|
ЧАЙ ВДВОЕМ
До нашей разлуки с тобой
осталось чуть больше мгновенья,
а ты мнешь сухое печенье
большой неуклюжей рукой.
Твой чай недопитым стоит
в фарфоровой чашке на блюдце
и я бы могла улыбнуться
тебе, отстранясь
от обид,
укрыться за вид напускной,
вину твою уравновесив
ее искупленьем, но тесен
мне этот наряд шутовской.
И я, не желая примерить
его, продолжаю молчать...
Нет, вовсе не трудно прощать -
труднее по-прежнему верить!
КОРОЛЕВСКИЙ ВОЗОК
Запрягу белогривых коней,
сразу трех, в золотую карету.
И уеду, уеду, уеду
от твоей нелюбви поскорей.
С ветерком, с переливчатым звоном
бубенцов на груди рысаков
и не более трех дураков
среди умников с низким поклоном
встретят мой королевский возок,
когда грязно ругнутся другие,
и, достав на шнурках панагии,
осенят в след: - Храни ее Бог!
* * *
И мне, как многим, пригоршня
досталась
последнего, осеннего тепла,
но как бы я его не берегла
мне душу отогреть не удавалось.
А в ней, давно покинутой тобой,
как в доме, позабытом человеком,
прощальных слов еще витает эхо,
наполненное гулкой пустотой.
Метет январь порошу мимо окон.
Снега, снега, куда не кинешь
взгляд...
О, если б только ты был виноват,
в том, что с тобой мне было
одиноко!
Виню себя за частую немилость
мою к тебе, еще
за немоту
упрямых губ, за сердца маяту
и за его смертельную ранимость!
ОСКОЛКИ
И ты один и я одна -
две несовместных половины.
Повернуты друг к другу спины -
меж нами долгая война.
Меж нами частые бои,
затишья, перемирья редки.
Летят в меня шрапнелью меткой
слова жестокие твои.
Попал. Ожгло обидой грудь.
Твердь под ногами накренилась.
Но ты, оказывая милость,
бросаешь коротко: - Забудь!
Забыла б, если бы могла,
и, даже обозрев все шире,
я бы жила с тобою в мире,
но сердце выжжено дотла.
Граненый с водкою стакан
накрыт горбушкою прогорклой.
Еще не затянулись коркой
следы моих душевных ран.
Помянем бывший наш союз -
вон фотография на полке.
Несу в себе с войны осколки,
и потревожить их боюсь.
ДОН КИХОТ
Твоей души защитная броня
пробита в битве скромного значенья,
но, не желая нового сраженья,
душа устало спешилась с коня,
сняла доспехи, уложила в ларь,
замок на два закрыла оборота.
Как мало ты похож на Дон Кихота,
и мне сейчас невыразимо жаль,
что ты б не смог, как он, вояк иных
тщедушней и нисколько не сильнее,
служа своей прекрасной Дульсинее,
напасть на тридцать мельниц
ветряных,
приняв их за огромных Голиафов,
с одним копьем вступить в неравный
бой,
и не бояться быть самим собой:
и чудаком, и рыцарем без страха.
* * *
Какая ночь! Как пристально луна
следит с небес за каждым моим
шагом,
а я с необъяснимою отвагой
иду безлюдной улочкой одна
к тебе, все время
думая о встрече,
надеясь, что есть в мире уголок,
где ждут меня... Как неба потолок
сегодня ярко звездами рассвечен!
И пусть мне в душу, заронив
тревогу,
тропа, стремглав нырнула в темноту,
я мраку, как и черному коту,
не дам сейчас мне перейти дорогу.
Иду вперед, на свет в твоем окне,
а он так тускл, так слаб, едва
мерцает.
Так и в тебе лениво выгорает
елей недолгой милости ко мне.
А я затем, чтобы сказать: - Люблю!
-
уже готова
сделать шаг последний,
дверь отворить, войти, но что-то
медлит
рука, дверную выпустив петлю...
