
И вран,
впервой
завет нарушив,
по-над
кострищем пролетел -
и аввакумовскую душу
вознес
в заоблачный предел...
Развеет
ветер прах и перья
на
склоне северного дня -
но
будут
восставать
поверья
из сатанинского огня!
|