На Руси с испокон веков народ уважает физическую силу и гордится ей наперёд всего остального. И если расставить в какой-то строй или пирамиду, то, что народ любит, то сила будет обязательно на первом месте, на вершине. А уж потом всё остальное – деньги, водочка и прочее. Не верите? Пожалуйста, живой пример: встретились сыновья двух лавочников. Один одет так себе – косоворотка, подпоясанная шнурком, штаны с латкой на колене, сапожонки не первого года. Второй – шикарно, по обывательским, конечно, меркам, в новом картузе с лакированным козырьком, новой рубахе, жилетке с часами в кармане и шароварах, заправленных в новые, начищенные до блеска, опойковые сапоги. И этот, разодетый, как бы между делом, поплёвывая семечковую кожуру, говорит: - Мой тятька решил в купцы второй гильдии записаться и каменный, настоящий магазин ставить. А у отца первого подростка дела идут не очень-то, и похвастать коммерческими успехами он не может. И ему становится обидно. - Так уж прям и во вторую гильдию?- высказывает он недоверие. - Хм!- ухмыльнулся разодетый,- он мог бы и в первую записаться, капитал-то у нас позвалят, да только кому охота лишнюю пошлину платить. - Зато мой тятька!- окончательно обидевшись, выпалил первый,- коня одним ударом с копыт валит! И лицо под лакированным козырьком вмиг спостилось. Крыть нечем. Его тятька, все знают, куль муки с большой натугой поднимает. В каждом городе, селе и даже деревне есть свой силач. Есть он и в городе Н-ске. Это купец Аполлон Михайлович Кафтанов. Ростом он без четверти сажень, в плечах аршин, кулаки с баранью голову, а широкая, лопатообразная, с проседью борода, делает его схожим с Ильёй Муромцем. Особенно, когда он в косоворотке и подпоясанный кушаком. Двадцать восемь лет назад, четырнадцатилетним отроком, привез его в Н-ск купец Брагин в свой магазин на должность мальчика. Правда, это неразумная трата денег, везти мальчика за полторы тысячи вёрст, когда в своём уезде их хоть лагушком черпай, но уж больно приглянулся Аполлошка Брагину своей проворностью, смекалкой, да не по годам удивительной силой. А перед смертью, будучи безродным, Брагин всё своё состояние, окромя десяти тысяч для Успенской церкви и пяти для Общества попечения о начальном образовании, оставил по завещанию ему, Аполлону. Но суть нашего рассказа не о том, как Аполлинарий Михайлович стал купцом, а о том, как благодаря своей силе стал известен в Петербурге. А силой он обладал, действительно, удивительной, но показывал её крайне редко и то, если находился в благодатном расположении духа. Бывало, соберётся купеческая братия в погожий летний день на палубе прибывшего парохода под навесом, и в ожидании пока ведётся разгрузка-загрузка товаров, наслаждаются водкой, наливками, беседами о делах, женщинах. Душе приятно, телу благодать. И Аполлон Михаилович, если не в отъезде, то тоже, обязательно, на палубе. Но его в общем гомоне не слыхать. Он, как все здоровяки, степенен и молчалив. Попивает наливку, да пожёвывает телячьи почки, приготовленные пароходным поваром специально для него, по особому рецепту. В реке, на отмели, ребятня бултыхается. По берегу под зонтиками в модных широкополых шляпах прогуливаются дамы. И вот, когда братия доходит до нужной кондиции и на палубе или берегу находится приезжий, а он находится всякий раз, то кто-нибудь, из сидящих под навесом, обязательно придумает что-нибудь эдакое, что заставит Аполлона Михайловича показать свою силу. Например: закатывают рабочие на баржу бочку с маслом, и по знаку кого-нибудь из купцов, как бы, нечаянно роняют её в воду. И начинают копошиться вокруг неё, пытаясь вытащить. А достать из реки такую тяжесть не так-то просто. Присутствующие галдят, советуют незадачливым работягам, как вытащить бочку. Но ничего не получается. Аполлон Михайлович догадывается, что эта камедь разыграна, чтоб полюбоваться его силой, но подыгрывает собравшимся. - Эй! – кричит он грузчикам, придав лицу суровое выражение, - што вы иё за бока-то крутите как бабу на сене!? С торцов бери, с торцов и к берегу! - Легко советывать-то,- притворно бурчит кто-нибудь из грузчиков, - сам бы попробовал эдакую тяжесть покарячить. Это не языком пирожок во рту крутить. - У-у, рохли!