Какая ночь! Пронзило болью грудь.
Следит луна за каждым моим шагом,
и машет тополь веткой, будто
шпагой,
оберегая мой обратный путь.
СЕНТЯБРЬСКАЯ НОЧЬ
Как листья опадают звезды
к ногам в сентябрьскую ночь
и, унося надежды прочь,
дорожные пылятся версты.
Да им бы только торопиться
в поля, в леса, куда-нибудь,
и бьется о тугую грудь
душа, как запертая птица.
Лети! Удерживать нет прока
тебя - не сложен код замков!
Но там средь белых облаков
всегда ты будешь одинока!
Еще надеясь убедить,
я выговариваю бойко,
что не всегда бывает горько,
что можно и в неволе жить!
Что в высь заглядывать опасно,
что за свободу нет иной
цены, чем жертвовать собой,
и слышу: - Я платить согласна!
ОХОТНИК
Лучше б сразу убил, чем забыл.
Что мне делать одной в этом мире
и в пустой, и в холодной квартире,
где меня ты когда-то любил?
Пусть поспешно, без ласковых слов,
не давая в объятьях согреться,
где болело предчувствием сердце,
что уйти от меня ты готов.
И ушел, на прощанье в дверях,
обронив, что жалеешь и очень
обо всем. И горел от пощечин
твоих слов алый след на щеках.
Мне б взрастить два широких крыла.
Птицей стать красоты необычной,
чтобы ты, увлеченный добычей,
как охотник, поднял два ствола
на меня. И в последний разок,
свои крылья, расправив для взмаха,
я б успела заметить без страха,
как с азартом ты жмешь на курок!
ПЛЕН
Хочу бежать от пустоты,
от немигающего взгляда
твоих холодных глаз, от яда
коварных слов, от тесноты
нас плотно обступивших стен,
от копоти в углах прогнивших,
от недоверья, от настигших
меня предательств и измен.
Хочу немедленно, теперь
из плена вырваться на волю,
и, не теряя время боле,
я бьюсь о запертую дверь.
Дощатый пол тенями вышит,
закрыто ставнями окно
и понимаю, что никто
меня с той стороны не слышит!
|
«И. Х.»
Я пред Тобой грешна. Прости!
Но не суди за грех мой строго,
за то, что я искала Бога
на белом свете во
плоти,
чтобы он был и сущ, и зрим,
чтоб из людского был он мира...
И создала себе кумира
и нарекла его Твоим
высоким именем, и мыла
ступни его усталых ног,
а он того понять не мог,
за что я так его любила
и возгордился, став Тобой
в моих глазах. Не без лукавства
он сам себя возвел на царство,
назвав меня своей рабой,
забыв о том, кем сам он был.
Подпав под обаянье лести,
он, мало думая о чести,
мою к нему любовь убил...
Я пред Тобой грешна. Прости!
Но велико Твое
терпенье
и обретаю я с прозреньем:
- Нет в мире Бога во плоти!
ТРУДНЫЙ ПУТЬ
Из всех невзгод, что пережить
мне на веку судьбой намечено,
страшна лишь та, что этим вечером
с тобой должна нас разлучить.
Шепчу слова молитвы мысленной:
- ...душе отвергнутой дай днесь
достойно расставанье снесть
с любовью первой и единственной...
Шагают стрелки на часах,
как оловянные солдатики.
И полумесяц боком гладеньким
сияет в темных небесах.
Уже двенадцать, без пяти,
ты открываешь двери вкрадчиво...
О, если б, что судьбой назначено
могло б вдруг не произойти!
ВЕРСТЫ
Мне только руку протянуть
и надо б, чтоб тебя коснуться,
а я не тороплюсь проснуться,
чтоб ненароком не взглянуть
в твои холодные глаза,
на взгляд не натолкнуться черствый
и ощутить - меж нами версты
а их преодолеть нельзя.
