|
ВЕСНА
Солнце жадно пьет из лужи
–
За зиму оголодало,
Языком шершавым сушит
Снег прогорклый и проталый.
Новые ресницы клеит
Веткам, плачущим от
счастья.
Оживают и полнеют
Рек затекшие запястья.
Провалились улиц щеки,
Солнце сытое окрепло
И весь день сметает щеткой
Снега грязные отрепья.
* * *
Душа убывает алмазами,
Цветными гирляндами,
фразами,
Скупой железякой
мудрости,
Без визга капризной
глупости.
Кричит в небеса от холода,
И нет ей другого хода,
Как выпеть – отпеть свою
молодость
До полного солнца захода.
* * *
Когда любовь из инобытия
Живыми искрами пронзает
мою душу,
Стоически молчит душа моя,
И взгляд мой, как
пустынею, осушен.
Мои глаза, сухие, как
изюм,
Любовных слез давно уже не
знают.
Кто выжал их – тот выжил.
Горький ум,
Мой скорбный ум и это
принимает.
* * *
В холодные воды молчания
Войду ,
и не дрогнет мускул.
Игривая лошадь звучания
Из стойла посмотрит
грустно.
Открылась душевная бездна!
Все чувствуя, молча плачу.
Со всеми мила и любезна –
Немая, зрячая кляча.
* * *
По ту сторону жизни,
Где сон и сплошная
нежность.
Что верхний этаж, что
нижний!..
Неважно, что было прежде!
Судьба, как вчерашние
деньги –
Пропавшие капиталы!
Для мира, где дышат тени,
Их так бесполезно мало.
БАБОЧКА
Поманите, бабочка, крылом
–
Бархатом тончайших
перепонок.
Древо жизни снова зацвело,
Снова чувство лезет из
пелёнок.
На крыле – зелёные глаза,
Изумительный узор природы.
Попросила бы пыльцу
слизать,
В бархате скопившуюся годы.
Замирает сердце холодком,
Трепыхается , как бабочка крылом.
Одари меня высоким сном,
Даже если улетишь потом!
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Молодость. Осень. День –
среда,
У него в квартире
кончилась вода.
И я несла ему эту воду,
Гордая, словно несу свободу.
( Он жил
по соседству,
Говорил, что я ни на кого
не похожа.
Он был на три года меня моложе,
Он не знал, что у меня
есть ещё и сердце,
Но я
любила его.)
Я рассказывала ему о Лоэнгрине,
Бессмертную историю аббата
Прево,
И что Бог создал людей из
глины,
Но, кажется, он не понимал
ничего.
Мы включали музыку,
наполняя мелодией зал,
Мы танцевали под блюз
Гарри Мура.
( У меня
тогда была хорошая фигура,
И, мне
кажется, это он знал.)
Я уходила под утро, рано.
Я собиралась бесшумно и
быстро.
Я знала, что мы никогда не
поженимся.
Я уносила с собою
блаженство,
Сердечную рану
И пустую канистру.
* * *
Чтоб не утопиться от любви
в реке,
Нарисую красным имя на
руке.
А когда я буду петь и
танцевать,
Пальцами прищелкивать,
браслетами бренчать,
Будет колокольчиком
вскинутым звучать
Ваше имя –
Юности горькая печать.
* * *
Бестелесная и отважная,
Я останусь на фотографиях,
Я пролезу в замочную
скважину,
Безупречной твоей
биографии.
Я застряну в расщелинах
памяти
Неотмытою чашкой с помадою,
Ветром майским, весеннею
паникой,
Белым камнем античной
статуи.
Нет ни рук у меня , ни кожи.
Я застыну в свободе пыла,
И разрушить никто не
сможет
То, чем я тебя так любила.
|
* * *
Я давно стала мудрой
змеёю,
Я ползу по законам мыслей.
А сегодня узнала, что
завтра с зарёю –
Я случайно с тобой
увижусь!
Ах,
вы, глазки с прищуром рысьим,
Ах,
вы, волосы мои рыжие!
До утра лишена
покоя,
Я сегодня живу вприпрыжку
–
Я принцесса из детской
книжки.
Я живая!..
* * *
…И был в моем театре
Черный Клоун.
Он был монахом, принцем и
паяцем.
Я по наивности своей не
знала, кто он
И что его мне следует
бояться.
Лицо скрывая в черном капюшоне,
Он золотыми ниточками к
небу
Привязывал свои большие
буквы.
(Никто-никто его лица не
видел!)
Он клоунов испытывал на
храбрость.
Рукою к солнцу, к счастью
и – вперед!
Кто первым к небу лесенку
подставит,
Кто эту буковку
ловчей достанет,
И кто куда больнее упадёт.
А мне ужасно не хотелось
падать.
И я его отважно привела
Туда, где эта буковка
висела,
Рукою дерзкой капюшон
сняла,
Лицо открылось – я на
землю села…
Он хохотал, и небо
сотрясалось,
А буковка сама собой
упала.
Хрустальное рассыпалось на крошки,
И разбежались слов сороконожки.
Из добрых чувств вернула
капюшон,
Чтобы смеющийся не стал
смешон.
* * *
Мне ли в моем колпаке дурацком
Держать обиду, копить
укоры?
Я живу в Вашу честь,
собираю яркие краски.
Мне вода – не беда, и не
горе – горы.
Женщина схватит, вцепится,
накинет хомут подвенечный.
Нет ничего ужаснее женщины
влюбленной.
У Венеры не было рук, у меня в руках – бубенчик.
Вы не бойтесь меня, я не
женщина, я – ребенок.
Вы со мной позабавитесь и
уйдете
К безнадежно большой и
серьёзной тёте.
МЕСТО МОЕЙ СМЕРТИ
И никому я не могу
поведать тайну,
Что есть на свете место
моей смерти.
Не время, как у всех, а
только место,
Клочок земли, удобренный
слезами.
Под ним обрыв – конец и
бесконечность!
( Я
упаду на эту землю грудью,
Я здесь навеки захочу
остаться,
Мне ни вперед и ни назад
нельзя идти,
Хочу, чтоб здесь
заканчивалось время –
Я в нем не чувствую уже
потребность,
Я только
здесь испытываю счастье…)
И это место – под окном
твоим!
В моих глазах защурено
желанье
Тебя и смерти, да – тебя и
неба!
Я каждый день заигрываю с
бездной,
Когда стою , застывши, под балконом.
Не провалиться сквозь
тугую землю,
Не обратиться каменною
бабой,
Не разбежаться мне
слезливой речкой,
А надо просто как-то
дальше жить.
( И
хорошо, что есть бумага под рукою,
И есть в кармане верное
перо,
Чтобы не сделать
что-нибудь такое,
Что
смехотворно, жутко и старо.)
* * *
Ледяной океан, в нем
застыли хрустальные рыбки.
Их глаза не глядят, зажаты
упругим льдом.
Здесь недавно ты жил, я
зашла сюда по ошибке,
В ледяную пустыню, в тобой
оставленный дом.
…А когда уезжал, телефон
мой трещал от рыданий.
Ты меня утешал, словно
пулей в мозги насквозь.
Снова в мире ином мне назначил большое Свиданье.
И остались мы быть в этом
маленьком мире врозь
CASANOVA
Когда б природе захотелось
вдруг
От наслажденья потерять
сознанье,
Чтоб был тяжёл, чрезмерен
и упруг
Предмет её капризного
желанья -
Она в тебя вложила бы весь
дар
Любовника, не знающего
меры,
Чтоб не был ни немощен, ни
стар,
Как сестрам мудрым доверял
химерам,
А женщинам бы меньше
доверял!..
|