Источник: Материалы переданы автором

Боженко С.А. ПАМЯТНИК ШУКШИНУ, или КАК ЭТО БЫЛО В БАРНАУЛЕ

Home

* * *

С чего всё началось? Как всегда, со слова. Точнее, с надрывных слов мятущегося русского мужика:

- Не могу больше! Ведь это мать моя, мать!

Я сначала поверил, что слова те о матери. Позже понял – о матери сырой земле. О Родине то бишь!

* * *

Фильм «Калина красная» пронзил душу обнажённостью чувств.  Но не героев! А автора! И чем пронзил? Талантом? Совестливостью? Яростью духа? Русскостью?

Вопросов было много. Я впервые задумался о народных нравственных традициях. Более того, о национальном нравственном кодексе. При всём том, что о нравственном кодексе строителей коммунизма я был наслышан с детства.

* * *

Весть о смерти Василия Макаровича Шукшина я с друзьями встретил, учась на третьем курсе Новосибирского инженерно-строительного института. Мы были ошеломлены. Событие это должно было стать национальной трагедией. Но не стало. Во всяком случае, флагов не спускали.

Мой друг Вовка Штурбабин сказал на ухо:

- Тесть рассказывал, мол, не своей смертью…

Вовкиным тестем был известный в Сибири литературный критик и публицист Анатолий Васильевич Никульков. Ему можно было верить.

Я думал, почему мы с такой лёгкостью теряем больших художников? И почему мы с таким трудом находим новые пути? И новые идеи в искусстве. Ведь творчество Шукшина дало нам возможность почувствовать себя частью народной культуры. Оно открыло нам громадную пустоту, которую следовало своей душой заполнить.

Чтобы стать человеком.

Где-то я вычитал, что смерть художника бессильна перечеркнуть плоды его творчества. Зато она оказывается всесильной, перечёркивая всё то, что художник мог бы сделать. Эта жестокая правда потрясла меня. И не только меня. Иначе, чем объяснить желание многих продлить Василию Макаровичу жизнь. Любым способом.

Создание памятника – один из способов, хотя и архаический.

* * *

В Барнаул я приехал работать не от большого ума. Этот город меня сильно удивил. Я был в восторге от трёх памятников Ленину на одном проспекте, грязных общественных туалетов и наличия улицы с именем Василия Шукшина.

В семидесятых годах прошлого века местные краеведы название Барнаула переводили однозначно: Барна аул – хорошее поселение. В этом хорошем поселении я пришёлся ко двору – занимался архитектурой, точнее – градостроительством. Поэтому мысль о создании памятника Шукшину возникла с первого же взгляда на генплан города. Известно, что всякая идея ведёт себя как искра, из которой возгорается пламя. Если почва горючая. Если ветер дует в нужную сторону. Если добрый человек не затопчет.

Надо сказать правду: идея увековечения памяти знаменитого земляка в Барнауле зрела давно. И не только у меня. После смерти Василия Макаровича отцы города обращались в правительственную комиссию за разрешением на установку памятника. Безрезультатно. Видимо, не нашли весомых аргументов в пользу идеи. Зато чиновники от идеологии аргументы нашли, правда, против идеи. Зачем народу какие-то «чудики» в преддверии 60-летия Великой Октябрьской социалистической революции!

* * *

В начале восьмидесятых годов я совершил необдуманный поступок. Я согласился занять пост главного художника города Барнаула. Короче, я стал почти номенклатурным работником. По долгу службы мне приходилось быть членом многих худсоветов и участником многих выставкомов. Эти органы управления состояли из авторитетных деятелей местного изобразительного искусства. Худсоветы определяли степень готовности произведения к продаже. Выставкомы допускали произведение претендента к участию в художественных выставках. Или, наоборот – не допускали.

В те времена на Алтае работала большая группа профессиональных скульпторов. Старшее поколение представляли Константин Чумичёв, Иоганнес Зоммер, Прокопий Щетинин. Среднее звено скульптурного цеха было самым представительным: Василий и Людмила Рублёвы, Анатолий Гурьянов, Пётр Миронов, Владимир Квасов. Подтягивалась молодёжь: Михаил Кульгачёв с Юрием Мингуловым. А еще были художники-монументалисты, которые время от времени баловались скульптурой. В сибирской зоне барнаульский отряд ваятелей был самым многочисленным. Выставки изобиловали большой и малой художественной пластикой. Короче, у главного художника города был большой выбор. 

* * *

У Шукшина я прочёл: «Талантливый писатель разжигает костёр, который даёт свет, а гений бьёт в набат, раскачивая колокол…».

Мне показалось, что Василий Макарович и есть тот самый гений. Тот, кто раскачивал колокол. Это был бунт. Правда, бунт отличается от революции тем, что всегда обречён. Но колокол зазвучал. Тот набат не привёл ни к воле, ни, тем более, к свободе. Но звук шукшинского колокола застрял занозой в сердце. Боль душевная искала выхода. Более того, требовала действий.

* * *

Однажды на выставкоме я увидел крохотную скульптуру. Точнее, эскиз из пластилина. Мужская фигурка опиралась на кривой ствол обрубленного дерева. С первого же взгляда стало ясно, что работа вышла из-под рук самоучки. И что скульптура забракована членами выставкома. Причём совершенно справедливо.

Я присмотрелся к отвергнутой вещице. На пластилине было нацарапано: «В.М. Шукшин». Рядом топтался автор – мрачный медведеобразный мужик. Он сетовал на судьбу и беспомощно разводил богатырскими руками. Автора звали Колей. Так мы познакомились.

Николай Звонков оказался словоохотливым дядькой. Чёрная борода, островерхие уши и серо-карие раскосые глаза делали его похожим на хитроватого разбойника. Выяснилось, что он работает гравером в бюро эстетики Барнаульского шинного завода: «БЭШЭЗЭ». Это звучало гордо, но подозрительно.

Надо заметить, что в пору плановой экономики крупные заводы строили и содержали ведомственные дома, детсады, больницы, поликлиники и базы отдыха. Ленинский же план монументальной пропаганды накрывал собою все сферы жизнедеятельности. Поэтому заводские художники-оформители без работы не сидели. А бюро эстетики крупных предприятий порою были обеспечены лучше, чем мастерские Художественного фонда.

Кроме того, Звонков, как выяснилось, был в фаворе у своего директора – Геннадия Александровича Карпенко. Директор этот был человеком старой закалки, решительным и громогласным. Как и полагается быть руководителю. Иными словами, у Звонкова была возможность работать над крупным монументальным объектом.

* * *

Некоторое время спустя я вновь встретился со Звонковым. Николай показал несколько пластилиновых этюдов. Были среди них фигурки в полный рост размером с карандаш. Были бюсты, были головы. Шукшин в тех этюдах не узнавался. К сожалению.

Звонков признался:

– Хочу скульптуру Макарыча сделать. Нет мне спокою…

* * *

На осеннем вернисаже Звонков показал гипсовую модель скульптуры Василия Шукшина. По характерному носу лапоточком портретное сходство угадывалось. Фигура знаменитого земляка была усажена на тоненькую досточку, которая покоилась на двух огромных чурбаках. Дорогой сердцу персонаж был наряжен в английский костюм с остро наглаженными стрелками штанин.

Любители изящных искусств недоумевали, почему автор выбрал именно такую трактовку образа замечательного кинорежиссёра?!

Звонков не был отягощён высшим образованием. Поэтому отвечал с убийственной простотой:

– А вот вышел Макарыч наколоть дровишек, припотел малость, да и присел отдохнуть…

Я слушал откровения своего нового знакомого и думал, что с этой художественной самодеятельностью надо кончать!

* * *

Среди художников, работавших на Алтае, Василий Фёдорович Рублёв выделялся особой одухотворённостью и талантом к учительству. Более того, он славился поисками и находками художественной выразительности в сфере изобразительного искусства. Причём в любом материале! Всё, что попадало в его руки, становилось объектом восхищения или средством создания художественного образа. Он работал с формой, с цветом, с линией. Он пробовал себя в поэзии и в музыке. Он поднимал с дороги камушек и восхищался совершенством его формы. Он брал со свалки кусок ржавого железа и любовался его силуэтом. Он подбирал с помойки гнилую деревяшку и услаждался прихотливыми изгибами её текстуры. Короче, Василий Рублёв видел красоту в обыденном и учил этому своих учеников.

Он так и говорил:

– Главное: увидеть красоту мира…

* * *

Шукшинские чтения привлекали паломников со всей страны. Первые автотранспортные пробки я увидел в Сростках!

Сростки.… Почему такое чудное название? Одни говорят, потому, что люди селились на сростке дорог. Другие утверждают, мол, три поселения срослись в одну деревню. Учёные доказывают, что название то пошло от сросшихся речных рукавов Катуни. Очень убедительно!

Новые времена подсказывают совершенно ненаучное объяснение.  Сростки – потому, что там сращиваются души людей.

* * *

Однажды на чтениях в Сростках выступал известный советский поэт Егор Исаев.

Его седеющая шевелюра факелом металась на ветру. Он выразился ярко:

- Шукшин – это радуга-человек, костёр-человек!!

Я тогда подумал, какое сравнение! Готовая пластическая идея для скульптора или монументалиста. Надо запомнить…

* * *

Страна готовилась к празднованию 70-летия Великого Октября. До 60-летия со дня рождения Василия Макаровича Шукшина оставалась пара лет. А памятного знака в честь знаменитого писателя, актёра и кинорежиссёра в Барнауле не было. И не предвиделось!

Изучая историю Барнаула, я понял, что творит эту историю каждый горожанин персонально. Вольно или невольно. Строя или разрушая. Выращивая дерево или срубая его.

Нескромные идеи возникали и исчезали. Трепетная мысль о памятнике Шукшину – воплощению народной совести – тревожила всё настойчивее.

Надо было что-то делать!

