Источник: Материалы переданы редакцией журнала «Алтай»

Черняева Т. ГЕОРГИЙ ГРЕБЕНЩИКОВ И ЕГО РОМАН «ЧУРАЕВЫ»

Home

Роман-эпопея «Чураевы» - главный труд писателя Георгия Дмитриевича Гребенщикова (1883?-1964). Замысел романа и начало работы над ним относятся к раннему, сибирскому, периоду его творчества; первая часть романа была написана в январе 1916 г., работа над ней и двумя последующими частями продолжалась на фронте, где автор находился с февраля 1916 г. в составе Сибирского санитарного отряда; первые три части романа увидели свет за границей, в Париже; затем в Америке в течение нескольких десятилетий писатель работал над его продолжением, семь томов «Чураевых» были закончены и изданы при жизни Гребенщикова. Сохранились в рукописях и планах остальные пять томов, однако двенадцатитомная эпопея так и не была завершена.

В кругах русской эмиграции роман-эпопея «Чураевы» был воспринят как выдающееся событие. Приведем одну из наиболее характерных оценок романа - она принадлежит Ф.И. Шаляпину и изложена в письме Гребенщикову от 15 апреля 1928 г.: «Да разве о «Чураевых» так просто напишешь? Это, батюшка, в письмо не укладывается. «Чураевы» такие большие, что о них, вероятно, нужно писать столько же томов, сколько занимают они сами, а сказать так, как говорится, «du passage» [вкратце], скажу Вам: восторг вызывают «Чураевы» у меня в душе огромный, и не могу разобраться точно - они ли, разнородные братья, отцы ли их, обычаи ли или природа, так просто и так кованно написанные Вами, умиляют душу мою, - но признаюсь Вам: с «Чураевыми» я горжусь, что я русский, и с завистью жалею, что не сибиряк. Эх, батюшка, как глубоко Вы захватили Россию-то, да и ровно ведете плугом Вашим по необъятной-то земле. Спасибо, Георгий Дмитриевич! И браво бесконечное Вам. Хорошими соками напитала Вас Сибирь-матушка, очи зоркие дала и ум наблюдательный, острый и спокойный. Дай Вам Бог здоровья, дай Вам Бог счастья и сил бесконечных.

Примите, дорогой, мои чувства уважения и преклонения перед талантом Вашим, душою Ваш, Федор Шаляпин».

На родине Гребенщикова в советское время оказалось возможным опубликовать лишь первую часть романа, «Братья». Н.Н. Яновский (1914-1990), составитель тома избранных произведений Гребенщикова, воспроизвел текст романа по первому, парижскому, изданию 1922 г. (издательство «Франко-русская печать»).

Настоящее издание романа «Чураевы» - первое на Алтае - печатается по тексту издательства «Алатас», которое было основано Н.К. Рерихом, а затем передано Гребенщикову и в котором печатались все произведения писателя, начиная с 1924 г.

Георгий Дмитриевич Гребенщиков родился в селе Николаевский Рудник Бийского (позднее Змеиногорского) уезда Томской губернии, в крестьянской семье. Будущий писатель прожил детство, «богатое невероятной нищетой». Не закончив «третьего отделения» сельско-волостной школы, Гребенщиков прошел «гимназию» и «университет» у семипалатинских интеллигентов, научился вести записи допросов в камере мирового судьи не только юридически грамотно, но и увлекательно, как роман. Путь Гребенщикова в литературу оказался стремительным и ярким.

С 25 февраля 1905 г. в газете «Семипалатинский листок», вначале под псевдонимом «Крестьянин Г-щ», а затем за полной подписью имени и фамилии печатаются его ранние очерки и рассказы, составившие первый сборник «Отголоски сибирских окраин» (1906). С этой датой позднее, в эмиграции, Гребенщиков связывал начало своей творческой деятельности.

