|
* * *
Поглажу
ствол березки белой,
В траву
прилягу - благодать.
Ах, что
ни думай, что ни делай,
А слез
в душе не удержать.
Мне эти
слезы - очищенье.
Они
теплы, они тихи.
И я
готов просить прощенье
За несвершенные грехи...
* * *
Тропинка
берегом вела,
И вдруг
я бабочку заметил.
Сама
вся черная была,
А краекрылышек был светел.
Дрожмя
мелькнула над кустом
И
скрылась в чаще за кустами.
Весенний
снег лежал пластом,
Уже протаянный местами.
Тайга
дышала ветерком
И
солнцем. Выше от болота
На
бугорке на небольшом
Играли
школьники во что-то.
Девчонка,
ростиком мала,
Тянулась
к вербочке пригретой,
Сгибала
ветки и рвала,
И
забавлялась, как конфетой.
Не зря
принес я туесок.
Я вынул
нож и у березы
Бороздку
вырезал, и сок
Закапал
- радостные слезы!
Живем,
красавица, живем!
Уж как
зима-то ни бесилась!
Она бы
съела нас живьем,
Да
ничего не получилось.
Попью,
и сладостный дурман
Как бы
накатит. Две недели
Тому
назад из дальних стран
По небу
лебеди летели...
БУНТАРИ
Ступал
на скрипучие плахи
В
холщовой рубахе бунтарь.
Крестились
на церковь монахи,
И ногти
рассматривал царь.
Еще не
обсохло точило,
Взлетела
секира и - хрясь! -
От плеч
голова отскочила,
Скатилась
в осеннюю грязь.
И ахнул
народ у подмостка,
Платок
у бабенки в горсти,
И в
спину толкают подростка:
«А
ну-ка, сопля, пропусти!»
Заляпаны
глиной колеса
И мерин
от ветра продрог,
Ярыжка
с лилового носа
Смахнул
налетевший снежок.
Пустеет
широкая площадь,
На
крышах сидят снегири.
Ночною
дорогой на ощупь
Идут по
лесам бунтари.
Их
плечи одеты в овчины,
Кричит
на рубахе петух,
Качается
возле крушины
Заломленный
набок треух.
И
кто-то поет на поляне
В
глухом необжитом краю:
«Помру,
и никто не вспомянет
Бунтарскую
душу мою...»
СКИФЫ
Еще
вчера виденья поборов,
Я нынче
вновь выдумываю мифы.
Прищурю
глаз и вижу, будто скифы
Сидят у
догорающих костров.
Им
завтра в путь. Повозки их легки.
Летучий
пепел стынет по огнищу.
И,
медленно дожевывая пищу,
Усатый
вождь глядит на угольки.
Он
одинок. Отвергнуты друзья.
Не
верит им дряхлеющий владыка.
Он
беркутом нахохлился, и дико
В его
душе. О выдумка моя!
Все
создал я фантазией своей:
Вождя и
ночь, и выплески речные,
И
воинов со шрамами на вые,
И
звездный дождь, и ржание коней.
Настанет
утро, дрогнут ковыли,
Туманы откачаются в долине.
Глядите
- вот! - копытами по глине
Не
скифские ли кони побрели?
БЛУДНЫЙ СЫН
Блудным
сыном древнего сказанья,
Жертвою
скитаний и дорог
Я
пришел к тебе на покаянье,
Позабытый
всеми уголок.
И стою,
как будто бы нездешний,
До кровинки
здешний человек...
Улетели
птицы из скворечни.
Скоро
ночь. А ночью будет снег.
К РОДИНЕ
Травинка
моя всхожая,
Росинка
моя Русь,
Чего же
я, чего же я
Никак
не разберусь?
И я
живу затеями,
И я не
без того.
Зачем
мы просо сеяли?
Чтоб
вытоптать его?
Копытами,
копытами
Под
гиканье и вой...
О чем
ты, Русь, ракитами
Лопочешь
над водой?
Исплаканы, измучены
Глаза
мои в тоске,
Печальные
уключины
Курлычут
на реке.
Поклон
отвешу низко я
До
самой до земли:
-
Сторонушка сибирская,
Прими и
исцели!
Стою,
дышу прокуренно
Под
тенью у куста.
И мать
глядит прищуренно
С
могильного креста.
* *
Жил я с
толком или бестолково -
Все мое
со мною навсегда.
Верю я:
для зернышка любого
На
земле своя есть борозда.
Я
ступал по южному бархану,
Я
скользил по северной воде,
Но где
вырос, там я и завяну,
На
своей исконной борозде.
Не
видать следов за суховеем,
И не
слышно весел на волнах.
Появился
в мир я не евреем
И грехи
простит мне не аллах.
Русский
я по крови и по духу,
И люблю
я русский свой язык,
Хлеба
деревенского краюху
По-крестьянски
резать не отвык.