* * *

Я решил съездить к Николаю Звонкову. Ремонтно-механический цех я нашёл на задворках шинного завода. Полуразрушенный грязный цех был облеплен красными лозунгами. Как снаружи, так и внутри. В конце цеха у торцовой стены возвышалась медная голова вождя российского пролетариата. Всюду чувствовалось присутствие руки художника.

Мастерскую я обнаружил в боковом помещении, на зелёных дверях которого было накрашено по трафарету: «Ответственный за пожарную безопасность Н.В. Звонков».

За дверями оказались скульптурные поворотные станки, сварочные аппараты, гипсовые формы, обрезки листовой меди, хлам – всё как у всех. В центре помещения стояла рассыхающаяся глиняная скульптура, точнее, сидящая мужская фигура. С полувзгляда было видно, что фигура слеплена плохо.

Поздоровались. Звонков развёл руками:

– Чую, что-то не так. А что именно, понять не могу! Лексеич, помоги!

Он включил самодельный кипятильник. Мы попили чайку. Уходил я с тяжёлым сердцем.

* * *

Самые страшные люди – идеалисты. Те, у кого есть «идеи и идеалы». Одухотворённые своей идеей, эти люди способны на нестандартные поступки. Иногда – на подвиги, но редко.

У меня возник стратегический замысел: соединить производственную базу Николая Звонкова и талант Василия Рублёва. Запрячь в одну телегу коня и трепетную лань. Оставить в стороне предрассудки и правительственные запреты. Из истории я знал: победителей не судят.

* * *

Со скульптором Василием Рублёвым я меня был совместный творческий опыт. На ниве монументально-декоративного искусства, как говорят искусствоведы.

Я показал Рублёву фотографии с беспомощных эскизов Звонкова. Потом предложил помочь создать скульптуру Шукшина для будущего памятника. Задаром. Правда, совместно со Звонковым и в ущерб профессиональному самолюбию. И Василий Фёдорович согласился без колебаний. Мне показалось, даже с удовольствием. Видимо, в нём восторжествовало педагогическое начало.

Главное, профессионал взялся помочь самоучке.

* * *

Историческая встреча двух скульпторов произошла в моём кабинете.

Я пообещал будущим авторам скульптуры В.М. Шукшина найти несколько вариантов места её размещения. При условии, что они сообща смогут создать художественный образ будущего произведения.

Озабоченный Звонков повторял:

– Вот, мужики, не знаю, куда ногу у Макарыча повернуть…

Мечтательный Рублёв поддерживал Звонкова. Он тоже повторял:

– Надо подумать о пути развития духовности Шукшина…

Мне показалось, что мужчины договорились о совместной работе.

В тот же день Рублёву был заказан временный пропуск на Барнаульский шинный завод.

* * *

Задачу увековечения образа Василия Макаровича Шукшина скульптор Рублёв понял по-своему. Он начал с малого – создал скульптурный портрет из глины. Фотография этой головы была опубликована в «Литературной России» 9 сентября 1988 г. Это был замечательный портрет. В нём было всё: и внешнее сходство, и психологическая глубина, и виртуозность этюдной лепки. Главное – возникал художественный образ личности вселенского масштаба. Это была удача!

В принципе, на этом можно было бы остановиться. Отлить из металла и поставить в Барнауле простой памятный знак в честь Василия Макаровича. И в память о нём. Но!!! В столице Алтайского края подобных памятных знаков стояло преизрядно! В форме бюстов и в форме голов. А вот полнофигурной скульптуры в городе было мало. Не считая трёх фигур вождя мирового пролетариата на одноимённом проспекте.

Какие художники не мечтают о славе! Поэтому мы не остановились на скромном памятном знаке. Мы решили делать монумент!

Короче, события разворачивались по моему сценарию. Во всяком случае, мне так казалось!

* * *

Через пару недель ко мне ввалился мрачный Звонков. Он беспомощно озирался широко распахнутыми раскосыми глазами. Он походил на шамана, у которого украли бубен. Или даже чары! Он застонал:

– Лексеич, выручай! Не могу работать с Васей!

– Что случилось?!

– Лексеич, я думал, Рублёв памятник будет делать! А он щепочки с пола подымает и целый день ими любуется! И меня заставляет! Не могу с ним работать! Выручай, Лексеич!

Я вспомнил уроки Василия Фёдоровича Рублёва на студии рисунка, которую он вёл в Доме архитектора. Я представил, как профессионал пытается научить дилетанта чувствовать красоту мира через простые вещи. Я понял, что испытывает бедный Звонков. Но я понял и другое: тандема не получилось!

Ситуацию надо было срочно исправлять. Я поговорил с Рублёвым. Он с сожалением сказал:

– Поздно учить…

Последние надежды на возобновление сотрудничества истаяли.

* * *

Как делают скульптуру?

Сначала лепят пластическую эскиз-идею в масштабе один к пяти или один к десяти от натуральных размеров тела. Если первоначальный пластический замысел не исчерпал себя, можно работать далее и изготовить модель высотой в один метр. Почему обязательно в один метр? Это делается для того, чтобы было удобно увеличивать скульптуру до нужной высоты. Допустим, градостроительная ситуация требует, чтобы скульптура в составе будущего монумента была высотой 6,28 метра и ни сантиметром больше. Это число 6,28 и будет тем самым коэффициентом увеличения всей частей тела будущей скульптуры. Если размер модели равен одному метру. Если и здесь удача не оставляет художника, то далее к работе можно подключать профессиональных форматоров. Они помогут скульптору увеличить авторскую модель до необходимых размеров. Делается это с помощью хитроумных приспособлений и так называемой пунктир-машины. На этом ответственном этапе скульптор вновь дорабатывает своё произведение. При этом он учитывает все визуальные искажения, которые неизбежно будут возникать. Ведь публика будет смотреть на монумент снизу!

* * *

Звонков оказался по-хорошему честолюбив. Поэтому неизвестный гравер Звонков пришел к известному скульптору Миронову. Он пришел, чтобы предложить заслуженному художнику РСФСР поработать у себя в подмастерьях. Звонков сделал шаг не столько дерзкий, сколько наивный. В ответ Петр Леонидович Миронов сказал правду:

– Ты кто такой?!! Ты же не имеешь никакого права работать над созданием художественного образа личности всесоюзного значения! Только комиссия Министерства культуры может решить, кому поручить решение столь сложной творческой задачи.

И еще много обидных слов в адрес дерзкого самоучки.

Надо сказать, Миронов был совершенно прав.

***

Слухи о скульпторе-самоучке и его работе поползли по городу. Первым среагировали литераторы. Они побывали в мастерской Николая Звонкова. Оценили масштаб и значимость идеи. Впечатлились глиняным скульптурным портретом Шукшина, который был создан руками и талантом профессионального скульптора Василия Фёдоровича Рублёва. Но авторство приписали Звонкову, ведь портрет находился в его мастерской!

В результате писатели сделали то, что умели делать лучше всего: они написали.

Они написали и направили коллективное письмо в Алтайский крайком КПСС и в редакцию газеты «Литературная Россия» о проблеме создания памятника Шукшину в Барнауле.

* * *

Приезд спецкоров «Литературной России» стал для Барнаула большим событием.

Наталья Троепольская и Алексей Корзухин прошлись по властным инстанциям, поговорили с представителями местной интеллигенции. Кроме того, им захотелось услышать мнение профессиональных художников. По просьбе корреспондентов и инициативе завистников было организовано выездное заседание правления Алтайского отделения Союза художников.

Делегация прибыла на Барнаульский шинный завод. Директор завода Геннадий Александрович Карпенко встретил дорогих гостей у проходной, проводил в ремонтно-механический цех. Скульптурная мастерская располагалась именно там.

Глиняная скульптура стояла на самодельном станке. Изъяны фигуры были совершенно очевидны.

Обсуждение звонковской скульптуры началось с выступления заслуженного художника Российской Федерации, скульптора Миронова. Пётр Леонидович, показывая рукой на фигуру из глины, интеллигентно спросил:

– Что это за пугало?

Директор завода Карпенко не преминул вступить в дискуссию и «вежливо» ответил:

– Сам ты пугало!

На этом «творческая дискуссия» зашла в тупик.

Тем не менее делегация сделала выводы. Портрет Шукшина многим понравился своей психологической правдивостью, документальной точностью и верностью характера. Но над пластикой и образной концепцией фигуры авторам следовало работать и работать! А представленный вариант памятника нельзя было брать даже за основу.

Это был приговор суровый, но справедливый.

Самодеятельный скульптор Звонков не сумел добиться выразительного пластического решения на этапе эскиз-идеи. Кроме того, Николай пропустил стадию исполнения модели в масштабе один к одному с натурой. Поэтому у бедняги возникло непреодолимое препятствие: он не справлялся с большой формой. Несмотря на поддержку друзей и болельщиков.

Короче, спецкоры изучили проблему в целом, после чего опубликовали в 36-м номере «Литературной России» замечательную статью с романтическим названием «Шукшинские меридианы».

В той статье всем сестрам досталось по серьгам. Попутно и совершенно напрасно обидели хорошего человека – заместителя председателя Алтайского отделения Фонда культуры – Анну Васильевну Добрикову. Широкий охват проблемной ситуации не позволил авторам статьи уточнить незначительные детали. Статья была сопровождена фотографией скульптурного портрета В.М. Шукшина с ошибочным указанием авторства!

Подумаешь, мелочь какая!

* * *

Статья эта обозначила кризис идеи. Она показала рубеж, на котором можно было остановиться. Ведь средств на возведение памятника Василию Макаровичу Шукшину никто не обещал. Можно было разойтись по домам. С миром. Но шлея уже попала под хвост! А характер человека – это его судьба. Поэтому я разыскал Николая Звонкова и заявил ему:

– Если ты сейчас сдашься, то ничего светлого в твоей жизни уже не будет!

Я не издевался над несчастным человеком, просто у меня возник новый замысел.

***

Василий Рублёв дружил с молодым скульптором Мишей Кульгачёвым. Можно сказать, они дружили семьями. При всём том, что у Кульгачёва была большущая семья, а Рублёв был в разводе с супругой.