В декабре 1907 г. Гребенщиков, будучи в Петербурге, оставляет свою пьесу «Сын народа» на суд известному театральному деятелю Евтихию Карпову, после переделок пьеса идет в театрах Семипалатинска, Усть-Каменогорска, Омска, Томска, Барнаула (1908-1910), а ее автор получает известность в Сибири. Затем - короткая история газеты «Омское слово» (декабрь 1908 - апрель 1909), в которой Гребенщиков проходит школу редакторской работы, поездка в марте 1909 г. в Ясную Поляну к Л.Н. Толстому с целью разрешить вопрос - быть или не быть крестьянину писателем. Ознакомившись в пересказе с содержанием пьесы «Сын народа», Толстой благословляет сибиряка на занятия литературой: «Хорошо то, что у вас здоровая идея, а без идеи разве есть смысл жизни?.. Не сомневайтесь и продолжайте...».

Затем переезд в Томск осенью 1909 г., сотрудничество в газетах «Сибирская жизнь» и «Сибирское слово», встреча с патриархом сибирского областничества Г.Н. Потаниным, предпринятые по его совету и под эгидой Общества изучения Сибири экспедиции в места проживания старообрядцев на Алтае - в долину реки Убы (1910) и Бухтармы (1911).

Сближение с миром старообрядцев стало едва ли не важнейшим событием сибирского периода жизни и творчества Гребенщикова. Именно тогда молодого, одаренного и не лишенного честолюбия провинциала посетила дерзкая идея - создать роман о «крестьянах-сектантах на Алтае» и описать их так, как никто еще не описал.

Уже в ходе первой экспедиции, изучая в среднем течении и верховьях Убы скрытые от чужих глаз особенности быта, религиозного уклада старообрядцев, близко знакомясь с людьми, сохранившими и в облике, и в поведении черты старинной, «средневековой Руси», Гребенщиков испытал соблазн запечатлеть образы этих необычных крестьян: «Особые представители крестьянской патриархальности могли бы служить материалом не только для литератора, но и для художника. Это не просто крестьяне, это богатые, умные и умеющие сохранять свое достоинство бояре...», - пишет он в статье «Река Уба и убинские люди».

О старообрядцах долины Убы Гребенщиков прочитал доклад в Томском Технологическом институте, одобренный его наставником Г.Н. Потаниным, выступил с лекциями в городах Сибири. Позднее, в статье «На склоне дней его», посвященной памяти Г.Н. Потанина, он назвал свой доклад «слабым намеком на материал будущих «Чураевых».

Во время экспедиции в долину реки Бухтармы замысел романа обозначился более рельефно, о чем свидетельствует письмо Гребенщикова Алексею Белослюдову от 27 декабря 1911 г. Роман из народной жизни о людях, которых Гребенщиков «изучал, наблюдал <...> хищно, вынашивал свои исканья и темы», становится его главной целью: «Я обогащен уже и теперь такими темами, какие дадут мне много творческой жизни. Я пишу быт, да быт, но я напишу так, что и интеллигенты будут читать. <...> Мне интересно здесь всё, и мой долг и призвание заинтересовать других.

Работу над романом на несколько лет отодвинули неотложные дела: в конце декабря 1911 г. Гребенщиков принял приглашение «Жизни Алтая» на должность редактора, с головой окунулся в редакционные дела, дважды побывал в Петербурге, занимаясь изданием двух сборников повестей и рассказов «В просторах Сибири» (1913, 1915) и «Алтайского альманаха» (1914).

Однако тема «крестьян-сектантов» не уходила из его творчества, появляясь в рассказах («Колдунья», «Убежище», «Лесные короли»), в статье «Алтайская Русь» (открывавшей «Алтайский альманах») о бухтарминских старообрядцах, в лекциях о них, прочитанных не только в городах Сибири, но и в Сибирском собрании Петербурга. Летом 1915 г. замысел романа видоизменился, превратившись в пьесу. Гребенщиков сообщал об этом в письме от 19 июля своему другу и соратнику по работе в «Жизни Алтая» П.А. Казанскому: «Между тем затеял большую пьесу «Семья Чураевых», да очень плохо делается. <...> Надо, чтобы каждое слово было движение, не физическое, конечно, но движение по лепке, по скульптуре фабулы»³. Пьеса не была написана, но в письме уже намечена одна из линий будущего романа - семейная хроника - и впервые возникает звучная фамилия главных персонажей.