- делая вид, что сердится, Аполлон Михайлович снимает суртюк, сапоги, закатывает штанины и спускается к бочке. - Нука-сь, кутята, кыш! – машет он на столпившихся у бочки грузчиков. И через минуту под рукоплескания и восторженные крики, бочка ставится на берег. Или ещё номер: сидит Аполлон Михайлович с кем - нибудь из купцов за столиком, расслабляется: тепло, светло, речка рядом, наливочка чудная, закуска - высший сорт, беседа приятная. Благодать для души и тела. Один полуштоф выкушан, второй. Всё, обмяк напарник Аполлона Михайловича. Домой пора. Но уйти из компании Апполона Михайловича без номера, не удивив публику, как-то даже неприлично. - Апол-лон Михалыч, благоч-чинно мы с тобой посидели? – спрашивает обмякший собутыльник. - Почтенно, - отвечает слегка захмелевший Аполлон Михайлович. - А выкушали наливочки много? - Прилично, - отвечает Аполлон Михайлович, чтобы потрафить самолюбию компаньона, хотя сам непрочь опорожнить ещё штоф. - Тады пора домой, на покой. Но ослаб я дюже, ноги не держут… Аполлон Михалыч, ежели уважаешь меня, как я тебя, подсоби мне дойти до пролётки. А то ить, плетясь, сам токмо опозорюсь, народ насмешу. Аполлон Михайлович понимает, что это игра, но поддерживает её. - Што ж, уважаемый, - басит он, вставая с кресла, - помочь тебе я завсегда рад, потому как уважаю тебя крепко. И сунув руку под кресло сотрапезника, поднимает его вместе с ним. И так, на одной руке, степенно вышагивая, доносит его до пролётки. Публика в восторге. А теперь вернёмся к случаю, который сделал его известным в Санкт-Петербурге. В Н-ск, на гастроли, приехал столичный цирк. Для небольшого сибирского городка- событие неординарное. А потому желающих хоть пруд пруди. На первое представление, как и полагается, пришла вся городская знать: городской голова, епископ, протоиерей, управляющий Кабинета Его Императорского Величества, лесной смотритель и директора гимназий, товарищ прокурора и судебный следователь, воинский начальник и смотритель тюремного замка, уездный исправник и таможенный инспектор, нотариус и аптекарь, врач и самая важная прослойка общества – купцы гильдейцы. Все явились с семьями и разодетые в самое что ни наесть лучшее. Представление шло, что называется, на «ура». Восторженным гулом публика встречала все номера: фокусника, акробатов, дрессированных зверей, клоунов, жонглеров. И вот – завершающий номер – силач! На середину арены вышел саженого роста, с большими, лихо закрученными на кончиках усами, мужчина. Следом за ним несколько помощников выкатили железные шары и гири разных калибров. Несколько минут продемонстрировав публике свои огромные мышцы, силач попросил кого-нибудь из уважаемой публики выйти и убедиться в большой тяжести его спортивных снарядов. Желающие, начальник речного пристанского поста и казначей уезда, вышли, подёргали шарики с гирями, покачали головами и вернулись на свои места. Несколько человек из зала, негромко и как-то неуверенно высказались, что вес шариков надобно определить Аполлону Михайловичу. Но тот, сидя во втором ряду, и ухом не повёл на выкрики. Силач, сделав несколько разминочных упражнений и одарив публику широкой улыбкой, принялся играть своими снарядами. Нельзя сказать, что играл он ими легко, но сила необычная в его руках чувствовалась. Проделав несколько упражнений, он под бурные аплодисменты поклонился на три стороны. И тут на арену выскочил гладко выбритый, с маленькими усиками, вихлястый ведущий. - А теперь-с, достопочтенные джентльмены, мы даём шанс кому-нибудь из вас заполучить пятьдесят рублей! Тому кто…- и сделав паузу, торжественно добавил,- кто положит на лопатки в честном поединке нашего Геракла! И вынув из кармана красивым жестом две беленькие, потряс ими над головой. Геракл, подняв руки и снисходительно улыбаясь, осмотрел зал. Тишина. Многие из присутствующих в зале стали посматривать на Аполлона Михайловича. Тот хоть и старался сидеть с равнодушным видом, но по враз заблестевшим глазам можно было догадаться, что предложение помериться силой, его заинтересовало. А когда кто-то за спиной сказал полушёпотом, что это не бочки из реки таскать, он встал. - Можно мне попробовать,- спокойно, как бы даже с равнодушием, спросил он. Ведущий осмотрев его, улыбнулся. - А сюртучок-с с брючками-с не боитесь попачкать, уважаемый? - Ничо,- успокоил его Аполлон Михайлович,- ежели что, то новый справим, - и, сняв сюртук, шагнул на арену. И ростом, и шириной плеч, и объёмом груди Геракл явно превосходил Аполлона Михайловича, а потому, когда тот подошел к нему, он нарочито громко, чтобы слышала вся публика, сказал: -Если что сделаю не так и будет больно, то уж не взыщите. Но едва он протянул руки, пытаясь ухватить Аполлона Михайловича, как тот, ловко увильнув, сграбастал его за талию, оторвал от арены, и со всего маху хряпнул оземь Геракла так, что тот аж крякнул. - Ну, что?- спросил Аполлон Михайлович, встав с поверженного Геракла,- не ушиб я Вас ненароком? Не взыщите уж, коли, что не так. Пока Аполлон Михайлович возвращался к своему месту и надевал сюртук, зал ликовал. Геракл лежал, а ведущий открыв рот, глупо моргал. В себя он пришёл только, когда Аполлон Михайлович был уже у выхода. - Уважаемый! – крикнул он купцу,- а деньги-то возьмите! Аполлон Михайлович посмотрел на него, погладил бороду, улыбнулся. - Отдай Гераклу на поправку здоровья. Цирк ещё четыре дня ставил в Н-ске представления, но уже без номера Геракла. Сказывают, что в Санкт-Петербурге об этом случае, называя Аполлона Михайловича сибирским Ильёй Муромцем, писали все газеты. Вот так и стал известен в столице купец первой гильдии Аполлон Михайлович Кафтанов. |