Что их объединяло? Внешне они сильно отличались. Рублёв был порывист, худощав и голубоглаз. Кульгачёв – кареглаз, плотен и нетороплив. Один тараторил скороговоркой. Другой взвешивал каждое слово. Видимо, начало дружбе положила общая профессия. А укрепляло их отношения индивидуальное стремление жить по совести.

В общем, когда Рублёв разочаровался в Звонкове, у меня не осталось выбора. Точнее, выбор был, но единственный.

Этим единственным стал Михаил Алексеевич Кульгачёв.

* * *

Кульгачёв оказался решительнее своего сотоварища. Он убедил Звонкова «раздеть» глиняную модель скульптуры до основания. Лопатой Михаил стесал глину почти до каркаса.

Так получилось, что на каркасе осталась лишь голова, вылепленная Василием Рублевым. Правда, без ушных раковин. Уши чуть позже Звонков прилепил сам.

Есть простой тест для определения профессионализма скульптора. Достаточно посмотреть на голову скульптуры сверху. Если уши прилеплены асимметрично, значит работу делал дилетант.

После долгих споров Кульгачев отрезал-таки глиняные уши и укрепил их в нужных местах.

Кроме того, честолюбивый профессионал Кульгачёв изменил пропорции фигуры Шукшина. Потом поставил ноги скульптуры на одну плоскость, учитывая анатомические особенности и динамическое равновесие всех частей тела.

От задумки Звонкова осталась лишь лавочка на чурбаках.

* * *

Авторский коллектив сформировался в начале 1988 г. За полтора года до 60-летия со дня рождения Василия Макаровича.

Втроём мы решили не афишировать идею возведения памятника Шукшину до тех пор, пока не подготовим полноценный эскизный проект памятника и профессиональную модель скульптуры.

Древние не зря твердили: «Незрелый плод горек!».

* * *

У Валентина Распутина я вычитал интереснейшую мысль: «Почитание национальных святынь поможет избежать многих проблем…». Видимо, речь шла о государственных проблемах. Мне показалось, что личность Василия Шукшина могла бы стать ещё одной из наших национальных святынь. Наравне с Сергием Радонежским или Андреем Рублёвым.

* * *

В Барнауле практически нет памятных мест, связанных с проживанием или деятельностью Шукшина. Василий Макарович не очень-то любил наш город. Возможно потому, что в своё время вельможный руководитель Алтайской писательской организации не приветил малоизвестного тогда Шукшина. А ведь Василий Макарович обращался за помощью!

Так получилось. Историю не перепишешь.

В общем, единственное место в Барнауле, формально связанное с именем Шукшина, – улица на «дальних Черёмушках». Название этой улицы, данное ей в год смерти знаменитого земляка, прочно закреплено в сознании горожан. Более того, вызывает «законную» гордость.

Поиск места для памятника неизбежно приводил меня на эту улицу. Хотя можно было обсуждать варианты, связанные с различными музеями и библиотеками, не говоря уже о железнодорожном вокзале. Уж там-то Василий Макарович точно бывал!

Улица Шукшина коротка – чуть больше километра. В пору «перестройки» прославилась она тем, что на ней был открыт первый в городе магазин «Интим». Даже мужчины стеснялись проходить рядом с этим заведением.

Натурное обследование улицы и прилегающей застройки выявило три участка, пригодных для размещения памятника. Первый – скверик около угловой девятиэтажки. Второй – полянка среди лиственниц по улице Юрина, зрительно замыкающая перспективу улицы Шукшина с северной стороны. Третий – опушка Мизюлинской рощи, визуально завершающая улицу Шукшина с южной стороны.

Каждый из участков имел свои преимущества и недостатки. Лично мне самым интересным вариантом казался второй участок. Поскольку именно там удачно решалась задача транспортной обеспеченности и солнечного освещения будущего памятника.

Однако окончательное решение можно было принять только после рассмотрения проекта на градостроительном совете. Таковы правила игры.

* * *

Между тем продолжалась работа над скульптурой. Кульгачёв со Звонковым «одели» каркас «плотью». Во что нарядить фигуру? Вопрос для скульпторов не последний. Как совместить решение двух задач? Как создать пластически выразительное тело и не погрешить против анатомической правды?  Дальше ещё сложнее. Как совместить восприятие образа нашего героя различными слоями общества? Кривоногий мужичишка в сапогах и телогрейке в глазах обывателя или богатырь духа с обнажённой душой в сознании интеллигенции?

У известного на Алтае поэта Геннадия Панова я нашёл такие сроки:

«…Он нараспашку был под пиджачком,

И слыл простым, и не был простачком…»

Известно, что Шукшин стремился в простоте. Правда, выводил публику и читателей к пониманию немыслимой сложности мира.

Однако возвращаемся к земному. Если верить поэту Панову, то пиджак в композиции скульпторы Шукшина оказывается лишним. А расстёгнутая рубаха может помочь раскрыть образ нашего героя.

Кстати, в Сростках я видел мужской портрет работы Германа Захарова. На том портрете был изображён Василий Шукшин в роли Степана Разина с распахнутой рубахой.

Не мы первые нащупали этот художественный приём.  В рубахе знаменитый земляк смотрелся органичнее.

С давних времен известно, что изысканность скульптуры во многом определяется красотой складок одежд или драпировок. Достаточно вспомнить работы мастеров эпохи Возрождения – Микельанджело или Донателло.

Михаил наряжал Николая в рубаху, усаживал в качестве натурщика и моделировал складки одежды. Тандем работал. Короче, забрезжил свет в конце тоннеля.

* * *

В конце концов, мои сотоварищи изваяли скульптуру Шукшина. Взгляд его был обращён внутрь самого себя. Видимо, в момент задумчивости или углубленного самоанализа. Образ мыслителя был вполне приемлем.

Наряду с этим могла быть иная трактовка художественного решения образа знаменитого земляка. Взгляд Василия Макаровича вполне мог быть обращён к зрителю, к землякам. Ведь была же у него, судя по мемуарам, привычка смотреть собеседнику в глаза вопросительно. Понял ли? Проснулась ли твоя совесть?

* * *

Николай Звонков работал под началом Виталия Полукарова, который возглавлял заводское бюро эстетики. Порывистый Полукаров – холерик с редкими прямыми волосами и глазами обрусевшего японца – был для Звонкова другом и помощником. Думаю, что без Виталия наш самодеятельный скульптор вообще бы ничего в жизни не успел.

Полукаров запросто заходил к грозному директору и добывал для своего друга всё, что нужно для его работы. Наблюдая за работой двух скульпторов, Полукаров не утерпел и похвалился директору об успешной деятельности своего подчинённого.

Директор Карпенко, увидев результат совместной деятельности скульпторов, не утерпел и похвалился перед председателем Барнаульского  горисполкома Бавариным.

Владимир Николаевич тоже был из заводчан. Поэтому любил талантливых самородков. Зато к талантливым профессионалам относился настороженно (они были излишне начитаны и плохо управляемы). Короче, мэр, видя потрясающие результаты работы коллектива передового предприятия, вызвал меня к себе и спросил:

– А ты знаешь, что простые рабочие сделали памятник Шукшину?

Мне пришлось сознаться:

– Я руковожу этим процессом.

Мэр оживился. Его подчинённые оказались лучше чужих! К тому же впереди замаячила потенциальная публичная акция. Он сказал:

– Не забывай о гласности. Место для памятника согласуй с этими, как их, писателями. Потом мне покажешь…

Я подумал, может быть, даже хорошо, что Карпенко проболтался.

* * *

В описываемые времена на Алтае ведущим исследователем творчества В.М. Шукшина считался Виктор Фёдорович Горн. Интеллигенция зачитывалась его критическими произведениями. В своих статьях Горн не просто исследовал творчество Шукшина. Он размышлял о необходимости возрождения и обогащения нашей духовности. При этом непостижимым образом опирался на классиков марксизма-ленинизма!

Ко всему прочему Виктор Фёдорович возглавлял краевую писательскую организацию. А помещение Союза писателей находилось в доме №11-а на проспекте Строителей, через дорогу от здания нашего архитектурно-планировочного управления. Поэтому мы легко встретились и поехали выбирать место для памятника автору киноповести «Калина красная».

Виктор Фёдорович – большой человек с огромной головой мыслителя – был сдержан. Что-то его тревожило. То ли будущая докторантура в Барнаульском  пединституте. То ли его угнетала роль цензора архитектурного решения.

Я рассказал о проблемах выбора участка для строительства монумента.

Он, между прочим, заметил:

– Хорошо бы в Сростках поставить ему памятник… Там Шукшину работалось лучше всего… Именно там он написал свои лучшие рассказы…

Тем не менее Горн полностью согласился с моими соображениями по поводу места возведения памятника у нас в Барнауле. Мы выбрали солнечную полянку между лиственниц в самом начале улицы с именем Шукшина.

* * *

На обратном пути я из вежливости заговорил о необходимости изучения творчества знаменитого земляка.

Мой попутчик вскользь заявил:

– … Такую глыбу, как Шукшин, вряд ли под силу постичь одному человеку…

Я профессионально насторожился – образ «глыбы» можно использовать в художественном решении будущего памятника!

* * *

Проектирование монументально-декоративных произведений – сладостное занятие. Изучается градостроительная ситуация. Определяются основные фронты восприятия объекта. Намечаются основные композиционные оси и местоположение смысловых или высотных акцентов. Исследуются природные и искусственные факторы, ограничивающие свободу действий зодчего. Изучается исторический слой и культурный фон места. Осмысливается художественная задача. И когда чуткий архитектор совмещает все эти взаимоисключающие факторы и векторы, то возникает одно единственное, неповторимое, родное решение для этого конкретного места. Если метод не нарушен, то творческий успех обеспечен.