В том же 1915 г. в «Жизни Алтая» Гребенщиков публиковал большой цикл очерков «По горам Алтая»⁴. Несколько очерков этого цикла - эскизы к третьему тому романа-эпопеи «Чураевы», «Веления земли». В очерке «В родном углу» появляется фигура Андрея Савватьича - будущего Колобова, энергичного, делового, непримиримого врага разгильдяев и неумех. В начале очерка «К подножию гор» описано посещение Барнаульского музея с почти разрушенной моделью паровой машины Ползунова и лазарета для одряхлевших и «безродных бергалов» - в романе это происходит с Василием Чураевым и его сыном Колей. В других очерках - «Обью-рекой», «На западных высотах» (о крестном ходе в Колыване в Духов день), «В родном углу» - Гребенщиков «учится» передавать на бумаге разноголосый гомон народной массы. Из множества реплик, не законченных, почти бессвязных, как бы случайных, возникает «подорожная мозаика» народной жизни, развернутая в «Чураевых» в образ «многоликого русского народа».

Приехав в начале ноября 1915 г. в Петроград и поселившись в пос. Лесном, Гребенщиков работает над романом и, закончив первую часть, в январе 1916 г. посылает ее на суд М. Горькому. В письме от 19 февраля этого же года М. Горький отзывается о «Чураевых» как о «лучшем из всего, что <...> уже сделано» Гребенщиковым.

Сохранилось еще одно свидетельство Гребенщикова о работе над первой частью романа - письмо Г.Н. Потанину от 25 июля 1916 г. из действующей армии: «Перед отъездом на позиции начал большую и интересную работу, роман под кратким заголовком «Чураевы». <...> «Чураевы» символизировать должны и «чур меня», и «чурка», но чурка крепкая, кондовая, остаток крепких кедрачей Сибири. Работа меня захватила, я пишу с увлечением <...> и чувствую, что перо в руке моей сидит крепко, слова отливаются на бумагу с прижимом, план повести ясен, типы рельефны, вообще чувствую себя в своей сфере, так как пишу о народе и о народном. Надеюсь, что если удастся окончить работу - она будет первой серьезной и зрелой моей работою».

Таким образом, замысел, возникший во время экспедиций в заповедные места Алтая, в старообрядческие поселения, развивался в сознании Гребенщикова в течение нескольких лет. Эти годы были наполнены изматывающей спешкой газетной работы, упорным трудом над совершенствованием «стиля и языка», бесконечными «скитаниями по Алтаю», поездками в Петербург, но главное - внутренним ростом писателя. Так, в письме П.А. Казанскому от 18 декабря 1912 г. из Петербурга Гребенщиков пишет: «Мне еще надо учиться писать. Надо пожить на родине и изучать ее больше. <...> Мой относительный успех и все, что я здесь видел, как никогда обязывают меня требовать от себя как можно больше. И я хочу работать над собою больше!»

Вопрос, который не может не интересовать читателя: почему Гребенщиков обратился в своем романе к изображению алтайских старообрядцев? Не экзотика ведь, не оригинальность бытового уклада или красочность старинных костюмов увлекли писателя? Разумеется, нет. С самого начала своего пути в литературе Гребенщиков не был только бытописателем, как часто - весьма недальновидно! - оценивали его рецензенты 1910-х гг. Уже в своих первых газетных выступлениях он пытался мыслить широко, в масштабах истории страны, традиций культуры, эпох цивилизации, хотя иногда это выглядело наивно и прямолинейно. Как, например, в его статье «О мужике» (1905): замотанный, жалкий, не знающий как свести концы с концами сибирский мужик-переселенец сравнивается автором, «Крестьянином Г-щ», с былинным богатырем Микулой Селяниновичем¹. Или в небольшой газетной публикации «На протяжной» (1912), где автор на пути с Южного Алтая в Барнаул представляет в своем воображении легендарное прошлое Сибири: «...Отсюда волна за волною проходили монгольские племена на Запад, смывали европейские цивилизации, пролагали кровавые пути к Риму...» - в то время как в настоящем всюду бросается в глаза пошлый «дух цивилизации: в одеждах, в песнях, в манере говорить и даже в пьянстве, которое принимает свой особенный современный шик». В одной из лучших своих повестей, «Ханство Батырбека» (1913), Гребенщиков, по словам критика, создал «далеко не этнографическое описание жизни степных кочевников, а сильную, глубокую, значительную вещь, полную глубокого захватывающего драматизма» и показал «законченную картину гибели патриархальной, первобытно-библейской жизни под натиском культуры, но культуры нашей, “российской”».

