За заводским
посадом, на лужках по речке Барнаулке, собиралась на
гульбища мастеровая молодежь, но не веселилась по-настоящему. В хороводных
кругах толкались почти одни парни с мрачными, унылыми лицами, в пестрядинных
рубахах, и лишь редкими цветами проглядывали пестрые девичьи одеяния. В канцелярию Колывано-Воскресенского горного начальства посыпались доношения. В них парни испрашивали разрешения на выезд в
иные места для поисков желанных невест. Горное начальство всполошилось. Сам
начальник заводов сиятельный генерал Борис Иванович Меллер
не без тревоги в голосе говаривал высшей офицерской братии: - Ущерб превеликий
интересу ея императорскому величеству наступит
оттого, что молодые парни, слоняясь по округе, задолжаются
работой заводской конторе... По этим мотивам
генерал самолично решил помочь в беде мастеровым
парням и на первый случай затребовал списки всех посадских девиц. Девиц
оказалось едва не вдвое меньше парней. В списках про девиц говорилось всякое: «...Софья
Бессонова... 20 лет от роду... постоянно страдает икотой... часто бывает в
обмороках... к тому же крепко глуха на левое ухо...» «...Наталья
Беспалова... 19 лет... забывчива и слабоумна... по-дикому
хохочет во сне... видом и ненадежным здоровьем омрачает жизнь родителей...» «...Авдотья Карпова... 18 лет... за застарелой нутреной болезнью спины припадает на правую ногу, бочит при ходьбе... лицо порыто оспой... каждодневно
жалуется на головные боли... к замужеству малопригодна...» Генеральские глаза
округлялись, выползали из орбит от превеликого удивления. - Как на подбор,
калечь разбитая... ни единой девицы, годной к
замужеству!.. После короткого
раздумья генерал пришел к заключению, не лишенному здравого смысла: - Сии девицы не виновны
в собственных изъянах и должны иметь мужей... В тот же летний
день 178... года два горных офицера прямо из кузницы привели к генералу
подмастерье Гаврилу Буянова от копоти и дыма черного,
как галка. Гаврила стоял ни жив, ни мертв от испуга. И
в самом деле бывалое ли дело, чтобы растрепанный и
неумытый мастеровой топтал грязными обутками
расписные ковры на полу генеральского кабинета? Мастеровой перебрал
в памяти все сколько-нибудь значащие события последних лет своей жизни и не
нашел в них того, что могло бы так неожиданно и спешно привести его в
нежелательную компанию. Генерал щурил и без
того узкие глаза, еле сдерживая широкую улыбку, которая вот-вот грозила
окончательно стереть с лица выражение всегдашней строгости и заставить его
передернуться в неудержимом хохоте. - Не желаешь ли,
молодец, ожениться?.. Необычный вопрос,
смеющийся голос генерала вконец сбили с толку Гаврилу. Он пробормотал что-то
невнятное в ответ, неуклюже и совсем невпопад перегнулся в поклоне. - Так я и
полагал... знамо, что желаешь... по глазам твоим вижу. Генерал малость повременил и прежним голосом объявил: - Невесту для тебя сыскал... Авдотью Карпову... Гаврила рухнул на
колени, уста его неожиданно разверзлись и понесли такое, что генерал поначалу
повел плечами: - Благодетель ты
наш, высокое превосходительство, за твою-то заботу о мастеровом человеке лоб в
земных поклонах разбить не жалко!.. Только я за Авдотьюшку-то
дважды сватался, да отец ее, бочкарь* Аким Карпов,
благословенья не дает!.. - Дважды, говоришь?
Экая твоя голова бесталанная. - Генерал не выдержал и
закатился неудержимым звучным смехом. - А мы за-а-аставим бочкаря отдать свой
бесценный товар такому разудалому купцу-молодцу, как ты! За-а-ста-вим!