* * *

Каким может быть памятник Василию Макаровичу Шукшину? Именно памятник, а не монумент. Конечно же, таким, чтобы вместить всю любовь, что несут люди в своих душах. Таким, чтобы художественный образ знаменитого земляка оставался жить много после ухода из жизни его современников. Таким, чтобы люди ощущали обостренное чувство правды. Это именно та цель, к которой в своих произведениях стремился Шукшин.

* * *

У меня был рулон жёлтой обёрточной бумаги. Я взял пять метровых планшетов и обтянул их той бумагой. Получилось дёшево, но быстро!

Лучший метод проектирования – метод вариантов. И я сделал три варианта памятника Василию Макаровичу.

Первый вариант чаще всего бывает банальным. Когда берётся классический аналог: фигура героя на высоком постаменте. Подобные сооружения хороши на открытых пространствах. Но в этом случае есть слабое место – невыразительная спина скульптуры. Художники всех времён прятали спину от глаз зрителей. Проявляли при этом чудовищную изворотливость и остроумие, но редко добивались успеха. Но Шукшин не древнегреческий герой и не римский император. Требовался более тонкий художественный ход.

Второй вариант обычно делается на контрасте, т.е. является противоположностью первого. Я запроектировал симметричный памятник с низким, развитым в пространстве стилобатом. Говоря по-русски, спустил фигуру с небес на землю. Такое решение перекликалось с мыслью о том, что Шукшин – человек из народа, от земли. Кроме того, решалась проблема «спины». За спиной фигуры можно было  высадить пышную растительность. Например, кусты той самой калины. Что добавляло бы будущему памятнику эмоциональной выразительности. Во всяком случае, так мне казалось.

На этом варианте можно было бы остановиться. Но!! Не хватало некоей «изюминки». Не хватало малости, которая делала бы памятник неповторимым. Тоньше. Глубже. Содержательнее.

Я припомнил слова Виктора Горна о том, что в сростках Шукшину работалось лучше всего. Вот она идея!!! Надо включить в композицию памятника частичку родины Василия Макаровича. Этой частицей может быть камень из Сросток!

Когда-то, трудясь в институте «Алтайгражданпроект», я участвовал в разработке проекта шукшинской мемориальной зоны в Сростках. На пути в Сростки мне повезло познакомиться с Тамарой Ивановной Вараксиной. Эта потрясающая дама была настоящей ходячей энциклопедией. Она знала о личной жизни Шукшина всё. Или почти всё. Тамара Ивановна рассказала и показала мне известные всем теперь «камушки», на которых выросло не одно поколение сростинцев.

Третий вариант памятника получился асимметричным. Скульптуру слева уравновешивал огромный гладкий камень справа. Этот булыган, по моему замыслу, олицетворял малую родину знаменитого земляка. Более того, тот камень был свидетелем жизни Шукшина. Тот камень «помнил» (!) прикосновение босых ног маленького Васятки Попова.

Я радостно вздохнул. Я понял, что эмоциональное наполнение проекта будущего монументального произведения найдено!!!

* * *

Из чего делают памятники? Настоящие произведения монументального искусства создают из вечных материалов. Рубят из камня. Льют из металла.

Провинциальная практика давала иные ответы. Если камень, то – бетон. Если металл, то – кованая листовая медь. Недолговечность таких материалов обычно усугублялась грубостью исполнения.

Мы принципиально отказались от привычных технологий. Стыдно быть провинциалом.

Даёшь литьё! И только цветное!

* * *

Вот теперь можно было выносить проектный замысел на суд публики.

По телефону я договорился о встрече с соратниками Шукшина по творческому цеху – литераторами. Встречу совместили с общим собранием членов Алтайского отделения Союза писателей СССР.

Инженеры человеческих душ ждали.

Впервые в жизни я увидел знаменитого Льва Квина. Того самого! Лев Израилевич оказался доброжелательным быстроглазым человеком с болезненной худобой. Именно таким должен быть бывший разведчик, подумал я.

Пока я ставил планшеты с проектом, Квин сыпал байками направо и налево. Его с удовольствием слушали сидевшие рядом седовласые Иван Кудинов и Владимир Сергеев. Подошли поэты – весёлый Геннадий Панов с язвительным Николаем Черкасовым. С видом заговорщиков шептались в углу незнакомые мне сочинители.

Я доложил об истории замысла и проектных предложениях памятника, показал фотографии с модели скульптуры.

Литераторы оживились. Грузный и добродушный Марк Юдалевич рассказал о том, как однажды не дал малоизвестному Ваське Шукшину денег на железнодорожный билет. Я так и не понял, сожалел Марк Иосифович о своём принципиальном поступке или нет.

Некоторые писатели тоже вслух вспомнили случаи, когда они могли бы познакомиться с Василием Макаровичем. Но не познакомились!

Надо заметить, что поэты отнеслись к проектным идеям восторженно. Видимо, от природной чувственности. Прозаики, наоборот, всматривались в проект критически. Наверное, в силу привычки выстраивать причинно-следственные связи сюжета.

Любопытный Иван Павлович Кудинов высмотрел на фотографии глиняной модели Шукшина нечто в его руке. Вооружившись очками, знатоки творчества Василия Макаровича предположили, что в его руке ветка с плодами «калины красной».

Так оно и было. Дело в том, что Звонков самостоятельно вылепил эту ветку и вставил её в правую руку своего героя. В результате плоды калины зрительно проецировались между ног знаменитого земляка, вызывая у публики нездоровый интерес. Более того, – чувственные ассоциации.

В задних рядах сидел поэт и юморист Вячеслав Козодоев. В своё время он закончил сельхозинститут. Слыл специалистом в аграрных вопросах. Ему верили.

Вячеслав Игнатьевич сказал так:

– Веточку, конечно, придётся, убрать. Если памятник Шукшину получится хорошим, то калина вокруг него сама вырастет!

Пишущая братия развеселилась. Пришлось пообещать, что обнаруженную проблему авторский коллектив сможет устранить.

В общем, высокое собрание согласилось с моими доводами в пользу варианта памятника с низко размещаемой скульптурой. Нашлись горячие сторонники идеи использования камня как «свидетеля событий». Особенно среди поэтов.

В результате проект был одобрен. «У целом», – как говорил тогда генсек Горбачёв.

Работу над памятником можно было продолжать!!

* * *

Где отлить круглую скульптуру?

В советские времена отлить скульптуру можно было в Ленинграде, в Киеве и в Москве. Точнее, в Мытищах.

Все крупные монументы отливались на Мытищенском заводе художественного литья. О существовании этого населённого пункта народ знал по картине живописца Перова «Чаепитие в Мытищах». Однако отливать скульптурное произведение можно было лишь по заказу Министерства культуры СССР. Либо по блату, но за большие деньги. У нашей команды не было ни того, ни другого.

* * *

До юбилея Шукшина оставалось меньше года. Надо было делать конкретные шаги по пути к возведению памятника. В заводской мастерской Звонкова собралась инициативная группа людей. Кроме хозяина стен, там оказался скульптор Кульгачёв, автор этих строк и два металлурга – Гончар с завода «Трансмаш» и Бойкова с завода «Прессмаш».

Мы обсудили наши задачи и наши возможности. Во-первых, требовалось в заводских условиях организовать так называемый участок для литья цветного металла. Мы договорились, что отлить скульптуру можно по частям на заводе  механических прессов. Там же надо было установить специальное оборудование для изготовления огнестойкой земли, из которой делается форма для заливки металла. Кроме того, там же надо было запустить в работу индукционную печь для плавки бронзы. Во-вторых, требовалось придумать технологию изготовления той самой таинственной огнестойкой земли и бронзовых полуфабрикатов для литья. В-третьих, предстояло проработать технологию плавки бронзы, подобрать её химический состав из имеющихся исходных материалов и решить проблему сварки или спайки раздельных кусков будущей скульптуры.

Короче, если не решались эти технические задачи, то о памятнике Шукшину можно было и не вспоминать.

* * *

Надо сказать, что наша затея с использованием возможностей цветного литья на заводе механических прессов с треском провалилась.

И вот здесь, как в сказке, появляется главный металлург завода «Трансмаш» Виктор Дмитриевич Гончар. Его фамилия бросала тень на его профессию. Или, наоборот, его профессия не соответствовала его замечательной фамилии? Он обладал внешностью испанского картёжного шулера и русской душой художника. В сорок с лишним лет он носил длинные волосы «а ля битлз» и сыпал анекдотами о «перестройке и ускорении». Его живой ум и жизнерадостный характер не раз спасали нашу идею. Тем более, что наши идеи стали и его идеями тоже.

О роли идеалистов я упоминал в самом начале повествования.

* * *

Пока Гончар с Кульгачёвым бьются над технологией крупноразмерного бронзового литья, можно обрисовать конъюнктурную обстановку вокруг задуманного нами памятника Шукшину.

Интриги вокруг произведения искусства всегда связаны с дележом славы и денег. Точнее, вокруг будущей славы и возможных денег. Это напоминает делёж шкуры неубитого медведя.

Средств и разрешения на возведение памятника Василию Макаровичу в Барнауле никто не планировал и не давал. Работать безвозмездно приближённые к партийной кормушке выдвиженцы из Алтайского художественного фонда не хотели. Но и мириться с тем, что кто-то бесплатно ваяет художественный образ знаменитого земляка, они тоже не могли. Ведь в случае творческой удачи автор мог получить звание народного художника! Это же прижизненная слава! И посмертная тоже!

Болезненнее остальных эту ситуацию переживал барнаульский скульптор Миронов. Его можно было понять! Недавно он проиграл творческое соревнование с московским конкурентом – Исааком Давидовичем Бродским. Этот Бродский изваял и продал на Алтай скульптуру изобретателя паровой машины Ивана Ползунова. Теперь эта вещь стояла перед входом в Политехнический институт и портила ему – Заслуженному художнику – настроение! А сколько нелестных слов было сказано в адрес московских жидов! Поэтому именно он, русский патриот Миронов, возглавил оппозицию инициативной группе, работающей над проектом памятника Шукшину для Барнаула.