Гребенщиков запечатлел в раннем творчестве образ Сибири в переломный момент ее существования. В ней многое разрушается и творится заново, происходит переоценка ценностей, жизнь «сокрушает старых, привычных богов и порою никого не ставит на их место», - так писал в рецензии на первый том сборника «В просторах Сибири» томский рецензент Василий Анучин.

Старообрядцы, поселившиеся на Алтае, являлись для Гребенщикова историческим феноменом, будоражили его творческое воображение как удивительная загадка национальной истории, как уникальный опыт сбережения традиционных нравственных ценностей русского народа. «Московская боярская Русь», перекинувшись через Урал «без почт, железных дорог и пароходов», сохранилась в заповедных уголках Алтая почти в неприкосновенности.

Гребенщиков видел в старообрядцах идеальных крестьян, верил в то, что их «исконвешный» уклад не утратил своей жизнеспособности, не должен и не может уйти в абсолютное прошлое, и надеялся, что «бухтарминцы, наделенные природной мудростью, настойчивостью и выносливостью, сумеют понять необходимость подчинения неизбежному ходу жизни и сумеют приспособиться к новым условиям».

В то же время он понимал, что «древнерусская старина» в XX в. могла бы существовать «только под бронею именно упорного протестантства и искреннего религиозного фанатизма», для которого «теперь места на Руси не остается», поэтому «Алтайская Русь» должна уступить место новому времени.

Уже в статьях о старообрядцах Гребенщиков обозначил исторически обусловленный конфликт «отжившей патриархальности» и «почти первобытного хозяйства» - с современными ритмами жизни: «Слушая древние замогильные напевы, не хочешь верить, что где-то уже летают на аэропланах, что где-то сидят в своих обсерваториях астрономы, вычисляя пути небесных светил, и грустно и одиноко чувствуешь себя среди молящихся». Даже наиболее авторитетные и мудрые из старообрядцев «полны пережитками былого и не знают, что беда стоит у них за плечами» и «что беда <...> грозит им со стороны цивилизации, которая постепенно вытесняет старые, отжившие устои, и вытеснит и их самих, если они будут упорствовать в своей косности».

В начале первого тома романа Гребенщикова в ярких образах и картинах показана старообрядческая община в горном селении Чураевка: она еще живет по-прежнему размеренно и спокойно, но уже надломилась изнутри ее религиозная основа, и чураевцев ждут впереди большие потрясения.

Двенадцать плотов «с богатой данью городу от сытых горных деревень», которые ведет по полной весенней воде в низовья средний сын Викул, не благополучие сулят семье начетчика старообрядческой общины Фирса Платоныча Чураева, а разрушение и гибель. Непонятную тревогу чует в жалобном курлыканье тополевых весел его жена, Парасковья Филатьевна, да и сам Фирс Платоныч, хотя и чувствует себя по-прежнему «боярином, князем удельным», не спит ночей «в сумлении своем», и духу его «нет покоя»: «Вер разных больно много в нашем крае стало». Среди прихожан моленной Фирса Платоныча зародился соблазн новой веры, Данила Анкудиныч и его сын Самойло переманивают стариков и молодых в свой скит, начали строить его в полсотне верст от Чураевки.

