Источник:
Материалы переданы автором
Булах И.В.
У ОХОТНИЧЬЕГО КОСТРА
Рассказы
Home

СОДЕРЖАНИЕ:

Алый свет зари

О том, как один генерал двух мухиков накормил

Заповедный дар души

 

У ОХОТНИЧЬГО КОСТРА

 

Кто лучше всех может рассказать об охоте, как не сами охотники. На Алтае, как и по всей Сибири, их великое множество. Сергей Николаевич Серов из их числа, и ему ли, выходцу из деревни, не знать этой страсти?  Вот только часть рассказов, которые удалось услышать от него.

 

Алый свет зари

(Кое-что из жизни охотников)

Бог дал попа, а черти – охотников.

Поговорка

Давайте для начала уточним, кто такой охотник? Только не торопитесь, сперва подумайте. Если вы скажете, что это человек с ружьём, то глубоко ошибаетесь.

Охотник – это святой человек, дитя природы, у которого ещё от наших древних предков сохранился инстинкт добычи и общения с природой. Только время внесло поправку. Если раньше охотник нёс домой добытое у дикой природы и всё пле­мя ело, пило и веселилось, то теперь, наоборот, – охотник ста­рается добыть из дома продукты и украдкой снести на приро­ду, где его племя единомышленников ест, пьет, поёт и дико веселится.

Охота – вещь коллективная, потому охотники и объединяются. Са­мый большой праздник – это открытие охоты на водоплава­ющую дичь. Накоплен большой опыт, и неплохо бы послу­шать советы бывалых. Но все по порядку.

Чтобы попасть на охоту, надо иметь охотничий билет, пла­тить взносы, произвести трехдневную отработку в охотничьих угодьях, и только тогда тебе позволено будет приобрести пу­тёвку, где указано, где охотиться и сколько чего убить.

В конце августа охотники берут приступом охотоведа, и он временно становится самым главным в районе. Всё большое и малое начальство, включая прокуратуру, идёт в охотобщество и, от степени удельного веса, при­казывает, просит или канючит: «Выпиши!»

Охотовед, которого весь год никто и в упор не видел, упивается властью и подношениями. Его носят на руках. Из одной машины пе­ретаскивают в другую, домой заносят пластом и отбиваются от жены, которая сатанеет и кидается с кулаками...

Итак, путёвка у вас на руках, патроны припасены, с друзьями-однополчанами уговорились. И медленно потянулись недели, дни, часы до заветного праздника. У каж­дого охотника своя компания, и с кем ехать – вопрос не празд­ный. Нужны настоящие друзья по духу, чтобы и отдохнуть было приятно и не забыли тебя на охоте, если немножко угоришь.

А вот куда ехать, это без разницы, но все едут на озёра. Там не только должна быть утка, но там можно отдохнуть и получить настоящее удовольствие. Судите сами: луна, лес шумит, рядом озеро с лунной дорож­кой, трещит костёр, вокруг друзья...

Что с собой брать? Хоть что, но есть вещи, которые никак нельзя забыть. Были случаи, забывали дома патроны, спички, даже ружья, но случая, чтоб забыли стаканы и водку – никогда!

 

Что надо знать охотнику, готовясь к охоте?

Ни в чём жене не прекословь, ублажай. По дому делай всё без напоминаний. Никаких друзей, никаких пьянок и опозда­ний с работы. Про охоту ни слова, всё про хозяйство и семей­ные дела. Ружьё, припасы, рюкзак и всё прочее заранее спрятать. Накануне, перед отъездом, между прочим сказать тихо, но твердо, как уже о решённом:

- Маша, мы тут с ребятами едем на открытие охоты...

На крик, угрозы не реагируй и не дай себя втянуть в скандал, особенно рукопашный. И еще вам просто так, для сведения: надо помнить, что в пятницу с обеда деревня от охотников до дичи вымирает, а охотники до чужих жён валят в деревню...

 

Что нужно знать жене охотника?

Запомни: удержать его всё равно не сможешь, пусть едет, не порти себе нервы, но и радости не выказывай. Старайся, чтоб меньше было изъяну. Денег не давай, зарплату выгребай до копейки и знай, что у него на это деньги давно припасены. Ружьё и рюкзак искать бесполезно, но дома гу­се  й, уток, кур пересчитай до его отъезда. Ларь с салом запри загодя.

И ещё просто так, для сведения: надо знать, что муж не­ожиданно может вернуться с работы, из командировки, из космоса, но с охоты – никогда!

Обычно съезжаются не все сразу, но кто-то обязательно по­раньше, чтоб случаем не прозевать своё место. А вот и потя­нулись друг за другом и остальные. Каждого прибывшего встречают шумом и криком. Здороваются, обнимаются, даже если сегодня уже виделись, но на охоте это другое. Собаки обнюхиваются, здороваются, радуются. Сейчас их на охоту берут редко! Это им праздник.

Чуть поостыли от встречи и начинаются приятные хлопо­ты. Перво-наперво разбивается лагерь: палатки – здесь, костёр – подале от сосенок, а застолье будет тут. В по­следнее время надумали ещё мастерить столы и лавки. Везут с собой доски, гвозди, в общем обустраиваются с комфортом. Ну и правильно.

Застучали топорами, тешут колья, устанавливают палат­ки, да всё друг перед другом: кто быстрее, лучше, чья удоб­нее...

Никто не сидит без дела. Нет тут командиров и старших. Начальник ты на работе, там командуй, здесь ты  о-х-о-т-н-и-к! Здесь своя особая Республика на три дня со сво­ими порядками и своим Уставом. Все на равных. Да и тому же начальнику осточертеет командовать, хоть тут душу отве­сти: пыхтит, упирается, тащит дрова, махает топором, чистит картошку. А что? Не изработался, вон какой рюкзак спереди отрастил.

Дров запасают с избытком, за огнём следит костровой. А-а! Вот и дымком напахнуло! Повеяло чем-то знакомым, родным.

Устанавливается приспособа под варево, чай, шашлыки. У охотников строгий продовольственный кодекс – все привезён­ное в общий котёл. Никто украдкой жевать и пить не будет, всё выкладывается, считается и планируется. Теперь это за­бота ответственного за стол, он командует, и все вокруг него на полусогнутых, его слово – закон.

- Васька, тебе чистить картошку. Миша, Николай Ивано­вич, флягу с водой ближе поднесите... рыбу почистите. Серега, шашлыками займись, а я пока баранину порежу...

Закипела работа, все копошатся, каждый старается по­мочь. Говорят мало, и то по делу.

- Колька, давай скорей покроши лук.

- Перец захватили? У кого перец?

Господи! Да как же все слаженно и дружно работают! Пчёлы, муравьи, завидуйте их трудолюбию! Если бы так на работе упирались, то, честное слово, мы бы давно жили в коммунизме, а капиталисты от зависти на себе волосья повыдёргивали.

Друг дружку зовут ласково, старших по отчеству наве­личивают. Чтоб не осквернять радость, даже не матюкаются.

- Давай стол накрывать. Федя, ты хлеб режь, Вася, посуду давай, только сполосни. Эй, кто там, помогите ведро снять и чай заварите. Да что ты трясёшь, сыпь всю пачку...

Готово. Стоят, покуривают, нехотя переговаривают­ся, на стол не глядят – не принято, а самих аж трусит от возбуждения.

Накрывается стол, а стол у охотников особый, на нём появляется такое, что ресторан, кажется жалкой забегаловкой. Как готовят мужики, ни одна женщина не сумеет. Да и вообще – мужики лучшие повара, только варить и стряпать не любят. А какой от тарелок аромат, какой запах шашлычка! Боже ж ты мой!

Собаки подходят поближе, садятся кружком и начинают подвывать. От запаха с берез листья осыпаются, камыш гнется...

Уже налито, но мужики – ни с места. Ритуал не позволяет сразу кидаться за стол. Да что мы с голодного края или алка­ши? Второй раз следует приглашение, тогда кто-то из компа­нии, тот, кто постарше, небрежно так говорит:

- Ну что, давай, подгребаем к столу.

Сели. Думаете, сразу загудело? Как бы не так.

- Давай, Николай Иванович, тебе, как старшему, и слово.

Не ломается Николай Иванович. Чего тут, все свои. И он встаёт. Тост немудрёный, без выкрутасов, но от сердца:

- Ну что? Давайте выпьем по единой за открытие, чтобы снова всем вместе собраться так и не раз. Быть добру!

Наступает тишина. Выпили, крякнули, но особо на еду не налегают. После второй чуть оживляются, а уж после третьей заработали ложками, зашумели, загалдели. Впереди целый вечер и вся ночь, а потом зорька, за ней вечерняя, а потом ещё...

Курят, и какое это удовольствие прикурить от уголька или головёшки из костра! Смеются, спорят, рассказывают напере­бой анекдоты, вспоминают прошлый год, забавные случаи...

Темнеет, зажигаются звёзды. Костёр исходит алыми углями и легким дымком, попыхивает искорками, и они тянутся к небу и гаснут. Рас­полагаются вокруг огня: кто на брёвнышке, а кто и просто прилёг. Милое дело послушать да посмеяться. Надо сказать честно, что самые брехливые люди на све­те – охотники. За ними идут рыбаки, потом – кандидаты в де­путаты и статистика.

Люди на глазах преображаются: робкий осмелел и грудь колесом, угрюмый просветлел, радикулитчик, что на «граж­данке» сам обуться не мог, бревна таскает, махает топором, только щепки летят. А ревматик Вася Щукин вместо пухови­ков, подушек и грелок валяется на земле у костра с задранной рубахой и голой поясницей, гогочет и визжит.

И что интересно, ни у кого не кольнёт, никто не чихнёт. А стоит только ногой во двор – опять заныло, закололо.

Да что там ревматик. Однажды очень большой краевой начальник попал в дорожную аварию и так пострадал, что живого места не было. Ещё что-то там внутри повредило и с нервами непорядок. За ним и уход особый, импортные лекарства самые-самые, а на поправку не идёт, всё в "стабильно тяжёлой" поре.

И как раз осень и открытие охоты. Самый главный краевой охотник Вячеслав Алексеевич ему и предлагает:

- А что, если тебе, Владимир Михайлович, на открытие охоты съездить? Какая тебе разница, где лежать?

Врач на дыбы: "Да вы в своём уме?! А если он... а потом я!"

Тут начальник и говорит:

- Еду и не спорьте.