Стало
чаще видеться такое:
Лавка,
печь, беленая стена,
За
окошком небо голубое,
Песенка
скворчиная слышна.
Транспарант
висит на сельсовете,
Побежали
в школу пацаны,
И как
будто не было на свете
Никогда
той проклятой войны...
* * *
Снова
дождик колобродит,
Треплет
листья у ворот.
И куда
девчонка ходит?
И кого
девчонка ждет?
Под
часами потопталась,
Посмотрела
- никого.
Повернулась,
засмеялась,
Рассердилась
на него.
А на
пальчике чернила,
А на
зонтике вода,
А
девчонка разлюбила,
Разлюбила
навсегда!
Расколись
на части небо -
Ей,
девчонке, наплевать!
Пожует
за чаем хлеба,
Почитает
- и в кровать.
Тихо
всхлипнет засыпая.
И
печаль скатилась вся,
Будто
капля дождевая
С
белокрылого гуся...
* * *
Уже не
сон. Еще не пробужденье.
Но
слышу: что-то щелкнуло сперва,
Потом
возникло мерное гуденье.
Я
понял: разгораются дрова.
Дрова?
Ну да! И вскинул я ресницы,
И вижу
в кухне отсветы огня.
Они
дрожмя легли на половицы
И
прыгают ко мне и от меня.
По всей
избе, как будто бы монисто
Упало врассыпную
на боку.
Снежинка-одуванчик
лопушисто
Приклеилась
к дверному косяку...
* * *
Ты меня
не ругай, не брани.
Пережили
мы зимние дни.
Пережили
мороз и пургу.
Я
весной не пьянеть не могу.
Не могу
не любить этот май.
Ты меня
не брани, не ругай.
Незнакомка
в вагонном окне?
Так она
ж, как снежок по весне,
Пропорхнула
и скрылась в лугах...
Я
пришел и топчусь в сапогах.
Не
ругай. Посижу, привалясь.
Грязь?
Так это ж весенняя грязь!
ВАН ГОГ
Косматое
низкое небо.
Пора холодания рек.
В поля
недожатого хлеба
Уходит
больной человек.
Уходит,
как тень, отрешенный,
С лицом
до землистого сер.
В
кармане лежит вороненый,
С
надежным курком револьвер.
И ствол
еще дремлет, и пуля
Еще не
сказала свое,
Но,
словно кого карауля,
Слетается
в круг воронье.
На
тропке встречаются двое.
И тот,
и другой - человек.
Затем,
чтобы (надо ж такое!)
Уже не
встречаться вовек.
Шагнули...
Ах, люди, не верьте,
Что
время течет, как вода.
Один
через смерть - и в бессмертье,
Другой
доживать - в никуда.
И все:
только в теле усталость.
Рука
шарит по земи. Жив.
- А
грусть все равно бы осталась, -
Он
скажет, ресницы смежив.
Ни
друга, ни сына, ни брата,
Хоть
брат наклонился над ним.
Тяжелая
в доме утрата,
Но
мертвый мешает живым.
Редеет
косматое небо,
Местами
пробился закат.
С полей
недожатого хлеба
Зловещие
птицы кричат.
|
МОЯ ИДЕЯ
Кто-то
морочит
Этот
зал,
Кто-то
не хочет,
Чтоб я
читал.
Дескать,
идею
Ставлю
ни в грош.
А я
робею,
По телу
дрожь.
Девчонка
в юбчонке,
Брови
врозь,
С этой
девчонки
И все
началось.
Дохнули
сладко
Ее
духи.
Зонтик.
Перчатка.
Пишу
стихи.
Омут в
глазах,
На ушко
берет,
Но
только - ах! -
Идеи-то
нет.
На
речке гусь
Гогочет:
- Го-го!
Я
сажусь
Писать
про него.
Гибкая
шея,
Круг по
воде.
А где
же идея?
Скажите,
где?
Лишь бы
начало,
Лишь бы
строка,
Лишь бы
дрожала
Моя
рука!
Если
сильнее
Зашлась
душа,
Значит,
идея
Моя
хороша!
Если
рады
Стихам
вполне,
Другой
награды
Не надо
мне!
А гусь,
ей-богу,
Какой
же гусь!
Глядит
на воду
И я
дивлюсь.
Помочь
не умею
Его
беде.
Наверно,
идею
Он ищет в
воде.
ГЛАДИАТОРЫ
Стоим и
дышим тяжело,
Колышутся
лопатки.
Нам в
этот раз не повезло:
Мечи
сломались, как назло,
У самой
рукоятки.
Мы за
кинжалы - и стопа
Тверда, и виснут брови.
А над
ареною толпа
Ревет,
от ярости слепа,
Ревет и
жаждет крови.
Полшага.
Шаг. Еще чуть-чуть.
А мы с
тобою оба
Из тех
краев, где рожь по грудь,
Где
синеокая взглянуть
Умеет
до озноба.
Довольно,
раб! Кончай меня!
Режь
римлянам в угоду!