Только уговор таков: как к венцу пойдешь - извести, желаю лицезреть
жениха с невестой в свадебных нарядах! Генерал взял у
офицера листок бумаги, испещренный мелким бисером скорописи, поставил в конце
жирную, размашистую роспись, отдал Гавриле. - То предписание бочкарю Карпову, чтобы не упорствовал отдать замуж за тебя девку Авдотью... а теперь ступай! В первый же
воскресный день в приходской церкви барнаульских
мастеровых Захария и Елизаветы Гаврила обвенчался с Авдотьей. Деревянная церковка была до отказа забита
народом, быть может потому, что за последние годы
только одному Гавриле посчастливилось найти невесту в посаде. Церковный причт
свою службу исполнял с редкой торжественностью. В середине службы над
благоговейно молчавшей толпой пронесся, зашуршал в сводах тревожный, боязливый
шепот: - Их
превосходительства... их превосходительства... Толпа раскололась
надвое. На хорах дружнее зазвучало торжественное песнопение. По середине
людского коридора с подчеркнутой важностью проследовал Меллер
в новом мундире, на котором по-парадному горели начищенные
ордена, медали и знаки генеральского отличия. Генерал вел под руку супругу. Их
сопровождала блестящая свита горных офицеров. Генеральская чета
всю службу сохраняла на лицах сдержанные умильные улыбки, будто впереди
предстояло нечто интересное и занимательное. Однако постепенно выражение
светлейших лиц строжало. Прежде всего, генеральская
чета невольно обратила внимание на толстую, туго свитую косу невесты. Сам
генерал с завистью подумал про себя, что такая коса была бы под
стать его жене Аннет. И действительно, для полного совершенства генеральше не
хватало именно пышной косы, которая легла бы тяжелым грузом на спину и
кончалась бы где-то ниже колен. «И для чего вороне
павлиний хвост...» - направление мыслей генерала вдруг смешалось. Новобрачные сделали
несколько шагов вперед, чтобы поцеловать крест и дать клятву перед ним в вечной
супружеской верности. Невеста шла ровной, плавной и легкой походкой. Генерал вспомнил написанное в списке: «...Припадает на
ногу... бочит при ходьбе...» - и метнул недоуменный
взгляд на супругу. В эту минуту
невеста повернулась лицом к народу и генералу на какое-то
мгновение показалось, что церковный полумрак, разбавленный трепетным
светом мигающих свечей, затмило жаркое солнце. Глянуло редкой
красоты лицо, открытое и чистое, с умными и выразительными небесной сини
глазами, в которых светилось смешанное чувство радости жизни и детского
удивления происходившим. Генеральская чета
пристыла к месту. Она не замечала поочередных поклонов новобрачных, их
родственников и всех тех, кому предстояло занять место за свадебным столом. Генерал стряхнул
оцепенение, когда церковь опустела, подошел к священнику, по-юношески порывисто
спросил: - Как прозывается невеста, отец Иннокентий? Священник тайком
ухмыльнулся в бороду, смиренно и почтительно ответил: - Авдотьей Карповой, ваше высокопревосходительство... На другое утро полухмельной бочкарь Аким Карпов
предстал перед разгневанным Борисом Ивановичем. - Твоя ли дочь
обвенчалась вчерашним воскресеньем? - Так точно, ваше
высокопревосходительство! - ответил бочкарь и
почувствовал, как от генеральской строгости проясняется рассудок. - Ведомо ли тебе,
что твоя красавица-дочь в списках значится страшилищем
уродливым? Бочкарь оторвал от неба присохший язык и
поведал про все начистоту: - Дык как же неведомо... ить Авдотья дочь родная мне, ваше высокопревосходительство. - Пошто врал, мерзавец? - Виновен во вранье, ваше высокопревосходительство... А ить нельзя иначе... страшную да болезненную девку горное начальство к замужеству не понуждает... мы,
мужики, извечно в заводской работе ходим, а у каждого скотина, покосы да пашни
малость есть! Незамужняя-то девка, почитай, работничек
бесценный для родителей до гроба... Генерал без труда
дознался, что в волостях и селах Колывано-Воскресенской
округи добрая половина девиц блекла до полного женского увядания в одуряющей
работе по домашности, и пришел в неописуемую ярость. Перво-наперво генерал приказал разослать указ по
всей округе о том, «...чтобы родители не чинили помех дочерям своим в желании
выйти замуж, не чернили их лживыми наговорами, а кто поступит супротив указу,
того в собрании всей братии, как приличнее будет наказать плетьми или
батожьем...» Бочкаря Акима Карпова отменно высекли
плетьми в назиданье всем, кто имел в Барнауле незамужних дочерей. Сам генерал
присутствовал на экзекуции. Пожилые мастеровые,
отцы семейств, на оханье и стоны бочкаря отвечали
тяжкими вздохами, хмурили брови. Напротив того, молодые парни и девки, вырядившись во все праздничное, не скрывали довольных
улыбок на лицах, поедали генерала благодарными взглядами. Зеленая молодежь и
в мыслях не допускала, что не ради ее счастья генерал так рьяно заступничал, а единственно из-за того, чтобы «...не
воспоследовало ущербу интересу ея императорского
величества на будущие времена...» Для царских рудников и заводов на Алтае с каждым годом требовалось все больше работников. |