Привезли его на "Скорой", уложили в палатке. Лежит и смотрит на озеро, а там утки туда-сюда носятся, у него глаза и заблестели. Тут стали подъезжать охотники, у них же тут своё охотничье братство, без чинов и званий. Потом... а потом вот что случилось. Первый вечер он уже лежал у костра на походной кровати, опершись на локоть. Утром даже умудрился пальнуть из ружья и напугал утку, а вечером уже полусидел. Короче – с охоты ехал в "Волге", а "скорая" пылила следом. Когда вернулся в больницу, главврач не верил своим глазам, долго что-то городил про свои лекарства. Вячеслав Алексеевич только посмеивался, уж он-то знал, что дало толчок к выздоровлению.

Эй, товарищи ученые-медики! Вот вам материал для док­торских диссертаций. Изучайте этот феномен. Почему бы вам не предложить организацию курортов для охотников и вообще лечить методами, приближенными к жизни? Скажем, санато­рий «Охотник», где все двадцать четыре дня – открытие охо­ты. Сколько бы больных на ноги поставили! Подумайте.

Ну, мы отвлеклись. Итак, горит костёр, стоит гомон, смех, но к столу группками ходить не забывают. Позвякивают стакашки.

- Быть добру!

- Быть!

Пьют помаленьку, не жадничают, культурно, как в дво­рянском собрании, только без фраков.

Уже за полночь. Кто перегрузился, идёт спать. Спят в спальных мешках, в палатках, в кузове машины. А кто заблудился, спит где придётся.

В основном колготятся часов до двух, а кто и вовсе не ложится. Наконец затихает лагерь. Засыпая, каждый думает: «Ах, как я славно утром поохочусь!» Думай, думай. Спокойной те­бе ночи, светлая душа.

А что думают в эту ночь утки? Они сверху давно заприме­тили скопление техники и крикливых двуногих, и с тревогой слушают шум и галдеж на берегу. Веками выработанный ин­стинкт подсказывает им, что добра от людей не жди. А потому они волнуются и тихо меж собой переговариваются.

- Это что же они затевают? – спрашивает Серая Шейка. – Вдоль всех озер скрадки мастерят, у каждого ружьё.

- Это охотники, – говорит Старый Селезень. – Наши враги.

- А они хуже лисиц или волков? – опять спрашивает та.

- Конечно, хуже. Это такие сволочи, одним словом – люди. Как начнут стрелять и убивать. Ни жалости у них, ни совести.

- Нас убивать?! – ужасается Серая Шейка. – За что? Зачем?

- Чёрт их знает, – сердится Старый Се­лезень. – Никак свою утробу не набьют. Морды разъели, и всё им мало.

- Они, наверно, больные, вон как шатаются и па­дают, – жалеет охотников Серая Шейка.

- Это они из бутылок налакаются и с ума сходят.

- Зачем? Они что, ненормальные?

- У людей всё не так, как у нас. Мы сперва на полях кор­мимся, потом уже на озеро падаем и пьём. А они сперва пьют, потом кормятся и падают.

- Значит, надо подальше от таких держаться, а ближе к тем охотникам, что не шатаются?

- Как раз наоборот, – учит Старый Селезень. – Вы не бойтесь тех, кто пьёт и шатается, им не до нас. У них руки трясутся, и они только попугают. А вот те, кто молча готовят­ся и не пьют, это хищники. От них держитесь дальше.

Не спится и собакам. Они собрались за крайней палаткой и потихоньку тоже беседуют.

- В этом году сильнее кричат, – говорит Рекс. – В за­прошлый год в это время уже с ног попадали и дрыхли.

- А чё им дрыхнуть? – ворчит Шарик. – С этими реформами совсем обленились, таких одной бутылкой с ног не свалишь.

- Я сегодня наелся до отвала, – хвастается Рекс. – У ме­ня хозяин добрый, шашлыком кормил.

- Он придурок, – встрял Шарик. – Он меня пнул и матерился.

- А зато твой хозяин алкаш, – огрызнулся Рекс.

- Да перестаньте вы собачиться, – мирит их Пальма. – Не берите пример с людей. Не спорьте.

- Да ничего люди в охоте не понимают, – ворчит Ша­рик. – Мы с хозяином завсегда на охоте не меньше пяти уток добываем, а жена вместо «спасибо» аж зайдётся в крике: «Обрадовал! Чирков да бакланов вонючих настре­лял, вот и жри их сам!»

- А наша в том году уткой по морде хозяина лупила и лаялась: «А-а! Заявился! А-а! Натаскался! Опять к той сучке ходил!» – Он подобру ей уток, а она давай его обхаживать.

Пальма зевнула, облизнулась и говорит:

- Но вы их тоже поймите. У охотников жизнь тоже собачья. С работы норовят пораньше, а секретарь райкома Нечипуренко обязательно в пять часов назначит бюро или совещание. Дома жена рычит. Всё де­лают крадучись. На дорогах их травят гаишники, здесь шныряют егеря. Поневоле запьёшь.

Утро. Охотники встают молчаливые, сердитые. Из­редка кто подойдёт к ведру, зачерпнёт кружку холодной ухи, выпьет, крякнет и ходу к озеру. На траве роса, холод­но. Плевать! Сейчас будет жарко.

Встали по местам. Заранее всё обдумано на трезвую голову. Расположились так, чтобы не перестрелять друг друга. Ломаются ружья, в стволы со священным трепетом вгоня­ются первые патроны. «Клац» – готово. Ну, всё! Теперь толь­ко ждать.

Сереет. Как в проявителе на фотобумаге медленно начи­нает вырисовываться контур снимка, так и здесь медленно по­являются очертания кустов, камыша, заводи. На небе, не понять, то ли тучи, то ли безоблачно. Тишина аж звенит в ушах. Кто первый? Ну, кто? И вдруг «ба-бах!»

Хлопают крылья по воде, истошно кричит утка: «Братцы, спасайся!» За ней разом срывается стайка, а вдогонку "ба-бах!"

Слава богу, промазали. Рано начали, еще плохо видать. Это у одного нервы не сдюжили, а остальные палили с азарта. Живите, уточки! Охотники тоже довольны, отвели душеньку: и уток видели, и пальнули, и вроде попали, да вот где-то в камышах попадали. Собаки сердятся: «Всегда мимо. Жрать меньше надо...»

Время летит незаметно, а вот уже и алая заря, а вот и сол­нышко. Канонада то разгорается, то стихает. Впечатление та­кое, как будто идёт бой и штурмуют высоту. Бойцы то под­нимаются в атаку и палят, а то вдруг залягут и притихнут.

«Эх, жалко, что ружья только у охотников, – думает Ста­рый Селезень. – Нам бы сюда хоть одно на всех, мы бы уж сверху вниз-то понужнули...»

Раздаются одиночные выстрелы, дуплетом. Против зако­нов акустики, одни выстрелы сухие, как щелканье бича, и сразу звук глохнет, как в вате, другие раскатистые, сочные, эхо от них по-шло с гулом, перекатывается и гуляет долго-долго. Слышно, как ахают выстрелы на соседних озёрах.

Бедные, глупые уточки, верные своему инстинкту, летят одним маршрутом на кормежку и на озеро. Нет бы через лесок да ещё затаиться, а они – как по расписанию, по узкой тропке. Их понужают и передают с рук на руки и подгоняют выстрелами «ба-бах! бах!»

Дробь сыплется сверху и тихонько буль­кает в воду.

Чайки, те поумнее, сразу похоронились, прижухли и ни гу-гу. Летит ворона, тяжело махает над водой, удивляется: «Кар-кар! Что тут у нас творится?» «Ба-бах!» – у вороны сып­лются перья.

- Черти тебя носят тут. Не хватало еще тебя, сатаны...

Вот стремительная стайка со свистом идёт прямо на охот­ников. Собачьим лаем тявкают выстрелы. Утки наткнулись на засаду, веером разлетаются и стремительно набирают высоту, но упорно летят вперед.

То там, то здесь со всего маха с высоты по наклонной смач­но шлёпаются утки и уже черными притонувшими кочками застывают на воде.

Ещё долго гремят выстрелы, то стихая, то разгораясь. Но вот конец перелёта. Охотники, как после гипноза, прихо­дят в себя.

- Ну, как, Вася?

- Да плоховато...

Чтоб охотник сразу стал хвастаться и сказал, сколько убил, – никогда. Надо знать, как у других, а уж потом не ударить в грязь лицом, хоть на несколько штук, да больше приврать.

- А где же твои двенадцать, если в руках всего две?

- Да в камышах не нашёл...

Опознают ли своих сбитых уток и не спорят ли из-за них? Никогда! Уважающий себя охотник не опустится до того, чтоб оспаривать. Тут свой этикет.

- Твоя, говоришь, эта утка? На, возьми.

- Да нет... Я так просто... Подумал...

Бредут к лагерю с добычей. Подходят и бро­сают уток в кучу, для шулюма, а что останется – разде­лят в конце, это для дома.

В каждой компании есть самый удачливый. Вася добыл пять штук, это неплохо, а вот Володя Соколых всего четыре, зато три из них кряквы, это класс! Но удивил всех Серёга Серов – одна утка и два гуся! Это что-то значит. Правда, одного гуся подобрал какой-то городской охотник-одиночка. Гусь упал ближе к другой стороне озера, и тот на резиновой лодочке только "скрип-скрип", нагло всех опередил. Вообще-то среди охотников так не принято.

Все завидуют Серёге черной зави­стью, а он делает вид, что ему это без разницы кого бить, что гуся, что утку. А у самого – рот от уха до уха. Что скажешь? Молодец!

У Володи Карпетченко беда, у него новое ружьё, а он за утро ещё ничего не добыл. Дядя Миша, старый охотник, ему советует:

- У меня так же было, берёт чуть выше и всё промах. Ты бери ниже или мушку немного сточи. А ружьё хорошее, бьёт кучно.

Володя тут же "берёт чуть ниже" и стреляет на другой берег по развешенной шубе городского охотника, что утащил гуся. С неё только клочья полетели.

- И правда, – говорит Володя, – кучно бьёт.

С другого берега орёт городской охотник:

- Вы чё (трам-тарарам!), совсем (трам-тарарам!) охренели?

Тут Володя из второго ствола опять по тому же берегу как шарахнет, только посуда созвякала. И опять:

- Нет! Точно, бьёт кучно.

Городской на карачках ползёт к берегу и дурнинушкой орёт:

- Прекратите! (Трам-тарарам). Забирайте своего поганого гуся, только не стреляйте!