Да и сама Чураевка перестала быть заповедной: о ней читает лекции в Москве профессор Карпов, показывает праздной московской публике снятые в горной деревне кинокадры как сенсационную новость. В Москву стремится, впервые проявив своеволие и не спросясь отца, Викул - за городской невестой. Увидев в окне поезда все «шире и щедрее развертывающуюся даль», он с изумлением замечает, что огромное «пространство поглотило родимые горы» и его «родной Каменный край», уменьшившись в размерах, как будто утратил частицу своей святости.

Фирс Платоныч, как герой античной трагедии, сам навлекает на себя кару Господню, послав учиться в Москву своего младшего сына Василия. Он ждет, что, вернувшись, Василий «начетчиком на всю округу будет» и «постоит за истинную веру». Но, изучая старинные книги и рукописи в Андроньевом монастыре, оплоте русского старообрядчества, Василий начал мучительно сомневаться в святости, доблести и истинности национальной религии и истории.

Возвратившись домой, он смотрит на все другими глазами. «Сто-летняя чураевская правда», которой прежде так горячо верил Василий, теперь предстает перед ним в новом свете. По воле автора, именно Василию открываются семейные тайны: грехи отца, старшего брата Анания, о которых он узнает от каторжника Еремки, оказавшегося его кровным братом. Публично отрекшись от отцовской веры: «Потому что ваш Бог уживается со злодейством!» - Василий призывает отца покаяться в грехах и получает в ответ троекратное отцовское проклятие.

Первый том романа заканчивается побегом из Чураевки Василия и «московитянки» Наденьки, не выдержавшей экзотического брака с богатырем Викулом, и смертью Фирса Платоныча, главного хранителя древлего благочестия. До безутешной Парасковьи Филатьевны доходит весть о том, что Василий «уехал куда-то на Восток», что он «все Бога ищет настоящего».

Василий Чураев - духовно близкий Гребенщикову персонаж романа. Ему переданы некоторые черты биографии автора. Так, газетная статья Василия «Осколки древней Руси» напоминает публикации Гребенщикова («Алтайская Русь», «Старина русского Алтая»), в пятом томе, «Сто племен с единым», Василий, будучи на фронте, посылает корреспонденции в московскую газету «Русские ведомости» - как и сам Гребенщиков, являвшийся собственным корреспондентом этой газеты в 1916-1917 г. Однако важнее психологическое родство автора и персонажа: оба происходят из народной, крестьянской среды, неуверенно чувствуют себя среди потомственных интеллигентов, оба мечутся в поисках своего призвания между крестьянством и писательством, оба готовы бесконечно путешествовать и искать «настоящего Бога».

Василий Чураев после нескольких лет скитаний на один день возвращается в Чураевку. В четвертом томе эпопеи, «Трубный глас», он становится «дьяком и старцем, впервые в жизни и внезапно взявшим на себя тяжелое отцовское духовное наследие», и совершает необычный молебен, провожая на фронт своего племянника Кондратия. Из тесной горницы иконы выносят под открытое небо, и молятся по знаку Василия, «как никогда еще, объединенно, <...> поклоняясь общими поклонами, люди многих вер». Этот молебен символизирует, по замыслу автора, продолжение - на новом, высшем уровне - «столетней чураевской правды», освобожденной от предрассудков и претензий на абсолютную правоту.

Задуманный вначале как семейная хроника и жизнеописание правдоискателя Василия Чураева, роман в процессе создания последующих томов вобрал в себя новые впечатления и размышления автора. Наиболее заметные изменения в работу Гребенщикова над романом внесли мировая война и последовавшие за ней «кошмарные события, которые принесли конец войны, анархия и гражданские войны...».

Война как главное событие, определяющее судьбы, настроения, мысли персонажей романа, входит в повествование в конце третьей книги, «Веления Земли». В разгар богатырской крестьянской «помочи», устроенной Андреем Савватьичем Колобовым, когда «сотни человек до отвала сыты и до повала пьяны», но «и работали в этот день - один за четверых, и того более», - блаженный Феденька, горько всхлипывая, звонит в колокол и укоряет односельчан: «Беда пришла... А вы блажитя!». В последующих томах - «Трубный глас», «Сто племен с Единым», «Океан багряный», «Лобзание Змия» - действие романа переносится в Москву, где у храма Христа Спасителя идет молебен перед отправкой на фронт новобранцев; в старую дворянскую усадьбу Гостевых, где юная вдова Наташа ждет ребенка; в Крым, куда отправляется беспокойная Гутя Серкова; на европейский театр военных действий, где бесславно гибнет армия генерала Самсонова...