Я
рухну, почву кровеня,
И ты
проси у них коня,
Доспехи
и свободу.
Проси
коня, скачи домой,
Спеши
для разговора,
Мол, я
при войске и живой,
К тому
же в славе боевой,
И
свадьба будет скоро.
Мол, от
невесты без ума.
Она
меня, хмельного,
Укрыла
бережно сама
Травой
высокой. Ни холма,
Ни
камня гробового.
Лишь по
утрам тумана дым,
Лежу,
смежив ресницы.
А за
рекою древний Рим,
И по
булыжным мостовым
Грохочут
колесницы.
КЕДР
Плывут
облака надо мною,
Цепляясь
за кроны дерев.
К
стволу прислоняюсь спиною,
На
кочку сухую присев.
И
щурюсь, взволнованный тем я,
Что
слышу дыхание недр.
Я
слышу, как прет из-под земья,
Гудит,
воздымается кедр.
Могуч от корня, вековечен
До
самой макушки вразбег.
Да
будет к нему человечен
Разумнейший
зверь - человек!
Ах, как
эти ветви нависли!
Какое
величье - гляди!
Но тень
набегает на мысли,
Я знаю,
что ждет впереди.
Я глажу
корявую кору,
Мой
милый, разлапистый кедр,
Богатство
свое без разбору
Ты
даришь, и ласков, и щедр.
Шумишь
и гудишь в поднебесье,
А
рухнешь в смятеньи ветвей.
Обидно
- одно мелколесье
Взойдет
над могилой твоей...
ДВА СНЕГА
Зимний
снег поисслезился,
Потемнел
и изнемог,
Тут-то
с неба и свалился
Новый
мартовский снежок.
Лег сверкающий, пушистый,
Все в
округе подбелил:
И село,
и скат лесистый,
И
дорожку до могил.
И лежат
они, два снега,
Два
явленья, жизни две,
И
сквозит печаль и нега
В их
нечаянном родстве.
Солнце
вешнее прибавит -
По снегам
пойдет пятно,
Солнце
сблизит, переплавит
И
смешает их в одно.
А пока
они два-оба
До
своих последних числ,
Оба-два живут особо.
В том и
прелесть.
В том и смысл.
МАМИНА ШАЛЬ
Плещется
речка, склонилась лоза,
Блеет у
сломанных прясел коза.
Мама ведерками
воду берет,
В гору
по тропке неспешно идет.
Стынет
за речкой осенняя даль,
Мама
накинула старую шаль.
В
долгую зиму повалят снега,
Закоченели
село и тайга.
К
вечеру булькает суп в чугуне,
Старший
братан на далекой войне.
Сядем
за стол. Не еда, а печаль.
Мама
накинула старую шаль.
Ветры
шальные приносят весну.
Я
озорую. Чего пацану?
Пусть у
ботинка разинутый рот.
А
почтальонка бумажку сует.
А у
самой-то и слезы, и жаль.
Мама
накинула старую шаль.
Годы
промчались. Закрою глаза.
Вижу:
над речкой склонилась лоза.
Вижу,
высокий бревенчатый дом,
Все мы
сошлись и сидим за столом.
Жмет за
окном и лютует февраль,
Мама
накинула старую шаль.
РЯБИНА
Сесть на электричку и уехать,
Словно в воду кануть, и друзья
Пусть потом выпытывают: - Где хоть
Тайная зазнобушка твоя?
- Почему зазнобушка? - отвечу, -
Просто я тогда, на склоне дня,
Укатил из города на встречу
С молодой рябиной у плетня.
Там стояла, помнится, избушка
По карнизу с тонкою резьбой,
У рябины, помнится, из ушка
Виснул месяц светло-голубой.
И листва неслышная срывалась,
Упадала мягко на крыльцо,
Ну а то, что створка открывалась,
Улыбалось девичье лицо,
Я, друзья, рассказывать не стану.
Самому не верится. Зачем
Предаваться сладкому обману?
Было вроде так, да не совсем.
Лишь одно могу удостоверить,
Что была рябина у плетня,
Перед ней мудрить и лицемерить
Не
хватает силы у меня.
*
* *
В.Д.
Далека, недоступна, желанна...
Я придумал тебя, и со мной
Облик твой, как обрывок тумана,
Ветерок над поляной лесной.
Я люблю эти грезы, но часто
Я себя на нелепом
ловлю,
По каким-то законам контраста
Эти грезы я странно люблю.
Тку и тут же по нитке, по нитке
Распускаю - и вдруг пустота,
Где же ты, у какой ты калитки,
Та земная и смертная та?
Может, выдумка - высшее счастье,
Но сегодня одним я прошит:
Я хочу, чтоб мелькало запястье,
Чтоб я слышал, как платье шуршит.
Я дикарь, я угрюмый отшельник,
Но сегодня хотелось бы мне
Чтобы руки твои, как ошейник,
Чтобы
губы твои, как в огне.
|