В закопченном ведре закипает шулюм. Что может быть лучше его на охоте? Да ничего. Вы не пробовали? Нет? Тогда, хоть как ни рассказывай, а вам не понять. Это такой аромат, смешанный с горьковатым запахом дымка, све­жей утятины, лучка, перчика... Мм-ээ! Пальчики обли­жешь.

- Готово! Садись, братва! – И тот же ритуал. С почином!

Начинается самое интересное и приятное. Ещё никому не удавалось передать атмосферу единения охотничьих душ. Ви­дали картину «Охотники на привале»? Да? Ничего не ска­жешь, хорошая картина, но устарела, да и слабовата по части компании. Что такое, всего три человека, да и закуска слишком скромная. У нас же свои особенности национальной охоты.

Сейчас охотничий лагерь напоминает картину Ре­пина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Вида­ли? Вот, вот, это уж точно про охотников, все с ружьями, ве­селые, смеются.

Где современные Репины, Суриковы? А-у! Художники! Вот где тема, характеры, динамика и море экспрессии! Вот правда жизни. Рисуйте с натуры – и все Нобелевские премии ваши.

До вечернего перелета времени много, это самые счаст­ливые минуты. Угощаются, закусывают, спорят, ругаются, спят, поют, смеются и рассказывают.

На охоте свежий человек – это как свадьба с генералом. А если он ещё и не охотник, а гость, именитый ученый или из начальства, ему хана. Заговорят. Каждый считает своим дол­гом рассказать что-то необычное, жуткое.

Оказывается, все, как один, ворошиловские стрелки, белку бьют только в глаз, у каждого на счету не менее пары убитых медведей, с десяток волков, а уж уток бьют сотнями...

Спорят, перебивают друг друга, сердятся:

- Да что там барсук? Подумаешь, натопил десять литров сала... Вот я зимой убил лису на сорок кило. Честное слово! Вась, скажи! Во! Пять шапок сшили и два воротника...

- Николай Сергеевич, ты расскажи, как в прошлом году приехали с охоты и как твоего кума Володю встретила его жена.

Про это знают все, но ещё раз хочется послушать, тем более, в компании городской гость. Николай Сергеевич не ломается.

- Дело было так. Проканителились мы на охоте до ночи. Приезжаем, а Володя в дом попасть не может, кума закрылась на ключ изнутри. Мы и стучали, и кричали – не открывает. Тогда кум говорит:

- У нас на веранде со стороны огорода есть узенькое оконце. Ты подсади меня, а я головой вперёд пролезу.

- А как же ты приземляться будешь? На голову?

- Там погреб, а творило высокое, я на крышку и приземлюсь.

Выставили оконце, подсадил я кума, держу за ноги, он кричит: "Не бойся. Смело отпускай". Я и отпустил, только слышу через время где-то далеко внизу – шмяк! И тишина. Кричу – молчит. Минут пять звал, потом слабый жалобный голосок кума:

- (Трам-тарарам!) Погреб-то открытый, – и опять тишина.

А погреб у них глубокий, бетонный, думаю, убился мой кум! Давай барабанить в окно спальни, ору, что кум убился. Зажёгся свет, открывает кума дверь, ругается:

- Что? Натаскались? Заявились? Позднее не могли?

- Ты зачем погреб-то открыла?

- Забыли, что люди уже картошку начали копать, а вам всё некогда. Я его проветриваю. А кум твой, поганец, теперь пусть там сидит до утра. Я и лестницу вытащила, чтоб её солнышко прожарило, а то грибок съест.

Погреб хоть бетонный, но куму повезло, упал на картошку.

Жёны охотников – тема особая. Они люто ненавидят охоту, считают её дурацкой забавой и всячески стараются навредить.

У Коли Жданова, пока он выгонял из гаража "Жигулёнка", жена умудрилась вытащить из чехла ружьё, а взамен сунула кирпич и веник. На охоте он подзагулял так, что очухался, когда все уже собрались домой. Попросил мужиков выручить, они поделились и накидали ему в багажник штук двадцать уток.

Приезжает. А полон дом гостей. Из Кемерово. Спрашивают:

- Как дела, охотник? Много добыл? – А как увидели – заахали.

После бани за столом Коля и давай рассказывать про охоту:

- В этом году утки много. Я в лёт и одиночными, и дуплетом...

Жена думает – как так? С чего же он стрелял? Бегом из комнаты, открывает чехол, а там – веник! Поняла – он ружьё вообще не брал в руки. Возвращается, а Коля гостям лапшу на уши вешает:

- Я только "ба-бах!", а они низко летели… – и вдруг замер с открытым ртом, так как увидел жену. А та ехидно интересуется:

- Из чего же ты, хорёк, стрелял? Неужели из этого веника?

Но Коля и тут не растерялся. Охотники, они находчивые:

- Вот я и говорю – они же низко летят, а я их по башке веником, веником...

Но утка птица безобидная, а вот случай посерьёзней. Костя Морозов достал лицензию на медведя и с военкомом Петром Ефимычем поехали в Чарышский район. Дали им егеря, лошадей и они подались в горы. Забрались в глухомань. Егерь говорит:

- Тут я видел хорошего медведя. Лошадей оставьте здесь, и осторожно поднимайтесь вверх по ущелью, а я объеду сопку. Пугну на вас зверя. Вы не торопитесь, главное – оружие проверьте.

Только тут Костя и заметил, что его супруга умудрилась спрятать затвор карабина. От греха и от медведя подальше. А без него, карабин всё равно, что палка. Что делать? Он и говорит:

- Ефимыч, ты же военный. Из своего карабина и стреляй.

И вдруг видят, выше их метрах в тридцати – медведь! Разворотил пенёк и собирает личинки. А здоровенный – страсть!

Вообще-то, нужно было подождать егеря, но Пётр Ефимович, как человек военный и боевой, прицелился и только – "бах!" Медведь кубарем покатился вниз и прямо к ним. Костя заорал:

- Ну, ты Ефимыч – молодец! Одним выстрелом уложил!

Только тут случилось неожиданное. Как только ущелье стало чуть положе, медведь поднялся, да как рявкнет! Да как хватит!

Но и охотники не дураки, тоже, дай Бог ноги! Пётр Ефимович даже обогнал Костю и первым добежал до берёзы. А та, как пальма, ветки только на верху. Он и не заметил, как очутился на верху, а ведь ему перевалило за пятьдесят! За ним следом по-обезьяньи вскарабкался и Костя. Сам белый, как полотно.

Когда говорят, что медвежья болезнь бывает только у медведей – не верьте. Пётр Ефимович чует, от Кости потянуло пареной репой. И ещё хорошо, что он обнимал берёзу ниже его. Стали кричать. Наконец, появился егерь. Сперва собрал их карабины, потом подъезжает и спрашивает:

- Вы зачем туда залезли? Слезайте. Медведя вы даже не ранили, он просто скатился и с перепугу убежал в другую сторону.

У охотников руки-ноги, как оцепинели, судоргой свело и земное тяготение их не берёт. Кое-как слезли. Костя стал оправдываться, что у него ещё с утра болел живот, а вот приспичило, только на берёзе… И пошёл простирнуть бельишко в ручейке. Егерь говорит:

- Вы торопитесь, – говорит егерь, – а то зверь уйдёт и тогда медным тазом накроется ваша лицензия. Плакали ваши денежки.

- Ну его к чёрту, твоего медведя. Вместе с лицензией. – Отвечает Костя. – Как охотиться, если жена затвор карабина спрятала.

Тут и Пётр Ефимович вдруг что-то припомнил и спохватился:

- Сейчас же идёт осенний призыв! Мне надо быть в военкомате, а я тут наперегонки с медведями бегаю. Всё! Едем домой.

Охотников не переслушать. Обязательно заспорят, кто лучше стреляет. В ход идут бутылки, банки, шапки. Конечно, и озоруют. Сушится плащ или полушубок, «ба-бах!» – летят клочья, публика ва­лится со смеху. Обида? Какая там обида – наживём!

Дозволено на охоте многое, но по неписаному закону, драка – это исключение, не тот случай. А почему, тоже понятно – все вооружены и недалеко до беды.

Еще на охоту не берут баб, и тоже понятно почему – тут вообще может случиться грех. И ещё существует мнение, что женщин-охотников не бывает. Утка, ещё куда ни шло, а идти в одиночку на зверя, это вообще не женское дело. Но это не так. Сергей Николаевич Серов рассказал интересное.

- Может, помните сенсацию Василия Пескова и его статью "Таёжный тупик"? Он описал интересный случай с семьёй старообрядцев Лыковых, которые, как и Робинзон Крузо десятки лет отшельниками жили в тайге. Статья наделала много шума, некоторые не верили. В тропиках выжить можно, но в Сибири, где зима и холода по 7-8 месяцев, – никогда.

Лыковым эта сенсация принесла только беду. Надоедливые журналисты «кормились» этой сенсацией, регулярно писали о них. А когда из всей семьи осталась одна Агафья, ей пришлось туго, так как, кроме газетной шумихи, помощи не было.

Узнали мы, что она бедствует и решили помочь. Подобралась компания. Я тогда уже работал в Агропромсоюзе, Анатолий Банных, как удачный            и настоящий предприниматель, решил все финансовые вопросы. Ещё с нами был легендарный человек из Москвы – Юрий Удалов. Он окончил наше лётное училище, был в отряде космонавтов и при запуске «Бурана» был пилотом-дублёром. Потом была радость и огорчение. Радость от того, что "Буран", как челнок, успешно вышел на орбиту и успешно вернулся на землю. А огорчение в том, что проект был закрыт, "Буран" попал в ангар, и подняться в космос ему уже не суждено. На Алтай он приехал подполковником в отставке.

Дело было зимой и до Лыковой заимки можно было добраться только вертолётом. Загрузили  продукты, семена, порох и дробь. Оказывается, она сама охотится, у неё старенькая отцовская берданка, – гильзы металлические, а заряжает патроны она сама.

Сверху увидели её избушку, приземлились. Подаркам она обрадовалась, но больше всего козлу. У них козы водились давно, но в декабре козла задрали волки. Мы выбрали и привезли хорошего козла, но потом узнали, что от необычного полёта он так напугался, что утратил вообще интерес к козам. Так что Агафье пришлось его пустить на мясо.

Жили Лыковы чересчур скромно. Стола нет, – вместо него – широкая и высокая лавка вдоль стены. Освещение от лучины, было несколько свечных огарков, но она их берегла. Тут же зимовали и куры.

Ружьё ей нужно было, чтоб отпугивать зверьё и охотиться. Старообрядцы не едят мясо медведей, так как у них лапа похожа на ступню человека, а вот лосей, маралов и оленей отстреливали. Ещё промышляли рябчиками, куропатками, тетеревами.