В прессе появились публикации, порочащие задуманный проект будущего памятника. Инсинуации эти не помогали приблизиться к истине, зато тормозили работу над проектом. Самое печальное – парализовали волю краевых и городских чиновников.

В результате проект решения горисполкома «О возведении памятного знака Шукшину В.М. в городе Барнауле», который я подготовил осенью 1988 г., так и остался неутверждённым. Председатель исполкома Владимир Николаевич Баварин не осмелился ссориться с влиятельным членом КПСС скульптором Петром Леонидовичем Мироновым. Влияние Миронова на судьбы рядовых художников было настолько велико, что даже скульптор с высшим образованием Кульгачёв не спешил публично объявлять о своём авторстве художественного образа Василия Макаровича.

В общем, пришлось мне готовить архитектурно-планировочное задание на проектирование памятника Шукшину вообще без утверждённого решения Барнаульского горисполкома. Под свою собственную ответственность…

* * *

В описываемые времена главной персоной на Алтае был Филипп Васильевич Попов – первый секретарь крайкома коммунистической партии Советского Союза.

Свою деятельность на этом посту он начал с банального – с критики. С критики благоустройства города Барнаула. Все так и поступали до него. Все так поступали и после.

Надо заметить, что благоустройство любого города – самая благодатная тема для критики его мэра. Можно вылизать все дороги. Можно выкрасить все деревья. Но в самый ответственный исторический момент на лобовое стекло машины первого секретаря обязательно прилетал птичий помёт. От беспартийных голубей. Тем более, не обученных правилам хорошего тона.

Видимо, за эти птичьи безобразия двумя годами ранее Попов снял с должности председателя Барнаульского горисполкома честнейшего человека – Анатолия Ивановича Мельникова.

За этот геройский поступок Филиппа Васильевича прозвали Филькой. Самые начитанные из его ближайшего окружения с нежностью произносили: «Наш Филиппок». Видимо, чувствовали приближение демократической революции.

* * *

За полгода до шукшинского юбилея местная власть вспомнила о своих обязанностях. Была подготовлена краевая программа мероприятий по подготовке к 60-летию со дня рождения В.М. Шукшина. Потом – городской план, который был согласован третьим секретарём Барнаульского горкома КПСС. В этом плане было аж пятнадцать пунктов.

Первый же пункт меня поверг в смятение. Он звучал так: «Подготовить и провести гала-представление на стадионе «Динамо», посвящённое памяти В.М. Шукшина». Я представил, какая бы боль появилась в глазах Василия Макаровича, узнай он о предстоящей «культурно-массовой» истерии.

Следующие плановые мероприятия выглядели не столь одиозно, зато по-пионерски: «Во всех школах, СПТУ города провести диспуты, вечера, викторины…».

Особенно впечатляло внимание партии к художественному творчеству самоучек. Пункт пятый гласил: «Принять участие в конкурсах среди самодеятельных исполнителей – членов общества книголюбов на лучшее исполнение произведений В.М. Шукшина; среди профессиональных и самодеятельных поэтов…; среди профессиональных и самодеятельных композиторов…» и т.д.

Я попытался представить конкурс между профессиональными и самодеятельными архитекторами. Мне стало смешно, потом грустно.

Я начал задавать вопросы в разных кабинетах власти.

В отделе пропаганды горкома партии мне объяснили:

– Государство у нас какое? Народное! А самодеятели у нас откуда? Из народа! А творческая интеллигенция у нас что? Прослойка! Между рабочим классом и крестьянством! Вот и делайте выводы, товарищ главный художник города!

Пришлось признать, что в теории я не силён…

* * *

Зато в городской план подготовки к юбилейным торжествам удалось включить пункт об изготовлении памятного знака (!) в честь Шукшина. Правда, не полноценного памятника, а именно усечённого до самой головы памятного знака. В угоду оппозиции.

Ответственным за исполнение был назначен Ленинский райисполком. Я недоумевал, почему не Барнаульский горисполком?!

Мэр города Баварин был осторожен. Но честен! Он так и сказал:

– Ситуация сложная. Твой Миронов жалуется в Минкультуру. Грозится написать ещё выше!

Потом спросил:

– Ты веришь, что памятник можно сделать к сроку?

– Да, – говорю, – если будет Ваша негласная поддержка.

– Хорошо. Я позвоню Каргополову.

Секретарь набрала ему номер. Раздался звонок. Баварин снял трубку и ехидно спросил:

– …Вадим, ты Шукшина уважаешь?

* * *

За окном свирепствовала метель. На телеэкране мелькали Михаил Сергеевич с Раисой Максимовной. В служебных кабинетах обреченно требовали немедленной перестройки и гласности.

Оппозиция в лице скульптора Петра Миронова обвинила Алтайский крайком КПСС и крайисполком в отсутствии той самой гласности. Более того, требовала публичного обсуждения проекта памятника Шукшину. Проекта, которого власть не заказывала, не оплачивала и не утверждала!

За дело взялся Барнаульский горисполком. Председатель исполкома Владимир Николаевич Баварин поручил своему заместителю Нине Иннокентьевне Романенко организовать первое в истории города публичное обсуждение проекта будущего монументального произведения.

Надо сказать, что Нина Иннокентьевна являла собою редчайший образец советского чиновника, сочетавшего в своей работе исполнительность с порядочностью. Она учила меня разбираться в хитросплетениях исполнительной власти. Хорошо поставленным с грозными интонациями голосом она сказала:

– Доигрался, товарищ Боженко, с памятником!

Потом встряхнула роскошной причёской и миролюбиво спросила:

– Ну почему хохлы такие вредные?

 Обсуждение проекта решили провести в Доме культуры шинного завода. Через неделю после празднования Международного женского дня. При большом скоплении народа. Во время какой-то конференции.

* * *

В это время указание родной партии о гласности в работе настигло руководителей Главного управления архитектуры и градостроительства Алтайского крайисполкома.

Спешно была созвана комиссия по монументально-декоративному искусству. В неё включили нескольких архитекторов, трёх обиженных художников и пару случайно подвернувшихся литераторов. Комиссию эту собрали за три часа до начала официального общественного слушания проекта.

Я рассказал членам новоявленной комиссии о проделанной работе и показал варианты по местоположению и архитектурному решению предполагаемого памятника. Члены комиссии оказались настроенными агрессивно. Особенно художники, которым не нравилось всё. Начиная от шнурков на ботинках нашего героя и кончая его прической. Однако все до единого были вынуждены признать – есть портретное сходство! А как же сходству не быть, если портрет Василия Шукшина принадлежал руке его тёзки – талантливому Василию Рублёву!!

Присутствовавшие на комиссии местные ваятели охотно соглашались на установку в Барнауле простого памятного знака в виде одной головы на подставке. Они бы даже стерпели появление бюста. Но возведение полноценной круглой скульптуры! Да ещё бронзовой!! Да не из их рук!!! Это уже слишком.

Однако какой бы предвзятой критика ни была, всегда полезно прислушаться к аргументации. Глядя на фотографию скульптуры со стороны, я внутренне соглашался с тем, что диаметр ног сравним с диаметром стоек лавки, на которой восседала фигура нашего героя. Действительно, не сразу поймёшь, где нога и где чурбак. Теория подсказывала, что звонковскую лавку надо превращать в нейтральный фон для восприятия ног фигуры.

Прошлась комиссия и по градостроительному решению. Кто-то заявил, что размещение памятника на зрительном «замыкании» улицы Шукшина крайне неудачно. Якобы из-за малых размеров скульптуры. С этим можно было бы согласиться, если бы мы говорили о привычном для строителей коммунизма крупномасштабном монументе какому-нибудь вождю. В нашем же случае речь шла о создании скромного микроансамбля. Поэтому авторский коллектив не стал увеличивать размер скульптуры. И не стал разворачивать будущий памятник боком к улице, как того добивались доброжелатели. Иначе идея увековечения памяти и образа Василия Макаровича выродилась бы в мероприятие по открытию заурядного памятного знака. Как задушевная песня – в похабную частушку.

* * *

Времени ждать официального заключения той комиссии  у меня не оставалось. Я загрузил в служебный «УАЗик» свои планшеты с проектом и поехал в Дом культуры шинного завода.

В фойе Дома культуры уже стояла отформованная из гипса и собранная из частей фигура сидящего на лавочке Шукшина. Вокруг толпились люди. Я расставил свои планшеты.

Очаровательная, но серьёзная Нина Иннокентьевна Романенко объявила о начале публичного рассмотрения проекта. Кроме того, рассказала о целях и значении выработки общественного мнения в пору всеобщей гласности. Потом предоставила слово авторам.

Второй раз за день мне пришлось доложить об идее и проблемах проектирования, о вариантах размещения и поиске художественно-образного решения памятника Василию Макаровичу Шукшину.

После меня выступал Николай Звонков. Вместо рассказа о пластическом решении фигуры он пожаловался на сложность работы над образом Шукшина. Особенно – над поиском позы и деталей его одежды. Потом неожиданно взялся критиковать архитектурное решение памятника. Оказывается, его заботило то, что камень – «свидетель события» – будет отвлекать внимание зрителей от веточки с плодами калины, которую он всунул в правую руку скульптуры.

Публика заволновалась.

Тогда из толпы поднял руку седоголовый писатель Иван Павлович Кудинов и деликатно попросил разрешения поделиться собственными соображениями. Он дипломатично похвалил скульпторов за то, что они вложили в творение свою душу. Затем категорично высказался против ветки калины в скульптуре. Он так и заявил:

– Это совершенно «избитый» литературный ход!

Потом выступал директор шинного завода Геннадий Александрович Карпенко. Он рассказал о том, что сестра Шукшина – Наталья Макаровна Зиновьева (та самая «Таля») посетила звонковскую мастерскую, видела скульптуру и узнала своего брата. Искренне любя творчество Шукшина, но будучи человеком своего времени, Карпенко своё выступление громогласно закончил так:

– Трудящиеся шинного завода и улицы Шукшина знакомы с этой работой, одобряют её и ждут от нас этого подарка!