Однако большая часть персонажей романа - это сибиряки, и автор, живущий вдали от родины, стремится к ней в своем неторопливом романном повествовании.

По сравнению с первым томом, «Братья», в последующих книгах панорама Сибири стала обширнее пространственно и исторически. В нее вошли краткая история Барнаула и картина энергичной деловой жизни города накануне войны. Чураевка, изображенная в первой книге романа, будто бесконечно раздвинулась, вобрала в себя и трудовой быт равнинных деревень, и хозяйственные хлопоты семьи Василия Чураева на заимке, и золотоосеннюю гусиную охоту, и азарт зимней гонки за волком в снежной пыли. Сибирь представлена богатой купеческой семьей Торцовых и энергичным дельцом Андреем Савватьичем Колобовым, работящим, по-сказочному прекрасным семейством Полуяровых и потомками Фирса Чураева, его внуками и правнуками.

В романе-эпопее «Чураевы» Сибирь, как и вся Россия, находится «в дороге, а не у пристани».

Опасными горными тропами возвращается из Индии экспедиция профессора Баранова, из «разведки» в Среднюю Азию с комфортом странствует сибирский предприниматель Торцов; жена Торцова, Виктория Андреевна, пускается в путь целым караваном, с многочисленной свитой, детьми, прислугой - не то за утраченным здоровьем, не то для изучения детьми географии; Гутя Серкова рвется из унылого домашнего затворничества на простор жизни и оказывается то в Барнауле, то в Крыму и, наконец, становится сестрой милосердия в действующей армии; Надежда Сергеевна, жена Василия, то живет в Москве, то вновь приезжает в Сибирь, чтобы разделить с Василием «труды и дни» скромного деревенского быта; и даже никуда и никогда не выезжавшая из своего горно-таежного «скита» Настя, жена Кондратия Чураева, в седьмом томе романа отправляется вместе с малыми детьми в далекий путь на поиски мужа.

Но дело не только в возросших возможностях внешнего, физического перемещения в ставшем не таким уж огромным пространстве, а главным образом, в изменениях глубоко внутреннего, духовного свойства. Не утратит ли Сибирь, двинувшись так стремительно в широкий мир, спустившись с горных высот, своей заповедной души, красоты и строгости, наивности и простоты? Гребенщиков размышляет над этой важной проблемой на протяжении всего романа, «перевоплощаясь» в своего любимого персонажа Василия Чураева.

Так, в третьей книге романа, «Веления Земли», Василий совершает нелепый, с точки зрения здравого смысла, поступок. Он участвует в суде над крестьянскими подростками, надругавшимися над своей учительницей, как добровольный адвокат одного из малолетних преступников. Своей речью на суде Чураев вызывает слезы стыда и раскаяния у подсудимых. Он пытается объяснить собравшимся, что просвещение Сибири оказывается развращением: в сельской школе забыли про Бога, а учительница никогда не читала с учениками молитвы, никогда не говорила с ними о душе, о правде и лжи... На этом процессе Василий вновь вспоминает отца, «столетнюю чураевскую правду», и понимает, что без опоры на нее народу прожить невозможно.

Поэтому «движение» сибирского общества в широкий мир можно прочесть как «сдвижение» - сдвинулась с места, потеряв опору, матушка-Россия, а вместе с нею и Сибирь. И вопрос: куда приведут народ неисповедимые пути Господни - составляет глубинный смысл предпринятого Гребенщиковым романа-исследования о русском народе, оказавшемся на распутье.