Без ружья в тайге выжить трудно. Однажды ночью слышит, кто-то фыркает и ворчит под окном. Присмотрелась, а это медведь лакомится на грядке морковью. Пришлось браться за ружьё и отпугивать.

Свободное время проводит в молитвах, она знает грамоту. Странно одно – не имея связи с миром, она знает о проблемах в стране. С приезжими старообрядцы фотографируются неохотно, но с нами Агафья согласилась.

- Почему же она не тогда уезжает к людям?

- Привыкла. Да и трудно ей привыкать к новой жизни.

Если для Агафьи Лыковой ружьё – необходимость, то для наших охотников оружие – это страсть, а может и блаж. На утиную охоту привозят всё, что есть дома: винчестеры, пятизарядки, тульские, ижевские, заграничные. Привозят карабины с оптическим прицелом, пистолеты. Зачем везут весь этот арсенал? Хочется похвастать перед друзьями. Разглядывают, ахают, охают.

- Вот это ружьё! – А в голосе восхищение и тоска.

- А чьё это?

- Это Васино, – все с завистью глядят на Васю, а он как бы не замечает, что у всех аж глаза блестят, а у самого сердце от радости выпрыгивает, и он с ним сладу не находит.

Обязательный обычай – ходить в гости. Едут к знакомым всегда со своим угощением. Таким гостям от души рады, тем более, что будет ответный визит.

Тут свой ритуал: шумная встреча, объятия, застолье от чи­стого сердца. Но пьют мало, берегут силы, впереди ещё много встреч. Да надо же вечерком и душеньку отвести на перелёте...

У каждого лагеря обязательно что-то приключилось забав­ное, и это пересказывается много раз, обрастает весёлыми подробностями, дополняется. И вот он живой анекдот.

Моховое озеро. Тут всё началось хорошо. Собрались солид­ные охотники, правда, половина городских. И кто? Директор мясокомбината, начальник главснаба, управляющий трестом, генеральный директор... Между ними затесался доцент университета, такой безобидный интеллигент в очёчках, далёкий от охоты. Упросил, чтобы его взяли пообщаться с природой. Ладно, думают, много он не съест и не обопьёт, пусть отдохнет от интегралов и логарифмов.

Приехали, расположились. Пока светло решили проверить скрадки. Развели костёр, на палатку вывалили трёхдневный продпаёк, говорят доценту:

- Мы пойдём скрадки проверим, а ты вари и никого не подпускай, а то оружие и весь харч на виду.

Ушли. Доцент начал возиться с ужином, стал разглядывать, что привезло начальство. Если сказать, что всё скромно, то это будет неправда. Только из напитков здесь кроме водки, коньяк, виски, бренди, сухое вино. Есть даже спирт, а уж про закуску и не стоит говорить. Работают все не на гвоздильном заводе.

Те проверили скрадки, что-то подправили. Идут к лагерю уже потемну, перегова­риваются, на душе ангелы поют. Впереди стол и ночь, да ка­кая!

Сейчас тройная уха, шашлыки, а под них... Э-х! Вот и костёр.

- Эге-гей! Встречай, дорогой! Готов ужин, наука?

Вдруг от костра «ба-бах!» – с сосенок сыпятся кора и иголки.

- Ты чё? Офонарел? Это же мы, свои! – А оттуда «ба-бах» дуплетом, и снова как гахнет, из стволов пламя летит.

- Что случилось? Он что, очумел?

И так около часа доцент не подпускал их к лагерю, отстреливался, как партизан, на все уговоры палил так, что приходилось тыкать­ся мордой в траву, а сверху сыпались сучья и листья.

Лагерь стоял на мысу и выступал в озеро, не подойти. Ко­стёр пылает, чуть где шевельнулось – «ба-бах!»

Только представьте: в ста метрах еда, выпивка, а не подсту­пишься. Наконец всё стихло. Подкрались, глядь – спит до­цент.

Батюшки! Что натворил-то, учёная голова! Бутылки все откупорены. Это он из всех пробовал, потом окосел. Стащил все ружья и занял круговую оборону, в голове-то засело: «Не подпускай никого!»

Вот Куликово озеро. Тут весело. Как и заведено, в каждой компании свой заводило-балагур. В этой компании всегда с охотниками дед Курносов. Он часто рассказывает, как один ходил на медведя и работал промысловиком – белку бил в глаз. А вот с уткой не повезло, зато расстрелял почти все патроны.

- Дед, ну как же так? Ты же промысловик, белку бил в глаз, и хоть бы одного чирка подстрелил.

- Ничего. Я сейчас пойду и добуду. – Поднялся и пошёл вдоль берега озера.

Через время слышат – два выстрела дуплетом, а потом и сам дед Курносов появился. И несёт две отличные кряквы. Только интересно, что все патрона у него целые. Как так? Стали расспрашивать. Он сперва молчал, а после стопочки разговорился:

- Иду берегом, вдруг слышу – плещутся. Только кусты раздвинул, а они под берегом на мелководье кормятся. Я не успел и за ружьё взяться, вдруг с того берега кто-то – "ба-бах!" Я так и сел. Вижу мужик в броднях лезет в воду. Тут я как заору: "Убили! Ой, пропадаю!" Мужик как хватит в кусты. Я вдогонку крикнул ещё пару раз "Убили!", потом собрал уток и ходу.

На Боровом озере охотилось районное начальство. Случилось так, что они неосторожно за ночь уничтожили всё спиртное. После утренней зорьки начальство даёт указание председателю райпо Кузьмину смотаться в соседнюю деревню.

Везти его вызвался на "Ниве" главврач Ракитин, заодно прихватил и свою Пальму. Поехали. Магазин оказался закрытым, потому как продавец Надя Истомина женила сына. Уговорили её открыть магазин и отоварились. Потом Надя уговорила их поздравить молодых. Заехали. Поздравили...

Заявились в лагерь уже потемну, за рулём Кузьмин, сам чуть тёплый, а Ракитин вообще никакой. Утром главврач вдруг спрашивает:

- Мужики, а куда делось моё ружьё? И где моя Пальма?

Тут очень удивился Кузьмин. Говорит:

- Так ты же на свадьбе и ружьё, и собаку подарил жениху!

Сколько озер, сколько лагерей, привалов, столько и исто­рий. Всех и не упомнишь...

Про теорию относительности Эйнштейна слышали? Это про время, которое в космосе идёт медленно, а на земле – быс­трее. На охоте время летит в каком-то непонятном, другом измерении. Не успели оглянуться – и вот она, последняя зорька.

К лагерю бредут молчаливые, недоволь­ные. Всё. Надо по домам. Праздник кончился, и опять эти нуд­ные серые будни.

Расставаться жаль. Жаль обжитой поляны, этого грубо ско­лоченного стола, кострища. Какая-то грусть наваливается, и начинает щемить сердце. Расстаются, как фронтовые друзья, которые ели с одного котелка, укрывались одной шинелью, стояли на огневом рубеже. Патронташи пустые. Пусто и на душе.

Бывает, кто-то занеможет и ему не до уток. Тогда перед отъездом выползет из палатки, удивляется:

- Что? Уже домой? И как же это я проспал? Ребята, по­стреляйте, а то баба проверяет... Если ствол ружья чистый, то скандал: «Где ты, змей, шатался?»

Пылает прощальный костёр, молча едят. Пытаются шутить, но не очень-то весело получается. Все как опу­стошённые, чего-то жаль. Собирают палатки, упаковывают, делят уток. Берут не все, не за тем ехали. Состояние, как пел Высоцкий:

В суету городов и потока машин

Возвращаемся мы, просто некуда деться...

Это про охотников. Правда, через неделю можно снова встретиться, но это уже не то. Перегорело. Праздник кончился. Грустно. Итак, до встречи через год. До свиданья, дорогие друзья. Прощайте, уточки, приле­тайте сюда снова и простите, если что не так.

Редко какая жена выйдет встречать с добром своего до­бытчика, большинство сердятся, психуют. А с чего? Ну, собрались мужики, отдохнули. Ну чего сердиться? То ли завидуют.

- Явился?! Нагулялся?! Залил шары, и горюшка ему ма­ло! Вон изгородь повалилась, опять коровы в огород забра­лись... Хозяин грёбаный... Я, как одиночка, с молотком бегаю, а он всё по охотам раскатывает... Скотина! Сейчас же иди ремонтируй!

Даже собаки чуют нелады и скорей с глаз долой!

Ладно. Всё помаленьку утряслось, с недельку охотник при­ходит в себя. Как после курорта человек никак не может впи­саться в обыденную жизнь, так и тут. Томятся, взды­хают.

Ничего, жизнь продолжается. Зато есть что вспо­мнить:

- А помнишь?..

- А я дуплетом...

- Я вторую в лёт...

Проходит время, и впереди опять зажигается слабый огонёк, и всё ближе, ближе, и с каждым месяцем он всё ярче разгорается.

Кто, как не охотник всем своим существом сливается с при­родой, тянется к ней, и это его глазами увидено и сказано вслух:

Выткался над озером

Алый свет зари...

Это маленькое счастье, ради него стоит жить. Честное слово!

 

Повесть о том, как один генерал двух мужиков накормил!

(Родственные души)

Пятно на мундире можно

прикрыть орденом.

В. Кащеев

Поехали мы как-то на рыбалку. С ночёвкой. Кто знает в охоте и рыбалке толк, тот поймёт – это праздник души. Вечером, как водится, сварили уху, поели, не без того, выпили. В меру, конечно. Правда, какая мера для рыбака и охотника, это ещё вопрос. Но не в этом дело, дело в том, что потянуло мужиков на лирику, и вот почему. Только представьте, сумерки мягко, как на кошачьих лапах, бесшумно и незаметно подкрадывались со всех сторон, постепенно превращая свет в какой-то сиреневый кисель. Когда темень совсем загус­тела, на небе как кто пригоршню бисера сыпанул – замерцали звёздочки. Хорошо.

Долго молчали, потом закурили и помаленьку разговорились.

С нами был Александр Гаврилович Шабанов, полковник в отставке. Вдруг он и говорит:

- Уха у нас получилась неплохая, но бывает и лучше. Настоящая уха – это явление, целая филосо­фия. Вот, скажите мне, может ли уха влиять на умственные способности, карьеру людей и, наконец, на их зарплату?

Все загалдели, заспорили. Выходило, что – да, в рыбе много фос­фора, но не настолько, чтобы сразу поумнеть. Уха может повлиять на карьеру самого повара, но не больше. И то при особых обстоятельствах.