Некоторые из присутствующих зааплодировали.

Потом слово дали третьему автору будущего памятника – скульптору Михаилу Кульгачёву. Он по-прежнему опасался сознаться в авторстве скульптуры Василия Макаровича. Поэтому сказал скромно, но честно:

– Спору нет – образ Шукшина состоялся!

Кроме того, Михаил Алексеевич высказался за вариант со сростинским камнем. И как человек с профессиональным образованием заметил, что пропорции и размеры лавочки, на которой сидит фигура, нуждаются в поправках.

Писатель Иван Кудинов вновь поднял руку и вернулся к мысли об изъятии ветки калины из композиции памятника.

Его поддержала Тамара Ивановна Вараксина – заместитель директора Алтайского краеведческого музея. Тамара Ивановна – маленькая женщина с добрыми глазами Незнайки – о личной жизни знаменитого земляка знала ВСЁ. Она предложила всем желающим музейные фонды для изучения шукшинской темы. Кроме того, она заявила:

– Не следует ограничивать образ Василия Макаровича одной киноповестью «Калина красная»…

Я слушал её и думал, почему все говорят о калине красной, тогда как в одноимённом фильме речь идёт о берёзах. Более того, о берёзах окровавленных.

Выступали уважаемые люди. Говорил директор Алтайского художественного фонда Николай Викторович Чепурнаев. Брал слово председатель Ленинского райисполкома Вячеслав Иванович Лукошков. Рассказывал о проблемах бронзового литья Виктор Дмитриевич Гончар.

Неожиданно вперёд вышел дизайнер Владимир Владимирович Скулов. Он работал главным художником Алтайского худфонда. Скулов заметил, что можно без ущерба для выразительности памятника убрать тонкую промежуточную плиту постамента.

Я ахнул! Действительно, можно! Не зря Скулов многократно участвовал в экспериментальной художественной студии на Сенеже! Не зря он учился у знаменитого мастера Марка Коника!

Постепенно фойе наполнилось разговорами.

Обычно сдержанный писатель Иван Кудинов не сдержался. Он в третий раз предложил убрать ветку калины. Иван Павлович  сформулировал примерно так:

– Характер у Шукшина был очень скрытный… Он и при жизни не позировал, тем более с веточкой…

Утомлённая, но жизнерадостная Нина Иннокентьевна постаралась закруглить общественное обсуждение. Она сказала:

– Дорогие товарищи, разрешите от Вашего имени подвести черту под обсуждением. Предлагаю «привязку» памятника к месту утвердить. Проект оформить документально! Остальное пусть решает наш главный художник…

И только в этот момент я осознал, что прессу на общественное обсуждение пригласить забыли.

* * *

Следующим этапом стала проверка эскизного предложения на местности. Для этого делается так называемая «фура» – плоское изображение будущего памятника в натуральную величину.

Фуру устанавливают для уточнения местоположения и проверки габаритов будущего монумента. Известно, что скульптура внутри помещения кажется гораздо больше, нежели под открытым небом. Такой вот визуальный феномен! Профессионалы знают о том, что воздух как бы «съедает» часть объёма скульптуры, и заведомо увеличивают её размеры.

На заводе нашими художниками был выпилен из деревоволокнистой плиты силуэт сидящей фигуры и прибит к деревянному каркасу. Сзади был приделан упор, чтобы фура держалась вертикально.

Едва стаял снег, мы вывезли фуру на место. Проверка в натуре показала, что место выбрано удачно. Позади будущего памятника светлели стволами молоденькие берёзки. Как в кинофильме про Егора Прокудина. Чистая полянка ждала руки и воли зодчего.

Однако разглядывание фуры на фоне панельной пятиэтажки добавило нам переживаний. С одной стороны, размер фигуры хорошо помещался в пространстве среди лиственниц. С другой стороны, в сидящей на лавке фигуре Шукшина недоставало устойчивости, точнее, монументальности.

Кроме того, выявились ещё две проблемы. Во-первых, рядом с облюбованной нами полянкой прилепилась чья-то голубятня. Во-вторых, перед будущим памятником стояла опора для подвески контактного троллейбусного провода.

Пора было использовать свой административный ресурс!

* * *

Крупные города опутаны линиями электротранспорта, как сетью. Все трамваи и троллейбусы, депо и подстанции, трамвайные пути и троллейбусные опоры находятся в ведении городского трамвайно-троллейбусного предприятия.

В конце 80-х гг. начальником Барнаульского трамвайно-троллейбусного управления (сокращенно ТТУ) работал Николай Кузьмич Панин. Вот к нему я и отправился.

Панин оказался добродушным, светловолосым и светлоглазым мужчиной. Из-за его спины также добродушно смотрел на меня портрет Ленина. Во всяком случае, так мне показалось.

Я рассказал об идее создания памятника Шукшину на одноимённой улице. И про злосчастную опору троллейбусной подвески, которая может испортить будущий архитектурный ансамбль. В конце монолога я по-детски произнёс:

– Вы ведь Шукшина уважаете?

Панин протянул руку к огромному, как пианино, телефонному аппарату и ткнул клавишу. Тотчас в кабинет ворвался носатый брюнет с армейской выправкой и лукавым взглядом.

Панин сказал мне:

– Знакомьтесь. Мой главный инженер…

– Рейнгольд, – коротко представился брюнет.

– Андрей Фёдорович, – продолжал Панин, – тут главный художник нашего города интересуется, уважаем ли мы Шукшина…

Я понял: одной проблемой стало меньше!

* * *

По вечерам после работы я чертил проект памятника Шукшину. Использовал опыт и навыки, обретённые при выполнении рабочих чертежей предыдущих монументальных объектов. Поскольку незадолго до описываемых событий мы с товарищами делали проект памятника академику М.А. Лисавенко перед Алтайским сельхозинститутом. А потом у меня был замечательный опыт проектирования так называемой стелы с именами Героев Советского Союза и полных кавалеров ордена «Слава» напротив Барнаульского пединститута. Здесь я должен сказать добрые слова Виктору Владимировичу Казаринову – бывшему главному архитектору города – за практические подсказки.

Короче, я корпел над чертежами и думал, почему мне опять приходится работать бесплатно? То ли потому, что я никудышный организатор? То ли потому, что разочаровался в коллегах? То ли потому, что работа дураков любит?

* * *

Тем временем Звонков с Кульгачёвым дорабатывали скульптуру.

Общими усилиями нам удалось убедить Звонкова убрать веточку с плодами калины из правой руки знаменитого земляка.

Надо сказать, что годом ранее наш друг Звонков пытался вставить в левую руку глиняной модели книгу. Видимо, сборник шукшинских рассказов. Или пособие для начинающих художников. В результате получалась знакомая со школьной доски фигура Владимира Ильича Ленина работы скульптора В.Б. Пинчука. Эта скульптура вождя с поджатой левой ножкой стоит на территории московского Кремля.

Тем не менее Звонков продолжал нас убеждать, что Шукшин якобы всегда в руках что-нибудь да держал.

– Чаще, конечно, папиросу, – утверждал он.

Непосвящённый мог подумать, что Звонков был лично знаком с Василием Макаровичем. И смех, и грех!

В общем, творческий процесс продолжался…

* * *

Вскоре в газете «Алтайская правда» появилась публикация известного в крае журналиста Л. Извековой. На мой взгляд, это был единственный честный материал в прессе о нашей работе над памятником Шукшину. Во всяком случае, журналист поделился своей душевной болью и предложил дать право авторам самим выбирать архитектурно-художественное решение.

Впрочем, так это и происходило на самом деле!

* * *

Как отливают скульптуру из металла? Способы отливки совершенствовались веками, точнее, тысячелетиями!

Для начала надо взять скульптуру в мягком материале и забрызгать её жидким гипсом. Всю сразу или по фрагментам. Части эти намечает скульптор или опытный форматор.

Хитрость заключается в том, чтобы после затвердевания фрагменты гипсовой «скорлупы» легко разъединялись. Без разрушения скульптуры!

Гипсовые «скорлупы» называют обратными формами. Если обратные формы соединить без скульптуры в первоначальное положение, то внутри них окажется пустота. Те пустоты заливают гипсом. После снятия обратных форм остаётся затвердевшая гипсовая копия скульптуры.

Однако существует опасность, что гипсовая копия срастётся с обратной формой. Чтобы этого не произошло, внутреннюю поверхность «скорлупы» заранее покрывают лаком или маслом.

Но это ещё не финал! Гипсовую копию скульптор вновь дорабатывает. Он наращивает или срезает объём, изменяет фактуру поверхности, убирает случайные раковины и шероховатости. Короче, добивается художественной выразительности и технической чистоты своего произведения.

Следующий этап – изготовление восковой модели – «восковки». Для этого с подготовленной гипсовой копии вновь снимают обратные формы и обрабатывают их внутренние поверхности. Теперь каждую (новую!) обратную форму с внутренней (рабочей) стороны тщательно промазывают горячим воском. В несколько слоёв. Расплавленный воск должен затечь во все неровности формы, повторяя задуманную пластику и фактуру авторского решения. Воск пластичен и хрупок одновременно, поэтому опытный мастер между слоями воска обязательно проложит мягкий каркас или сетку.

При этом надо помнить, что толщина воскового покрытия будет соответствовать толщине стенки будущей отливки. Поэтому толщина «восковки» должна быть по возможности одинакова по всей поверхности.

Кстати, по восковым моделям был отлит так называемый Медный всадник для Санкт-Петербурга и памятник Минину и Пожарскому для Москвы.

Возвращаемся к основной теме.

Полученную «восковку» скульптор ещё раз дорабатывает и вычищает. После чего закрепляет на «восковке» специальные стержни – тоже восковые (об их назначении чуть позже). Получившееся восковое изделие специалисты заформовывают в специально подобранный состав, который для краткости называют землёй. И восковка, и стержни,  и земля держатся в железном ящике.