Как ни избита эта фраза, сказанная уже не раз и не об одном произведении русской литературы, но роман-эпопея «Чураевы» - это действительно роман о народе. Писатель не возвышает народ до недосягаемости Идеала и не низвергает его с того пьедестала преклонения, на который его возвели русские классики ХIХ в. Гребенщиков сам был частью народной массы и, подобно Василию Чураеву, «с особенною четкостью» видел «пестроту народа». «Это была смесь не только нравов и понятий, но и рас и состояний, быта и религий. Народ был всякий: простой и непростой, наивный и лукавый, грубый, ласковый и даже нежный, часто пьяный, часто чуткий, тонкий и изобретательный, оседлый, кочевой, богобоязливый и преступный».

Этот «многоликий русский народ», размышляет далее автор, потопил в своей «рыхлой и дремучей пучине» «не один корабль, груженный разумом, поэзией, идеями и прочими хорошими вещами», и все в мире, в конечном счете, зависит от народа.

Народный мир изображен писателем не только в эпически-нето-ропливом вечном природном круговороте, но и в драматический момент безжалостного и безоглядного разрушения привычного уклада жизни.

Писатель не жалеет ярких, бьющих в глаза своей резкостью красок, изображая безобразную сцену разгрома монопольной винной лавки, или страшную, по-мужицки жестокую расправу над мнимым немецким «шпиёном» Андреем Колобовым. Но самое яркое впечатление производит трагическая поэма о гибели казачьей сотни есаула Круглова в погоне за киргизами. Кочевники, для которых лошади - главное достояние, уводят в глубь степи многотысячные стада животных: лошадей, быков, овец - от русского царя, который хочет забрать их для войны. Хватило одной только мелочи: глупости полковника Стукова, всегда пренебрежительно относившегося к инородцам, - чтобы над бескрайней степью заплясали языки огня, сметая все живое, распаляя гневом гордые души степняков-киргизов, в отчаянном порыве к независимости от власти способных пожертвовать несметными стадами скота.

Гребенщикову доступно искусство изображения массы людей в тот момент, когда она еще колеблется: совершать или не совершать незаконное действие - и с точки зрения уголовного уложения, и по совести. Так, он точно фиксирует минуту, когда в толпе, собравшейся возле винной лавки, забродил хмель вседозволенности и вдруг вспыхнул пожар: «Толпа росла и накалялась и ждала какого-либо смелого словечка. И словечко вспыхнуло не очень ярко и не громко: как спичка, запалило сперва маленькое, чуть колеблемое пламя:

- А што, ежели, братцы, своего целовальника избрать?

Двое-трое уже мерили глазами дверь и окна, присматривая по сторонам что-либо тяжелое. Как будто для этого случая лет семь лежало длинное бревно напротив, у мужицкого амбара...».

Народная стихия жизни присутствует в романе во множестве мастерски написанных массовых сцен. Это и завершающая первый том, «Братья», живописная зимняя сибирская свадьба с мчащимся с горы свадебным поездом, наполненным нарядными бабами и мужиками, над которым мощно и нескончаемо звучит, переходя от начала в конец праздничной вереницы троек, раздольная песня. В «военных» книгах особенно удались Гребенщикову солдатские страницы, например, вечерние разговоры в казарме эскадрона сибирской конницы, в котором служит Кондратий Чураев, а затем путь на фронт в военном эшелоне, разговоры солдат, сказки и байки балагура по прозвищу Именем Моим (пятый том, «Сто племен с Единым»).

Гребенщиков обладает удивительно тонким слухом в передаче яркой, напевной народной речи. Богата и необыкновенно пластична в романе не только речь персонажей, но и авторская речь, которая вобрала в себя и ораторский стиль религиозного красноречия, и эпически размеренное, ритмически богатое повествование о судьбе северных сибирских богатырей - «брата Енисея» Чубека, тунгуса Уйби-Кута, якута Туртула, и сдержанный плач о гибели казачьей сотни.

В романе обильно представлен песенный фольклор: персонажи романа поют поодиночке и хором, с волнением слушают песни, тексты которых с такой тщательностью приводит автор. Звучит на страницах романа и игра на гармошке, слышится гиканье пляшущих, в веселье отводящих душу крестьян, казаков, солдат.