- Вот тут вы и заблуждаетесь, – говорит Александр Гаврилович, – в моём случае, о котором я вам хочу рассказать, карьера повара как раз была совсем не нужна. Послушайте.

К нам в дивизию из Генштаба ждали генерала Артюхова с инспек­торской проверкой. Для дивизии это событие, причём, генерал мог заявиться, как у Гоголя в "Ревизоре", инкогнито – как снег на голову. Мог приехать с комиссией, а мог и один, причём, за день раньше, и себя не афишировать, а уж потом нагрянуть.

Чего греха таить, в армии каждый командир старается выглядеть не хуже других, потому все пытаются как бы задобрить проверяющих. Мягко говоря, пытаются вручить презент, а грубо говоря, всучить прозаический подарок под благовидным предлогом. Как бы от большой радости. И надо сказать, что, как правило, проверяющие не возражали против такой неожиданной радости. Брали как должное: часы, сервизы, наборы коньяка, то же охотничье ружьё "Зауэр" – три кольца или винчестер.

Наш командир дивизии, полковник Перунов, был мужик неглупый и по такому случаю тоже подсуетился, обзвонил соседей. Оказалось, что генерал Артюхов заядлый рыболов и охотник, великолепно стреляет, но больше всего любит рыбу. И если уха, то чтоб она была в закопченном ведре, на природе и чтоб припахивала дымком. Всё по­тому, что сам он был родом с Волги.

Но это всё присказка, а вот сама суть.

Наш полковник вызывает замполита, майора Сыроежкина.

- Есть ли у нас в дивизии среди офицеров хорошие рыбаки-охотники?

- Конечно, есть, – даже обиделся майор, – хотя бы лейтенанты Гамаюнов и Зарецкий. Парни из Сибири, с детства в тайге промышляли этим.

- Вот и хорошо, – потирает руки командир, – организуй, чтобы завтра они пораньше встали и к 8-00 наловили с ведёрко рыбы. Исполняйте.

Так и сделали. Всё шло по плану, не по плану только у жены Зарецкого был день рождения. По этому случаю молодые офицеры крепко надрались. И, конечно, проспали. Подхватились часов в семь, путём не поели, прихватили бутылку на опохмелку и на озеро. Пока то да сё, а время уже поджимает. Примчались, закинули удочки, поймали по паре окуньков да несколько лещей – всё! Вышло время, а в армии дисциплина и приказы, там нет такого слова "Не могу!", приказ – надо исполнять.

Смотрят, какой-то дед в ватнике сидит на бережку и тягает рыбку за рыбкой. Уже чуть ли не полное ведёрко, сразу видать, что нас­тоящий рыбак, прикормил рыбу. Сибиряки к нему.

- Здорово, батя.

- Здравствуйте, ребята.

- Батя, давай баш на баш. Ты нам рыбу, а мы тебе бутылку.

Если бы "батя" твёрдо им сказал, мол, отвалите, ребята, они бы отстали, а то он понёс какую-то заумную чушь: "Это дело такое... тут не столько рыба, сколько сам процесс... Он не соизмеряется с бутылкой… Это равносильно пить армянский коньяк в подворотне гранёными стаканами да ещё в телогрейке... "

Ребята толком не поняли, что он хотел сказать, а потому хватают его улов, пересыпают в свою посудину. В пустое ведро ставят бутылку, и получился у них принудительный бартер.

- Ты уж не обижайся, батя. Тебе всё равно делать не хрен, а нам эта рыба нужна позарез. Тут один звёздный придурок с ума сходит, а другие со страха готовы на карачках ползать. Ты ещё надёргаешь лещей. Это самогонка, а не коньяк, её можно пить в телогрейке. Даже "с горлá". Будь здоров. Не кашляй.

Ладно. Ровно в 8-00 рыба была там, где надо, а лейтенанты заступили на дежурство, спустились под землю к своим радарам и ракетам.

Потом в расположении дивизии появилась комиссия во главе с генералом Артюховым, потом была проверка, потом в узком кругу, на природе, была уха с дымком. В закопченном ведре. Генерал остался всем доволен, особенно ухой. Как рыбак, сам решил поблагодарить тех, кто ловил рыбу.

Просьба проверяющего – закон. Лейтенантов срочно волокут из-под земли на белый свет и ставят перед ясные генераловы очи. Командир дивизии тоже доволен, угодил проверяющему, но тут вот что случилось.

Как только генерал увидел рыбаков, то вместо благодарности как-то странно задёргал головёнкой и стал жутко материться. Полковник Перунов глаза вытаращил, ничего не поймёт, а тот уже старенький, из него песок сыпется, но армейская школа берёт своё, как понёс по кочкам – мама родная!

- А-а-а! Мерзавцы (трам-тарарам)! Да таких как вы, мародёров, мы в войну отдавали под трибунал (трам-тарарам)! Защитнички (трам-тарарам)… матери! Таким не место в армии!

Обращается к полковнику, тычет в них пальцем:

- Это же они, сволочи, у меня, старика, отобрали ведро рыбы (трам-тарарам) и к тому же я у них ещё и "звёздный придурок"! Так что, полковник, большое тебе спасибо, но только за воду, – тут генерал склонился в театральном поклоне, – а ухой, выходит, это я тебя накормил. Рыба-то моя! Они же, черти, мне за ведро рыбы подсунули бутылку (трам-тарарам)! Мне! Генералу! И хоть бы водка была путёвая, а то самогонка! Да я не все коньяки пью, а только армянские, а они мне этот сиводрал! Ах вы (трам-тарарам)! Ещё советовали пить "с горлá".

Чтобы эмоциональнее прочувствовать, что говорил генерал, в меру своего образования замените (трам-тарарам) на крепкие народные слова. Поставили? Ну, что? Крепко говорил генерал?

Лейтенанты стоят навытяжку и со стыда готовы сквозь землю провалиться. Ну так случилось. Виноваты. Командир взглядом испепеляет, сопит, как бык перед случкой, только что слюну не пускает, но кулаки сжал. Что делать? Рыбаки понимают, добром это не кончится, так обидеть заслуженного генерала. И тут Зарецкий решает: пропадать, так с музыкой.

- Товарищ генерал, – говорит, – разрешите обратиться?

Тот аж взвизгнул и ножонками затопал:

- Ух ты, рэкетир (трам-тарарам)! Ещё и дискуссию разводить собрался! Философ чёртов, Цицерон (трам-тарарам)! Обращайся, только без слюней и соплей. Не люблю, – а сам думает, сейчас будет каяться. Но случилось то, что он никак не ожидал.

- Скажите, товарищ генерал, на какой крючок вы ловили и что использовали на прикорм? Вопрос не праздный, дело в том, что на том месте, где вы ловили, рыба обычно не клюёт.

Генерала как кто сзади по затылку коромыслом съездил. Уже другим тоном спрашивает, вопросом на вопрос: "Сами-то вы на что тут ловите?"

- У нас обычно крючок «тройка» или «четвёрка», на прикорм идёт жмых.

- Что? Ловите на "тройку" и жмых? – Генерал даже руками по-бабьи всплеснул и к комдиву: – Нет, я не могу! Вы уж тогда, как поросятам, давайте комбикорм. Эх вы, горе-рыбаки. Запомните, лучше прикорма, чем пшённая каша на растительном масле, нет. А я летом даже не прикармливаю, а ловлю на распаренную перловку. Крючок надо покрупнее, а то идёт мелочь.

- Нет, товарищ генерал, мы ловим давно и неплохо, только у нас на Катуни всё по-другому, чем здесь. На озёрах хорошо идёт на жмых и тоже варим специальные каши, но это зимой.

- Вы с Алтая? Ну и как там вообще рыбалка? Как ловите? – Уже с интересом спрашивает генерал Артюхов.

- По-разному. Хариус хорошо идёт на перекатах, вообще без поплавка, с облегчённым грузилом. Ловим на кобылку или мошку. Хорошо идёт в июле и августе, только успевай таскать. На озёрах и тихих речушках ловят по-разному, но интересно ловить на пузырь. Может, слышали?

- Что? – вытаращил глаза генерал. – Какой ещё пузырь? Что ты мелешь?

- Этот способ хороший, только нужна лодка. Ловится на живца, без грузила, а вместо поплавка – пузырь.

- Вместо поплавка пузырь? Какой пузырь? Что за хренотень?

- Любой пузырь. Можно свиной, но лучше скотский.

- Да зачем? Говори толком. – Генерал от нетерпения замахал руками.

- Что тут непонятного? Забрасываешь живца, а леску привязываешь за пузырь и пускаешь. Тут крючок нужен покрупней.

- Как пускаешь? Совсем?

- Да. Так штук двадцать запустишь и следи. Как только щука или таймень заглотит живца, так и начинает его таскать. Таскает-таскает, а как устанет, подплывай и сачком в лодку.

- Не пойму, зачем свиной пузырь и зачем с ними вообще канителиться? Можно же и воздушный шарик надуть.

- Не скажи, товарищ генерал, – поучает его Зарецкий, – когда щука таскает его по озеру, то стоит задеть за ветку, сучок или мудорез (по-вашему – осока), бах – и нет ни рыбины, ни крючка. Что ты! Тут нужен именно пузырь.

- Ай, ловко! И ведь остроумно. Не пробовал, надо испытать.

- А ещё хорошо ловить "пауком".

- Ну-ка, ну-ка! Слыхать-то слышал, а вот толком так и не понял. Я же с Волги, а у нас там "пауком" не ловят. Давай поподробней и толком.

- Тут вы правы, так ловят на небольших реках, в омутах. Ловится просто, нужна только сноровка, а забрасывают его так…

И пошло, и поехало. Взахлёб. Перебивают друг друга. Генерал давай рассказывать, как он ловил осетров под Астраханью перемётами на про­токах, лейтенанты давай плести, как трактором на озёрах ловят рыбу по весне, когда она задыхается.

- Трактором? – изумился генерал. – Рыбу ловят трактором? Да вы что, совсем ох... (охренели?)

- Нет. Ловим "Беларусом". Одно колесо стопорится, а другое в ледяном желобке, между двумя лунками, и как насосом перегоняет воду вместе с рыбой. Она в это время без кислорода задыхается и в лунках аж кипит. К весне её много гибнет. А тут только сачок подставляй, тоннами ловят.

- Да ты что! Ведь врёшь?

- Честное слово!

Долго так говорили про рыбалку и снасти. Потом генерал спрашивает:

- Ну, а охота на Алтае хорошая?