При прогревании в сушильной печи воск расплавляется и вытекает через полости, образующиеся на месте расплавившихся тех самых восковых стержней. Эти полости служат для заливки металла, увода его излишка, избавления от шлака и газов. Когда отливка остывает, землю выламывают, а лишние куски металла отрубают.

Поверхность скульптуры вычищают, зачеканивают и шлифуют. Иногда полируют. Иногда покрывают искусственным слоем патины.

Всё! Бессмертное творение монументального искусства готово!

* * *

А в это время наш добрый гений Виктор Дмитриевич Гончар колдовал над технологией цветного литья.

Возможности всякого завода велики. Возможности завода транспортного машиностроения были огромны. Правда, по меркам ушедшего военного времени.

Кульгачёв с Гончаром договорились попытаться отлить скульптуру по частям, разделив фигуру несколькими горизонтальными резами. А потом сварить эти части или спаять. Кисти рук решили заформовать по методу точного литья. Остальные фрагменты фигуры отлить так же, как во время войны отливали картеры для моторов танков Т-34. И в том же цехе!

Для расплавки металла Гончар с начальником того цеха Берляндом приготовили индукционную печь. Как известно из школьного курса физики, металл до температуры плавления в такой печи прогревает электрическая дуга.

Раньше на заводе «земляные» формы делали из смеси песка и глины. Это годилось для тракторных деталей, то не для скульптуры. Кульгачёв с Гончаром решили использовать новую технологию: формовать скульптуру в так называемую ХТС – смесь холодного твердения. Смесь состояла из мелкого песка для точной формовки, орто-фосфорной кислоты для быстрого твердения и смолы «фуритол» для вязкости смеси. Хитрость заключается в том, что во время литья смола перегорает. «Рубашка» из этой смеси становится слабой и легко отделяется от затвердевшего металла.

Кстати, в это же самое время Михаил Кульгачев умудрился отлить мемориальную доску в память о посещении Барнаула Николаем Константиновичем Рерихом.

Так любитель Звонков набирался знаний и опыта у профессионального скульптора Кульгачёва. А добрый гений Гончар продолжал колдовать над химическим составом цветного металла.

* * *

Через месяц после общественного обсуждения проекта и модели будущего памятника откликнулась на это событие заводская многотиражка «Алтайский шинник». Статейка называлась «Писателю-земляку посвящается» с нескромным подзаголовком «Шинный и Шукшин».

Автор статьи Л. Будянский всячески замалчивал авторство Михаила Кульгачёва с Василием Рублёвым. Зато заливался соловьём по поводу самостоятельности творческого решения скульптора-самоучки. Так бывает, когда журналист пишет с чужих слов и защищает при этом ведомственные интересы.

* * *

Близился день рождения Владимира Ильича Ленина. Городские власти поднимали народ на коммунистический субботник.

22 апреля газета «Алтайская правда» вышла со статьёй «Каким быть памятнику?».

Публикация была реакцией разгневанной оппозиции во главе со скульптором Мироновым на продолжение проектирования памятника В.М. Шукшину.

По-человечески Петра Миронова можно было понять. Он не мог остыть от поражения в борьбе за авторство памятника изобретателю первого в мире двухтактного пароатмосферного двигателя Ивану Ивановичу Ползунову для Барнаула. Столичный мэтр Иосиф Давидович Бродский переиграл его. Слава уходила, как песок сквозь пальцы! Надо было бороться!

В этой статье Миронов предлагал остановить изготовление скульптуры и объявить конкурс. Более того, автор статьи предлагал вынести проект на обсуждение экспертного совета по монументальной скульптуре Союза художников РСФСР или республиканского Министерства культуры.

Хитрость была шита белыми нитками. Будучи членом всех перечисленных советов и комиссий, Миронов мог забраковать любой проект.

Кроме того, было понятно, что Миронов добивается своей цели, используя идею гласности как дубинку. В его тексте мелькало: «О повышении профессиональной ответственности… о большей гласности… кому как не нам, профессионалам, знать…».

Статья была подписана двумя авторами – Петром Мироновым и Владимиром Добровольским. В этой связке доминировал увешанный регалиями Миронов. Он так и подписался: «член художественного Совета Росмонументискусство, член скульптурной комиссии Союза художников РСФСР, заслуженный художник РСФСР, скульптор…».

Самое забавное в этой ситуации, что Пётр Миронов учился в Ленинградском архитектурно-художественном училище. Но, к сожалению, не доучился. Строго говоря, он не имел профессионального образования.

* * *

Всю весну Звонков с Кульгачёвым занимались кусковой формовкой скульптуры. Внутренние поверхности обратных гипсовых форм покрывали нитролаком. Сверх того – смазывали чудовищной смесью из парафина, керосина и веретённого масла. Такое покрытие позволяло беспрепятственно разъединять прямые и обратные формы.

Руки фигуры Шукшина наши друзья решили сделать методом точного литья по «восковке». Дело в том, что именно кисти рук расположены близко к зрителю. Именно на них решено было сделать эмоциональный акцент.

Давно замечено, что талантливые самоучки плохо видят произведение в целом. Зато они способны концентрироваться на деталях. Николай Звонков мастерски вылепил кисти рук скульптуры. Вены бугрились по натруженным с детства крестьянским рукам знаменитого земляка. От такого исполнения веяло документальной правдой жизни.

Возвращаемся к технологии. Чем точнее делается форма для заливки металла, тем качественнее получается результат. С этой целью наши умельцы покрыли восковку кистей рук скульптуры так называемым «шликером».

Шликер – это суспензия, составляемая из ацетона, порошкового асбеста и ещё каких-то хитростей вкупе с песком тонкого помола. Эту жидкую смесь наносят на восковку слой за слоем до тех пор, пока форма полностью не спрячется под асбесто-песчаной бронёй. Обычно наносят пять-шесть слоёв, после чего заготовка формуется в «землю».

Метод такой гарантирует качественное воспроизведение скульптурного фрагмента в отливке. Что, собственно, и было сделано.

* * *

Внезапно кончилась весна. Пора было строить памятник Шукшину.

Председателем Ленинского райисполкома работал Вячеслав Иванович Лукошков – образованный и очень перспективный руководитель с внешностью школьника-отличника. Он тщательно выговаривал каждое слово и смешно поправлял очки на переносице. Точь-в-точь, как Валерка Вишняков из фильма «Неуловимые мстители».

Лукошков поручил заниматься памятником Шукшина своему заместителю. Заместителем оказался Мищенко – голубоглазый богатырь и балагур. Его звали Александром Николаевичем, как российского императора. Того самого, что народ прозвал «Освободителем».

Александр Мищенко стал ещё одним человеком, который сыграл решающую роль в реализации нашей идеи, которая стала и его идеей тоже.

* * *

Летом кабинет зампреда Ленинского района Александра Мищенко стал нашим штабом. Первое совещание мы провели сразу после моего дня рождения. В тот день собрались люди, которые будут дневать и ночевать на строительстве памятника Шукшину.

Мы решили, что факт и место строительства памятника должны быть обозначены. Поэтому главному художнику района (была такая должность!) Александру Камозину поручили сделать большой аншлаг с сообщением о начале возведения памятника знаменитому земляку.

Алексею Ерёмину из спецуправления по озеленению поручили снести несколько полузасохших деревьев для подготовки будущей стройплощадки. Кроме того, через неделю Ерёмин должен был сделать разбивку осей фундамента и приступить к его устройству.

Сергея Антропова из управления по благоустройству города попросили приступить к изготовлению гранитных блоков для постамента.

Я взялся откорректировать спецификацию на гранит применительно к технологическим возможностям подрядчика.

Обязанности главного районного архитектора исполняла Надежда Комарова. Ей пришлось заняться переносом голубятни на территорию ближайшего двора.

Сам Мищенко взялся привлечь к строительству подпорных стенок и цветников силы стройуправления «Ремфасад».

Такие «оперативки» решили проводить каждую среду.

* * *

Стройплощадка была развёрнута. Работа над скульптурой шла полным ходом. Дебаты по поводу памятника не утихали. Интрига развивалась.

После дня рождения Александра Сергеевича Пушкина в Барнауле намечалась сессия городского Совета народных депутатов. На той сессии должны были рассматриваться проблемы экологии. Естественно, на том уровне, на каком они вообще могут быть рассмотрены в провинции.

Накануне мне позвонила Нина Иннокентьевна Романенко. Она сообщила:

– Товарищ Боженко, есть возможность заручиться поддержкой наших депутатов…

Мы не могли упустить этой возможности. В Доме культуры БШЗ мы установили модель памятника и планшеты с проектом. Кто-то приготовил ученическую тетрадь с надписью: «Книга отзывов и предложений». Я скептически относился к подобным альбомам.

Сессия завершилась. Результат превзошёл все ожидания.

На первой же странице было написано:

«Это прекрасно: у города свой Шукшин. Кремлёва».

Депутат Белоусов был нетерпелив. Видимо, трезво сопоставлял объём строительных работ к оставшимся 47-ми дням и ночам до шукшинского юбилея. Он записал:

«Сколько можно вести дебаты. Пора возводить памятник. Народу виднее: памятник хорош…»

Были и более категоричные утверждения:

«Горожане должны быть благодарны автору этой скульптуры тов. Звонкову за такой подарок, и было бы преступлением не установить его в городе. В.Е. Доброумова».

Я читал и восхищался. Боже мой, какие красивые фамилии!

Среди написавших оказались и недепутаты. Известный на Алтае художник Иван Мамонтов тоже оставил свой след в той тетрадке:

«Памятник заслуживает внимания, образ найден, В.М. Шукшин угадывается…»

Страницы «Книги отзывов» пестрели письменными благодарностями и объяснениями в любви талантливому выходцу из рабочего класса Н.В. Звонкову.

Кроме положительных отзывов оказались конструктивные предложения. Хотя и банальные. «… И оформить территорию посадкой калины красной. Кузнецов».

Заслуженный строитель Евгений Алексеевич Данилов поддержал очевидную идею: «Памятник необходимо установить в Барнауле на улице, носящей имя нашего замечательного земляка…».