НАГРАДА
Уже проигран мной забег,
в котором
ты бы стал наградой
мне, и с тобой, прощаясь взглядом,
я падаю лицом на снег
холодной простыни широкой,
сминая ее тонкий наст,
не замечая, как угас
луны огарок одинокий.
Себя не чувствуя живой,
лежу, дню новому не рада,
еще не веря, что награда
моя принадлежит другой.
СУДНЫЙ ДЕНЬ
Молилась только об одном,
чтоб в Судный день мой волей неба
не ты казнил меня и хлебом
с тобой делилась и питьем,
собою согревала в стужу,
спешила от жары укрыть.
Я в мир пришла, чтобы любить,
тебе свою
вверяя душу,
Но ты бежал в
горластый, людный
свет, от меня желая скрыть,
что это ты меня казнить
пришел, приблизив день мой Судный.
Ну, что ж, сзывай зевак! Труби!
Я на помост вхожу без страха,
добротны и топор и плаха....
Не прячь лица, палач, руби!
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Грядущих бед неотвратимость
за мною следует, как тень.
Последний мой счастливый день
сменила сумрака унылость.
Судьбы нелегкие ученья
усваивались мной не впрок...
Дурным предчувствием обжег
мне душу холодок вечерний.
Но, до того как час пробьет
и рок предстанет предо мною
своей, пугая чернотою
и ужасом, еще взойдет
и вызреет на небе поздний
подсолнух - полная Луна
и, вылущив все семена,
Создатель превратит их в звезды.
Обронит, может быть, одну
иль две, и я, чего желаю
всего сильнее, загадаю,
поверив будущему дню!
МРАК
Ран душевных подспудная боль
изнуряет любовь, как проказа,
и веснушчата, и одноглаза
звездно-лунного вечера смоль.
Мрак - недобрый, пытливый старик.
от него никуда не укрыться,
и я прячу зрачки под ресницы,
чтоб он в душу мою не проник.
Моих белых туфлей каблуки
мнут грунтовую к дому дорожку...
Есть во мраке всего понемножку
от Иуды и от Луки.
Поднялась надо мной во весь рост
придорожных деревьев купина,
и дрожит виновато осина
под раскрытым евангелием звезд.
ЗАПОЗДАЛЫЙ СНЕГ
Мир наряжая в мягкий белый мех,
по сургучу асфальта и по крышам,
и невесом,
и никому не слышен,
шел запоздалый первый зимний снег.
Не обошел и мой притихший двор,
припал к моей протянутой ладошке,
кусты обсыпал легкой снежной
крошкой
и расстелил один большой ковер.
Казалось, что он был совсем не
прочь
весь мир вокруг раскрасить цветом
белым,
и мелкими снежинками, как мелом,
забеливал декабрьскую ночь:
мой за тебя необъяснимый страх,
покой в твое отсутствие непрочный,
свет фонарей и без того молочный
и яблони, замерзшие в садах.
ГРАНАТ
«Что в имени тебе моем»,
когда я и сама забыта.
Как сок гранатовый, разлита
заря на небе голубом.
Но новый день затянут мглой.
Я без тебя не вижу света.
Желтеет на столе газета,
давно прочтенная
тобой,
про сев, про засуху, про съезд.
Но с запылившегося фото,
ко мне присев вполоборота,
ты вновь читаешь старый текст.
И мы опять с тобою врозь.
И снова нет меж нами лада.
И жму, как и тогда, с досадой
я кислого граната горсть.
КРАСНЫЕ МАКИ
Как пятна крови на рубахе
нарядной, голубого цвета,
так красные алеют летом
на васильковом поле маки.
Разбито сердце нелюбовью
твоей, измучено обманом.
Открытая зияет рана,
мой дух
испытывая болью.
А он подобен певчей птахе,
забывшей свой
язык в неволе,
и, больше не лелея боли,
я с корнем вырываю маки.
Будто в траве непроходимой
себе прокладываю путь
туда, где мне когда-нибудь
еще Бог даст побыть любимой!
|