- Ещё какая! Может, слышали, к нам едут с Германии, Франции, Испании. Горный Алтай продаёт лицензии на отстрел медведей, за доллары.

- И едут?

- Что ты! Отбоя нет от желающих. Вертолётом забрасывают их в горы и под присмотром егерей охотятся. В бытность Хрущёва к нам приезжал даже наследный принц Ирана и добыл для своей коллекции – архара. Внуки Демидова, того самого заводчика, тоже приез­жали из Англии и охотились.

Из-за этого нам, местным, всё труднее достать лицензию на козла, лося или того же медведя.

- А как с водоплавающей дичью?

- Это несерьёзно, – говорит Гамаюнов, – мужики едут на от­крытие охоты, чтоб отдохнуть, а не охотиться. Мы больше любим ходить на гуся. Но это когда пойдёт северная птица, и ещё надо знать места. И время. А утка, это баловство, для придурков.

Генерал или по запарке проглотил «придурка», или в азарте даже не заметил. Расчувствовался:

- А я, признаться, люблю утку и открытие охоты. Люблю эту суету, со сборами и ночёвками. Люблю посидеть у костра, послушать охотничьи байки, а потом этот первый выстрел. О-о! – Генерал вздохнул и как-то даже просветлел лицом. – Да что вам говорить, вы же, ребята, охотники.

- Это само собой, – согласились "ребята".

- Ясно. А новое, своё сибирское, в охоте есть?

- Как не быть. У нас, что ни деревня, свои охотничьи секреты.

- И к примеру?

- Ну, к примеру, ловить уток капканами. Не слышали?

- Утку ловить капканами! – генерал нервно хохотнул, потом недоверчиво уставился на Зарецкого. – Лейтенант, ты с головой дружишь?

- Так точно, товарищ генерал. Неужели не слышали?

- Никогда. Ну-ка, ну-ка, соври старику.

- Это правда, честное слово. Из досок сколачивается небольшой плотик, насыпается пшеница и настораживаются капканы. Капканы мелкие, что идут на грызунов. Потом плотик пускают в заводь или загодя якорят в местах, где утка кормится и отдыхает. А дальше всё просто: утка сперва подбирает зерно с краёв, потом лезет на плотик и обязательно угодит в капкан.

- Ловко! Вот черти, – восхищённо говорит генерал, – а стреляете вы, сибиряки, хорошо?

Лейтенанты переглянулись.

- Как вам сказать, товарищ генерал, пока не промахивались. Мы же потомственные охотники-промысловики. С детства в тайге. Промах для охотника – это что-то необычное, он лучше стрелять не будет, если не уверен. Мы белку бьём в глаз, чтоб шкурку не испортить.

- Так не бывает, чтоб не промахивались. Я сам неплохо стреляю, а на охоте всякое бывает. Не люблю хвастунов.

Те пожали плечами, не спорят, и этим ещё больше распалили гене­рала. Засопел, нахмурился.

- Это мы сейчас проверим. – И обращается к полковнику. – Дай коман­ду, чтоб организовали всё, как положено, на полигоне.

Поехали на стрельбище. Стреляли из автоматов одиночными по грудным мишеням. Первым – генерал. Стрелял он отлично, выбил 45 очков из 50. Причём три выстрела в "десятку".

- Теперь вы, ребята.

«Ребята» переглянулись, и только – бах-бах и оба выбивают по 44, и тоже по три "десятки" у каждого.

Генерал целится и выбивает 47 очков. Доволен, улыбается. Наш пол­ковник только руками развёл, мол, ну что тут скажешь! Выходят "ре­бята" на огневой рубеж и опять поджимают генерала, выбивают по 46 очков.

Генерал уже подозрительно глядит на лейтенантов и молча берёт автомат. Долго целился и выбил 49 очков. Это кажется предел для автомата, это же тебе не снайперская винтовка. Довольный говорит:

- Вот так собак стригут, за хвост и палкой. Прошу вас, – тут генерал опять театрально поклонился.

- Слушаемся, товарищ генерал.

Стреляют и у каждого по 48 очков. Ни больше, ни меньше. Генерал начал сердиться, видит, что его дурачат, наступают на пятки, как престарелому дедушке в генеральских погонах. Не может же так быть. В голос кричит:

- Вы что же это кокетничаете как (трам-тарарам!). Издеваетесь? А-а! Обидеть боитесь? А ну-ка на огневой рубеж, марш! Стрелять в полную силу.

Те опять переглянулись и, чтобы не обидеть, а главное, не осра­мить охотничье самолюбие, тоже выбили по 49 очков. И главное, как по заказу, у каждого по 49. С генералом чуть не истерика. Точно, издевают­ся! То рыбу отобрали, а теперь позорят. Ну что хотят, то и делают. Коршуном налетел на комдива, слюной забрызгал, в голос орёт на него:

- Полковник! Это что за дисциплина? (трам-тарарам!) Вы хотите сказать, что у вас все офицеры так стреляют? Хотите, чтоб я устроил офицерскому составу зачёт по огневой подготовке? Я это могу и даже отмечу в материалах проверки! Хотите? Что вы мне тут цирк устраиваете! Вильгельмы Телли (трам-тарарам)!

Тут наш комдив как рявкнет:

- А ну-ка – марш на огневой рубеж! Я вам покажу эпилепсию! Устрою бермудский треугольник и Варфоломеевскую ночь! – Тут он матюгнулся, но по сочности ему было далеко до генерала.

Тем деваться некуда, знают, где раки зимуют, бах-бах и у каждого по 50 очков. Всё же обошли деда-генерала. Шутя.

- Это другое дело. – Говорит вроде и миролюбиво, но видать, что сильно расстроился. Достали его молодые, и дело вроде пустяшное, а он чуть не подпрыгивает. – Стреляете вы, сибиряки, отлично. Поздравляю.

Поздравить-то поздравил, а по голосу можно понять так: "Чтоб вас черти взяли! Сволочи!"

Наш полковник видит такое дело, давай леща подпускать:

- Товарищ генерал, вы не удивляйтесь, они потомственные охотники-сибиряки. Это порода такая, ещё с Ермаком туда пришли, а потому они все поголовно или охотники, или уголовники. А пьют как? Вы стреляете разве хуже? Я вот моложе вас, а 49 ещё не выбивал.

Генерал до того расстроился, что велел комиссии отправляться в Москву, а сам решил остаться. Стал психовать. Ну не может он уехать битым.

- Сейчас я иду отдыхать, а завтра в 7-00 встречаемся этим же составом на озере. Погляжу, какие рыбаки эти урки сибирские. Вёдрами рыбачить ума много не надо. – И волком смотрит.

И говорит это так, как в старину офицеры вызывали обидчика на дуэль. Вот ведь как близко к сердцу всё принял.

На другой день рано утром все были на озере. У каждого по две удочки, своя наживка. Уставились на поплавки и замерли. Время хоть и пошло, но для них всё исчезло. Все эти ракеты, радары и капиталисты с блоком НАТО, всё это ушло на задний план, зато в поплавок вместился весь земной шар.

Полковник к рыбалке был равнодушен, сперва ходил по берегу от одного рыбака к другому, пока генерал не наорал:

- Ты какого (трам-тарарам) тут мотаешься, как… в проруби? Ты же своей тенью рыбу пугаешь. Не мельтеши. Это же святое дело, тут нужна тишина и покой. Сгинь.

Тот пошёл толкаться у костра, где всё готовилось к "завтраку на траве". Сервировали стол, расставили походные стулья. Ждут.

А рыбаки замерли истуканами, и как только поймается рыба, китай­скими болванчиками помаячат, опять замрут и ревностно следят за соседями.

Ровно через час генерал встал и подал знак, что рыбалка окончена. К костру несёт каждый свой улов. Полковник уже и не рад, что втравил проверяющего фанатика в эту рыбную авантюру. А ну, как и сейчас сиби­ряки отчебучат и переплюнут деда, тогда ещё неизвестно, что он нака­тает в заключении по результатам инспекции. Но когда увидел, сколько кто наловил, как камень с души. Генерал обставил сибиряков: на распа­ренное перловое зерно надёргал один столько, сколько на червя нало­вили лейтенанты.

Ну что тут скажешь? Ловил он отменно. И главное, что всё по-честному, рыбе ведь не прикажешь, на чей крючок цепляться. Генерала как подменили, сразу повеселел, стал балагурить.

- Эх вы, молодёжь, а ещё таёжники-промысловики. Да с таким промыслом с голоду можно помереть.

- Товарищ генерал, – говорит Зарецкий, – мы привыкли ловить на Катуни, а тут озеро-болото. На реке бы мы обставили.

- Конечно, – в тон ему подхватил генерал, – плохому танцору всегда... мешают.

Шутка начальства, самая смешная, все засмеялись, а генерал вывалил рыбу в таз, берёт налима покрупней и хвастается:

- Ох, какой красавец! Ишь ты, как нагулял, печень так и выпирает. Что, сибиряки, у вас такие красавцы водятся?

Зарецкий был побойчее, он и говорит:

- Вот вы, товарищ генерал, всё над нами смеётесь и не верите, и сейчас опять поднимете на смех. А я вам честно говорю – у нас в колхозе один тракторист, Миша Стариков, поймал налима, аж на пять кило.

- Ой, удивил, тут и смеяться нечему, – отмахнулся генерал, – я сам не раз ловил таких налимов.

- Так-то оно так, – не сдаётся Зарецкий, – но не это главное, главное – как он поймал?

- Ну и как?

- В петлю на зайца.

Засмеялись, а генерал Артюхов и тут не растерялся, говорит:

- Зря смеётесь. Я, например, знаю, что иногда сомы, когда речушки или озёра пересыхают, утром по росистой траве перебираются в соседние водоёмы. Инстинкт у них такой, врождённый. Может, и ваш налим перебирался в соседнюю речушку, да и угодил в заячью петлю.

- Так-то оно так, – не сдаётся Зарецкий, – а как объяснить, что рядом с ним заяц оказался в корчаге из прутьев, по-нашему – в «мордушке», вместо рыбы?

Тут и генерал растерялся, начал что-то буровить научное, но потом сам запутался и говорит:

- Ну и как это случилось, что налим в заячьей петле, а заяц в реке и в корчаге? Только не ври.

- А это мы с Женькой, извиняюсь, с лейтенантом Гамаюновым, раненько утром их местами поменяли.

Всё оказалось так просто и неожиданно, что генерал смеялся так, что слёзы выступили. Отдышался, вытирает глаза платком, сам всё всхлипывает, никак не успокоится. Спрашивает:

- Зачем же вы это сделали?