Фольклорные традиции заметны в мотивировке характеров и поступков персонажей, в отдельных сюжетных линиях прослеживается связь с народными песнями о лихих разбойниках, ставших потом кающимися грешниками. Весь сложный клубок противоречий между братьями Чураевыми, ставшими соперниками и врагами (Викул и Василий), а потом простившими друг друга, изображен не в традициях русского психологического романа, а в традициях народной баллады, которая, опуская подробности, рисует яркими, крупными мазками типы, а не характеры. Точно определил эту особенность стиля Гребенщикова критик Илья Савченко, сказав, что «у него яркая, сочная, малявинская кисть». Он же писал в 1929 г. о вышедших к этому времени в свет томах «Чураевых»: «...Со страниц эпопеи глядит на читателя мыслитель, пытливо всматривающийся в клокочущий океан российских дней. Гребенщиков здесь художественно трактует жизнь, ища ключ к тайне событий».

«Тайну событий» - войны и разрухи в умах, случившейся в результате длительного расшатывания нравственных основ жизни народа, показывает в своем романе Гребенщиков. Без его «Чураевых» не полной является история русской литературы закончившегося ХХ века. Нам давно известна художественная версия событий 1914-1917 гг., созданная Михаилом Шолоховым. Главный герой «Тихого Дона», казак Григорий Мелехов, оказался между двух враждебных лагерей и, не в силах выбрать, к какому из них принадлежать, закономерно движется к трагическому финалу. Георгий Гребенщиков с его народным романом-эпопеей «Чураевы» должен занять свое особое место.

Гребенщиков не делит своих героев на классы, социальные противоречия между ними не становятся решающей причиной «грозы и бури российского вихря», хотя мы видим, как оскорбительно для достоинства Кондратия Чураева рукоприкладство его командира; как окружает неприветливая и настороженная толпа провинциальных обывателей экипаж уездного исправника Шесткова, пытающегося защищать общественный порядок в дни разгульного «парада революции». Главной для писателя остается утрата нравственной основы, которая держалась в народе силой традиции, авторитетом отцов и дедов, но, видимо, не проникла в глубину народного характера. Иначе нельзя объяснить: почему так быстро, так катастрофически бесследно иссякли вера в добро и справедливость, боязнь греха, оглядка на Бога?!

Однако писатель не спешит произнести окончательный приговор народу, потерявшемуся «в грозе и буре российского вихря». Седьмой том романа, «Лобзание Змия», заканчивается все-таки победой добрых людей над разбойниками, грабителями, преступниками, которые, выдавая себя за «депутатов», пытались вершить беззаконие, угрожали оружием беззащитным людям. Семейству Полуяровых, Насте Чураевой, исправнику Шесткову и другим персонажам на время удается привести в норму жизнь на далекой окраине, в городе Березовском и близлежащих селениях. Они надеются, что среди по-прежнему прекрасной природы будут расти самые юные представители рода Чураевых, дети Кондратия и Насти, которые так чудесно-сказочно нашли друг друга.

Последние пять томов эпопеи («Пляска во пламени», «В рабстве у раба последнего», «Суд Божий», «Идите львами!..», «Построение храма»), в которых автор собирался продолжить изображение «русского бунта», не были закончены.

Несмотря на то, что роман не завершен Гребенщиковым, в седьмом томе возникает ощущение его законченности. Вновь, как и в самом начале эпопеи, действие происходит в Сибири, на родине писателя, вновь перед нами заповедные горы, реки, люди, сохранившие все лучшее, что было в алтайской русской старине, - душевность, сердечное тепло, строгий порядок жизни в трудах и заботах, совесть, непосредственность чувств и решительность поступков, активность в борьбе со злом.

Писатель завершил круг странствий и вернулся - в седьмом томе эпопеи - на свою родину. Надеемся, что теперь, когда главный его роман перед Вами, дорогие читатели, состоится возвращение нашего земляка Георгия Дмитриевича Гребенщикова на Алтай.