- А потому, как этот Миша Стариков не верил в охотничьи и рыбацкие байки, всё насмехался: «Брехня! Так не бывает!» А тут утром смотрим, бежит наш Мишаня, у самого глаза по кулаку, чуть крыша не поехала. Кричит, захлёбывается:

- Сколько лет охочусь и рыбачу, но такое! Теперь я вам верю.

Когда отсмеялись, генерал тоже вдруг начал чудить, как кто его подменил. И началось с того, что лейтенанты заметили приготовление к "завтраку на траве", а свою миссию выполненной. Берут под козырёк и к генералу, потом к своему начальству:

- Товарищ полковник, разрешите отбыть в расположение части и приступить к несению боевого дежурства.

Да не тут-то было, встрял генерал.

- Нет, нет, полковник. Пусть остаются, мы ещё не всё обсудили по пуску ракет и упреждающему поражению пусковых объектов противника, а также не всё ясно по подлёдному лову и отстрелу волков. За ухой всё и обсудим.

Полковнику что? Если генерал на подъёме и сам просит, значит, всё идёт путём. А генерал был в ударе. Зачем-то отправил гонца на продсклады части с наказом – привезти петуха, на крайний случай, курицу. Когда привезли курицу, он и говорит:

- Вы читали о том, как один мужик двух генералов прокормил? А теперь наоборот – генерал может накормить двух мужиков, – и показывает на лейтенантов, – и вас всех в придачу.

И, вы не поверите, генерал сам стал… готовить уху. Но как! Это надо было видеть! Китель снял, рукава тельника засучил и с каким-то благоговением и упоением начал священнодействовать. На своём веку полковник Перунов видел много про­веряющих, но такое довелось видеть впервые. Согласитесь, необычно было видеть гостя такого ранга, из самой первопрестольной, который хлопочет над ухой. Даже ворошить угли никому не дозволяет, держит пламя нуж­ной силы, гонит всех помощников.. Вокруг, как голодные волки, сидят подчинённые, облизываются! А генерал их ещё назидательно поучает:

- Вы надолго запомните меня. Учитесь. Вообще-то это тайна, но так и быть, дам вам настоящий рецепт ухи. Тройная, с сопливыми ершами, про­тив неё, что гороховый суп вместо украинского борща.

Этот рецепт монахи хранили триста лет, а оказывается, эту вкуснятину готовят из… петуха! Да, да и не смейтесь. Сперва отваривается петух, что мы и делаем, а уж потом на птичьем бульоне варим уху.

Да, уха была на славу, Что интересно, генерал её сам разливал по тарелкам и лейтенантам подал первым.

Перед тем, как уезжать, когда уже и машина подошла, у него с комдивом произошел интересный разговор.

- Спасибо, Борис Петрович, – генерал впервые назвал полковника по имени и отчеству, тот рассолодел от удовольствия, как кот, у которого почесали за ухом, – уважил ты меня, так уважил. Давно такого азарта и блаженства не испытывал. Долго буду помнить. Понимаешь, кажется, даже помолодел и жить хочется.

- Очень рад, товарищ генерал. Прошу вас, если надумаете, то приезжайте­ без церемоний.

- Спасибо. И ребята твои молодцы, не подхалимы-угодники, цену себе знают, держатся с достоинством, поговорить можно, как с мужиками. Словом, настоящие рыбаки и охотники. Как их?

- Лейтенанты – Зарецкий и Гамаюнов.

- Вот-вот. Кажется, они у тебя долго засиделись в лейтенантах. Ты вот что, пиши-ка на них досрочное представление, это будет кстати. По итогам проверки я тебя и их буду рекомендовать на досрочное производство.

А через два месяца Гришка Зарецкий и Костя Гамаюнов надели погоны старших лейтенантов, а комдив Перунов надел генеральские штаны с красными лампасами. Вот как. А вы ещё говорите, что хорошая уха ничего не значит. – Так закончил рассказ полковник в отставке. – Ну что? Давайте укладываться спать.

 

Заповедный дар души

(Рассказ про егеря)

Когда вспоминаешь, что мы все сумасшедшие,

странное в жизни исчезает и всё становится понятным.

Марк Твен

Природа у нас особая и для охотников раздолье. Есть лес, реки и озёра, так что есть где побаловаться с ружьишком. Чего стоит красавица Кулунда! Она плавно петляет мягкими изгибами и несёт прохладу. А чтоб она случайно не расплескала своё серебро и не заблудилась, по берегам её столпились и сторожат белоногие берёзки да кусты ивняка, перевитые паутиной хмеля.

И на этом раздолье организовали у нас заказник. Через несколько лет областное начальство «положило глаз» на этот райский уголок и построило там что-то вроде дачи. Ну «дача», это может и слишком громко сказано, а так себе: домик, банёшка, гараж и кое-что по мелочи.

Сейчас принято ругать бывшее партийное начальство. И то было плохо, и это не так, а мы про них худого слова не скажем. Приезжали они редко, не шумели, не надоедали просьбами и не куражились. Наоборот, даже помогали району, особенно председателю колхоза «Заря» Михаилу Ивановичу Савченко, где эта дача и обосновалась.

Началось всё давным-давно и так хорошо. Прослышал Михаил Иванович, что по жребию судьбы у него под боком высокое партийное начальство мастерит себе в заказнике дачу. Савченко, он же из хохлов, потому сразу свою выгоду и смекнул, и подсуетился. Но как!

Только гости на поро, а у них уже на кухне свежий медок в сотах только что из улья, по нему ещё несколько пьяненьких пчёлок ползают. Рыбка только что из озерка, ещё трепыхается и глазами моргает. А молочко парное, прямо из под бурёнки.

И всё это ненавязчиво, без рекламы, вроде тайной милостины, а главное, что сам благодетель на глаза не показывается и не напрашивается в друзья-приятели.

Вот как-то Самоглавный и спрашивает:

- На чьей это земле мы находимся и откуда вся эта натуральная вкуснятина без химии?

Ему говорят, так и должно быть. Земля колхозная, а натуральные деревенские продукты по закону гостеприимства.

- Это я и без вас догадался. Только вот почему за полгода сам хозяин не объявился и я его не знаю? Это как-то невежливо, быть в гостях, а с хозяином и не поздороваться. Пригласите.

Его подхалимы-подлокотники мигом по рации связались, отыскали Михаила Ивановича. А он весь в заботах, делах, всё про яровые и озимые, комбайны да сеялки. Сам усталый, весь в пыли, только что от комбайнов, полову с себя стряхивает и даже извиняется, что нашли его в поле на току.

Но что особенно понравилось Самоглавному, так это то, что он ничего не просил. Ну не просит и всё, а он-то знает, забот в колхозе по горло. Другого чуть приласкал, пригрел, ну тут и началось! «Дай!», «Помоги!», «Заступись!», «Выдели!» А этот прямо так и отрезал:

- Большое спасибо за то, что обещаете помочь. Но я же знаю, у вас и без меня забот хватает. Я коммунист и мой долг самому работать, а уж если совсем придётся туго, то тогда не откажите.

От змей! Он был действительно коммунистом, но ещё и хохлом. Далеко глядел. Сколько же он со своей «скромной» дипломатией из них кровушки-то попил! А если честно сказать, то молодец, так и надо было тогда. Не для себя же просил. Село так отстроил, что любо-дорого смотреть. Судите сами, он с их помощью отгрохал двухэтажную школу, Дом культуры со всякими выкрутасами, жилья понастроил с тёплыми туалетами, все улицы закатал асфальтом, а вдоль дорог фонарей понатыкал.

Что ещё надо? Ясно, что у него лучшие в районе кадры и показатели прут в гору. В области двери пинком открывал, шутка ли, друг Самоглавного.

В заказнике работал егерем Василий Петрович Белов. Вот о нём то стоит рассказать поподробней. Привезли его к нам издалека, и сперва он работал на этой даче сторожем, а уж потом стал работать егерем. Он привык к району легко, а вот район к нему долго и трудно. Человек он был волевой, смелый, а тут ещё за спиной такая силища – обком!

По старой привычке, в отсутствие областного начальства, заявились на дачу заместитель председателя райисполкома, прокурор, начальник милиции с прихлебателями и ясно зачем. Гульнуть, в баньке понежиться, пар выпустить. Заявились как к себе домой и на егеря ноль внимания, а он их и охолонил. Как раз подплыл на лодке, сети проверял и нёс ведро с рыбой. Сперва пошёл к машинам и переписал номера, а уж потом к гостям:

- Кто такие и зачем на территории без спроса?

- Ты сам-то кто будешь, любезный? – Удивились гости. – Новый сторож, что ли? Так знай, мы хозяева района, – и давай перечислять имена и должности, кто удосужил его вниманием.

- Нет, ребята, – спокойно говорит Василий Петрович, – не знаю, кто вы будете на самом деле, только здесь хозяин я, и вы все будете делать то, что я вам скажу. А скажу я вам только одно – покиньте территорию.

«Хозяева» района опешили и обалдели одновременно, потом стали орать хором. Прокурор строжится: «Да стоит мне только пальцем шевельнуть…», начальник милиции зубами скрипит и грозится: «Ах, он не понимает… », другие, согласно удельного веса в районе, тоже верещат: «Ату его, сукиного сына… » Дело идёт уже к тому, что пора вызывать из милиции наряд с наручниками, и вот тут Василий Петрович всех разом и успокоил:

- Ну, ребята, вы и даёте! Идёт уборка и где вы сейчас должны быть? На поле должны быть, там, где зерно молотят, а не в баньке париться. Нет, это мне только стоит шевельнуть пальцем, слово замолвить Первому и вас ни одного в районе не будет.

Ясное дело, те перетрусили, все под обкомом ходят, давай на мировую, намекают на хорошую выпивку, а он наотрез.

Гости переглянулись и уехали. А к вечеру нагрянула милиция, ОБХСС и рыбнадзор. И, конечно, «нашли» нарушения: сети и ружьё конфисковали, составили акт, протокол, всё честь по чести. Не грубили, всё провели вежливо, сказали, что дело будет передано в суд, и как он решит, так и будет.

Василий Петрович тоже был не дурак, сообразил, если наступил на хвост, то его могут спровоцировать на мордобой и мигом оденут браслеты. Не дождётесь, суд так суд. Отдал всё молча и даже расписался.

В субботу приехали гости. Первый секретарь был в настроении, всё шутил и балагурил.

- Петрович! Ты что такой хмурый? Готовь лодку, поплывём сети трясти. Ох, как же я люблю это дело.

- Теперь конец вашей любви. Нет сетей.

- Как нет? Куда же они подевались?

- Конфисковали. А заодно и ружьё. Теперь вот жду суда, – и всё ему выложил, и про гостей, и про акт.

Ох и осерчал же Самоглавный:

- Ка-ак? Они что, не знают, чья дача?

А мужик был порох! Суворов, да и только. Ночевать не стал, сам укатил и гостей прихватил. Утром в воскресенье собрал всю областную головку из высокого начальства, да так всыпал, что рысью в район. Там за шиворот своих подопечных и всем хороводом на дачу, извинились, всё вернули и с тех пор это место объезжали стороной.

Василий Петрович, хоть и был исполнительный, но мужик с норовом. Чего греха таить, были к нему и щепетильные поручения. Часто требовалось гостям, особенно московским, добыть «презент»: то шкуру рыси, то волка, то бобра, а то и медведя. И, само собой, чтоб её ещё и выделать. Да ради Бога, охотник он был отменный и тайну умел хранить, но только одно условие – дай лицензию! Тут его хоть убей, но давай всё по закону.

Потом его оценили и в районе, стал егерем. Но отпустили с условием, что будет ещё и за дачей приглядывать, помогать новому сторожу. Переехал в деревню с семьёй. Охотники его побаивались, но уважали за справедливость и смелость, особенно, когда он один разоружил генерала Рыкова с его группой.

Однажды на уборку прибыли военные. Мало погодя на вертолёте с проверкой и заявился этот генерал. Два дня вместе с районным начальством мотались по району, колхозам-совхозам, проверяли работу военных водителей. Когда утрясли все вопросы, тогда и решили маленько расслабиться.

А надо вам сказать, что у начальства в этом экстренном празднике был свой интерес. Дело в том, что после уборки почти весь автотранспорт можно было оставить в районе за бесценок. По такому случаю и сувенирчики припасли, и хорошую культурную программу организовали. У лесного озерка пылает костёр, шипят шашлыки, пенится пиво, в воде охлаждается коньяк и гремит музыка. И конечно перед этим хорошо поохотились.

И ещё надо сказать, что Василий Петрович на своём драндулетике системы ГАЗ-69 мог появиться в самый неподходящий момент со своим заветным: "Пррошу документы!" В тот день кто-то из охотников ему ехидно подъелдыкнул: "Петрович, нас шерстишь, а начальство с генералом среди недели покоя для птицы, затеяли охоту. Как это понимать? Или ты генералов боишься?

И вот в самый разгар веселья на озеро заявляется Василий Петрович. Представляется и начинает проверку.

- Товарищ генерал, прошу вас предъявить документы на оружие и путёвку на отстрел.

Что тут началось! Мама родная! Капитан-порученец и майор, командир роты военных шофёров, чуть не за грудки. Орут. Секретарь райкома вызверился на председателя райисполкома, а тот от стыда готов егеря слопать без масла, мечет громы и молнии!

- Да ты что, Василий! Совсем охренел? Ты что, ослеп, не видишь, кто перед тобой?

- Как не вижу? Вижу браконьеров, которые убили шесть уток и даже ондатру. Её-то зачем порешили, товарищ генерал? Неужто в армии так оголодали?

- Да я тебя! Вон отсю-уда! – Орёт председатель райисполкома, а сам ногами сучит.

Как бы не так, егерь тихой сапой делает своё дело.

- Вы бы успокоились и не хамили. Стыдно за вас перед людьми. Я при исполнении, а вот вы при нарушении. Идёт неделя покоя, отстрел запрещён, это раз. Нет путёвки на отстрел и документов на оружие, это два и три. О чём речь?

- Да я сейчас привезу распоряжение, а печать тебе поставлю на лоб, чтобы издали видели кретина!

- Сильно сказано, но глупо. Да что с вас взять, если на большее ума не хватает.

Как ни странно, но самым хладнокровным среди всего этого бедлама оказался генерал. Он с искренним изумлением смотрел на эту собачью свадьбу, потом говорит:

- Друзья мои, а ведь как ни забавно, но егерь-то прав. Чего шуметь? Майор, и ты, капитан, сдать оружие, – и первый подаёт двустволку.

Василий Петрович составил акт на изъятие оружия, протокол о нарушении Правил охоты и укатил. Правда, долго заводил свой луноход-газик. Тот фыркал, чихал, кое-как завёлся, задрожал и как-то боком, рывками и прыжками скрылся с глаз.

Утром райисполком вручил егерю распоряжение на отстрел и было строгое указание – оружие вернуть с извинениями. Ага. Так он и разлысил лоб. За что извиняться? Что нарушили и выписали Распоряжение задним числом?

Гости завтракали в гостинице райкома. Василий Петрович с достоинством поздоровался, унижаться не стал, просто сказал:

- Оружие возвращаю на основании распоряжения, – и показал бумажку, – в другой раз прошу вас, как военных людей, быть поаккуратней с оружием и соблюдать Правила охоты.

Повернулся и пошёл к выходу, но его окликнул генерал:

- Василий Петрович, прошу к столу, – накатил ему стакан водки и подаёт, – пей, не стесняйся.

Но тот от водки отказался и только из вежливости взял стакан чая. Наступила неловкая для всех пауза.

- Михаил Васильевич, – обратился генерал к секретарю, – сколько я ни был на охоте, всё одно и то же: пальба, баня, пьянка и похмелье – всё! Эту же охоту я запомню надолго. Василий Петрович, где служили и ваше звание?

- Забайкалье. Рядовой.

Тут генералу совсем стало весело.

- Ну ё-моё! Скажу кому, не поверит. Рядовой разоружил генерала со свитой! Ну молодец. Ну и рядовой. Хвалю.

Все сразу загалдели, наступила разрядка и как разморозились. Даже секретарь, хоть и угрюмо, но похвалил:

- Петрович у нас снайпер. Поливает из любого оружия и из любого положения. Тут уж ничего не скажешь. Он же снайпер.

- Дважды молодец, – похвалил генерал и обратился к майору, – помоги ему с газиком. Переобуйте резину, движок замените, да и задний мост. Видел же сам, что это за техника.

- Товарищ генерал, – загудел майор, – да у нас самих…

Но генерал строго одёрнул:

- Разговорчики! Исполнять!

Район неделю гудел, дело-то необычное.

Вот такой был Василий Петрович.

Как-то по осени нужно было колхозу позарез для нового коровника железобетонные плиты перекрытия. Куда ни сунется Михаил Иванович, везде одно и тоже: «Ваш наряд?» Делать нечего, он тогда в обком, к другу, а у того и без него запарка. Шутка ли, половина свеклы на корню, план хлебосдачи стопорится. Но как увидел Михаила Ивановича, сразу решил – надо всё бросить и отдохнуть. Встряхнуться и тогда легче будут решаться вопросы. Метод проверенный.

По дружбе снял трубку и мигом решил вопрос с плитами, потом вдруг и спрашивает:

- Как в этом году? Утка на озере есть?

- Как же, как же! – Чуть не задохнулся Михаил Иванович от приступа хитрой благодарности. Сам-то думает: до охоты ли ему сейчас, такая забота – свекла в земле, зерно колхознички прижимают, потому врёт смело: – Утки столько, что на лодке по озеру не проплывёшь, мешает проклятая. Мужики её руками ловят, патроны берегут.

А тот возьми и, как обухом его по голове:

- Ладно, в субботу приеду. Надо встряхнуться. Ты передай Петровичу, пусть баньку протопит. Заодно и поохочусь.

Вечером Михаил Иванович – рысью к егерю, сам как шальной.

- Петрович! Выручай! Приезжает Сам, хочет уток погонять. Есть ли ещё утка на озере?

- Утка? Да ты что? Хватились. Улетела утка, скоро уже снег, хе-х вы, горе-охотники.

- Как так улетела? Я же тебе говорю, Первый приезжает.

- А утке это без разницы, она же беспартийная. Ей с учёта сниматься не надобно.

- Что же делать? Ведь я ему наобещал. Давай хоть что – ни – будь придумаем.

И придумали. Михаил Иванович свою утку из дома притащил, к ноге бечевку приладили и решили утром пустить в озеро. В кустах спрячется Лёха, председательский шофёр, и наказали ему, как только Самоглавный бабахнет, так её надо потихоньку тянуть. Вроде она как парусит, и её прибивает к бережку. Тут Василий Петрович в броднях заходит в воду, бечевку незаметно срезает и вот вам, пожалуйста, охотничий трофей! Поздравляем! Это они так задумали, а вот что из этого вышло.

Начальство припожаловало уже потемну. Немножко поколготились, повечеряли, спели "Интернационал" и улеглись спать. Утром чуть свет, Василий Петрович будит Самоглавного. Пока собрались, оно и обвидняло. Идут к озеру, сторожатся. Егерь передом, а Самоглавный крадётся следом. Сопит, золотые очки поблёскивают, галстук болтается. Хех ты, охотничек…

Василий Петрович только кусты раздвинул, враз присел да как замаячит рукой: мол, смотри вперёд – утка! Тот прикладывается и спросонья только ба-бах! Утка глупая, не знает, кто в неё стрелял и что надо делать, да как хватит на середину озера, а сама заполошно орёт по-своему: дескать убивают!

Василий Петрович глядит на Самоглавного, а того колотун бьёт, в азарте мужик, и палец к губам: «Молчи!» Думает, что ещё какая дура выплывет под выстрел. Минут через десять в кустах завозился Лёха. Тогда Василий Петрович и говорит громко, чтобы и шофёр в кустах услышал и сориентировался.

- Бывает. А что, собственно, произошло?

Самоглавный молчит и с досады разговор не поддерживает, а Лёха и решил, что он уже ушёл и это его спрашивает егерь, возьми и брякни из кустов:

- Да этот мудак в золотом пенсне бечёвку перебил. И на хрена вы всё это затеяли? О, где дурдом! Один от власти с жиру бесится, чуть ли не по снегу за уткой помануло, другой с дури балаган устроил!

Конфуз! Да ещё какой! Высокий гость только и сказал:

- Да-а! А я-то думал, что мне угождают и врут только свои, по должности. А если уж хитрит тот, на кого надеялся, у кого душой отдыхал, то кому же тогда верить?

И всё. В аккурат перестройка, реформы, борьба с излишествами, всё замельтешило, завертелось и про дачу постепенно забыли. А что Михаил Иванович успел урвать со стройкой, так до сих пор всё и стоит. И школа, и Дом культуры, и жильё.