Тетрадка оказалась полностью заполненной.

Самая яркая мысль была начертана на последней странице:

«Однозначно – быть! Вся жизнь – налицо, как она, стерва, есть!! Деп. 124 округа (подпись неразборчива)».

Я захлопнул тетрадные страницы. Наконец-то у меня в руках было документальное подтверждение нашей правоты. Теперь можно было бороться с оппозицией!

Я поделился радостью с Ниной Иннокентьевной Романенко. Она ехидно спросила:

– Товарищ Боженко, ну почему все хохлы такие упрямые?!

* * *

Время катастрофически истекало. Надо было готовить гранит для постамента.

Я переделал чертежи и спецификацию. Теперь постамент можно было собрать не из тридцати крупных блоков, а из большего количества мелких. Малоразмерные камни были проще в изготовлении, транспортировке и монтаже. Проект был передан в управление по благоустройству города. Заказ оказался нешуточным по объёму и критическим по срокам.

Мы надеялись на Залесовский серый гранит. Там был открытый карьер с примитивной технологией выламывания камня и первичной его обработкой.

Обработка сводилась к грубой формовке блока с помощью керосинового огнемёта. Техническая её суть заключалась в разрушении камня в зоне резкого перепада температуры. Виноват в этом пресловутый коэффициент линейного расширения при нагревании твёрдого тела. Фактически отщёлкивание происходит в местах, где кончик языка пламени касается поверхности каменной глыбы. Осколки гранита в кровь секут незащищеннее части лица и рук. Оглушающий грохот отрывающихся чешуек гранита сделал бы честь артиллерийскому стрельбищу.

Вскоре выяснилось, что ставка на Залесовский гранит была сделана зря. Местные камнеобработчики могли изготовить лишь грубый бордюрный брус. Или неровный блок, который требовал дополнительной многодельной обработки. Но не постамент для памятника!!

* * *

Мы сидели с Виталием Полукаровым в моём кабинете и искали ответы на вечные российские вопросы: «Что делать?» и «Кто виноват?».

Виноватых было много. Но больше всех виноваты были мы сами. Ведь мы сами заварили эту кашу. Надо было придумать, что делать!

И мы решили ехать за гранитом в Новосибирскую область на станцию Ложок, что под Искитимом. Там был огромный каменный карьер. Я это помнил со времён студенческих стройотрядов. Мой друг Вовка Штурбабин шутил: «Снизу цемент, сверху дым, посередине Искитим!». Там было налажено камнеобрабатывающее производство! Если верить слухам…

* * *

Заказывать крупноблочные изделия за пределами Алтайского края было безрассудно. Учитывая наши скромные финансовые возможности.

Осознав ситуацию, я переработал проект постамента и его разрезку. Чтобы не снижать эстетическую выразительность, я оставил гранитные блоки по периметру постамента. Середина же облицовывалась плитами. Получилось экономичнее.

Кроме того, легче решалась проблема врезания в постамент того самого «свидетеля событий» – валуна из Сросток. Не было бы счастья, да несчастье помогло!

* * *

Удивительное дело! Имя Василия Макаровича Шукшина открывало любые двери.

Я думал, почему упоминание его имени действует как пароль на разведчика? То ли потому, что народ истосковался без кумира? То ли людям нужна нравственная опора? А может быть, всё проще? В тайне каждый из нас хотел бы жить по совести!

* * *

Виталий Полукаров выпросил у своего директора служебную «Волгу». Я взял проект со спецификацией на гранит. Наш путь лежал на север. Мы поехали на станцию Ложок.

Выяснилось, что у нас под боком работает огромный Искитимский камнеобрабатывающий комбинат. Я увидел современное японское оборудование для распиловки, шлифовки и полировки твёрдых минералов. Даже присмотрел горку зелёных валунов для нашего памятника.

Мы пробрались в приёмную директора. У него была пролетарская фамилия Чирков. Как у знаменитого киноактёра. Из приёмной пролезли в кабинет. Директор комбината принял нас дружелюбно. Хотя имел внешность Квазимодо. Через весь его череп пролегал старый неровный шрам. Как по переспелой тыкве. Видимо, со времён войны.

Полукаров не стал тянуть кота за хвост. Он дипломатично спросил:

– Александр Семёнович, вы Шукшина уважаете?

Директор уважал Василия Макаровича. Живой блеск в глазах фронтовика выдал его оживление.

Я развернул спецификацию на гранитные изделия. Чирков углубился в изучение чертежей, между прочим, поинтересовался, откуда мы родом.

– С Алтая! – С гордостью сознался Полукаров.

– Бывал я там, – заметил директор. – А кто у вас первым?

Судя по вопросу, хозяин кабинета был из бывшей партноменклатуры. И спрашивал он о первом секретаре Алтайского крайкома КПСС.

– Попов, – ответил я, – Филипп Васильевич.

– Что?! – изменился в лице Квазимодо. – Филька!!!

Мы прижали уши.

Страшный директор положил кулаки на стол и тихо произнёс:

– Я вижу, вы хорошие ребята. И для Шукшина я бы отдал вам камень даром. Но Фильке не дам!!

* * *

Вернулись мы не солоно хлебавши. А ведь была удача так близка!

Я собрал листы спецификации на гранит и пошёл к Сергею Ивановичу Рыбину. В те времена он работал начальником управления благоустройства города. Он выступал в роли заказчика по всем объектам благоустройства, ремонта дорог, озеленения и монументально-художественного оформления.

Надо сказать, Сергей Иванович был человеком энергичным, образованным и жизнерадостным авантюристом. В хорошем смысле этого слова. Кстати, школу он окончил с золотой медалью. Имел изобретения. Был разработчиком и исполнителем первого в Барнауле цветомузыкального  фонтана на Обском бульваре. При этом он был по-мужски честолюбив. Именно за эти качества его переманили из конструкторского бюро АНИТИМа на работу в горисполком. Бывший мэр Барнаула Анатолий Иванович Мельников умел подбирать кадры!

Рыбин сообщил мне, что в город пришёл вагон с базальтовыми плитами.

Мы посмотрели этот камень. Оказалось, что базальт – пористый серый камень, не поддающийся полировке. Более того, даже шлифовка не давала хорошего результата. Зато он легко пилился.

Проклиная судьбу архитектора, я согласился на изготовление постамента памятника Шукшину из базальта. После чего в очередной раз переделал проект постамента, заменив гранитные блоки на полную облицовку. Нужно было открывать финансирование работ.

Рыбин сказал:

– Тёзка, решай вопрос с тятей…

Тятей он называл Баварина – мэра Барнаула.

* * *

В середине июня грянул гром. Как в прямом, так и в переносном смысле.

Главный редактор газеты «Алтайская правда» А.К. Мишин опубликовал информацию под рубрикой «Действенность «АП». Редакция сообщала, что работы по благоустройству места установки памятника Шукшину приостановлены.  Видимо, до окончательного решения, КАКИМ ему быть. Очевидно, не без активного участия прогрессивного краевого органа печати.

Статья в «АП» – органе печати Алтайского краевого комитета КПСС и краевого Совета народных депутатов – такого содержания означала только одно: текст согласован с теми самыми органами.

Оппозиция добилась своего. Барнаульский горисполком вынужденно сделал шаг назад.

Я примчался на место взведения памятника. На стройплощадке действительно не было ни души! Со своей бедой я проник в кабинет к Баварину. Владимир Николаевич был краток:

– Все вопросы к Романенко.

Я поспешил к его заместителю. Нина Иннокентьевна встретила меня с каменным лицом. Она сказала примерно так:

– Товарищ главный художник города, не обращайте внимания на прессу. Продолжайте заниматься памятником Шукшину…

Я вышел из её кабинета с мутным чувством озлобленности. Хотелось кого-нибудь загрызть. Мудрая Нина Иннокентьевна была права – хохлы, действительно, вредные!

* * *

Спецуправление по озеленению города с задачей устройства фундамента справилось. Котлован был выкопан, арматурная сетка уложена, раствор залит. В земле голубело прохладное на ощупь бетонное тело фундамента. Из него победоносно торчала рифлёная арматура для крепления постамента.

Но гранита-то не было!!

* * *

Техническая проблема неожиданно переросла в политическую. Коммунальные начальники разных рангов отстранились от памятника Шукшину, как от проказы. Сразу же после прочтения злополучной статьи в «Алтайской правде».

Гранита по-прежнему не предвиделось! Базальт где-то тонул в трясине бюрократических недомолвок.

Я стал подумывать о создании постамента из бетона. С использованием декорированной вскрытой бетонной фактуры. Имитируя слоёную структуру матушки-земли. Аналогичные пластические решения я видел в современных зарубежных журналах по архитектуре.

В этом ракурсе особое декоративное качество мог обрести тот самый вылизанный временем «свидетель события» с берегов Катуни.

Пора было ехать за этим валуном!

* * *

Общая цель объединяет людей. Даже самых разных.

После авантюрного путешествия на станцию Ложок у меня с Виталием Полукаровым сложились доверительные отношения. Я видел, что с ним можно свернуть горы. Не говоря уж о каком-то валуне.

Надо сказать, что Полукаров не зря работал начальником заводского бюро эстетики. Кроме таланта художника, у него был талант хозяйственника. Более того – снабженца!

Короче, мы выехали в Сростки. В первый же выходной день. На чужой машине. Чтобы найти и пометить подходящий по размерам и форме камень. Тот камень Полукаров с бригадой работяг чуть позже должен был выломать, погрузить и привезти в Барнаул. Задача, в принципе, простая и легко решаемая. Для грузчиков…

* * *

Что такое «камушки» в Сростках на берегу Катуни? Для геологов – местное обнажение скальных пород, формирующих гору Пикет. Для сростинцев – родное с детства место отдыха. Место, с которого у ребёнка начинается осознание феномена под названием «Малая родина».

Я стоял на растрескавшейся шершавой верхушке «камушков» и осознавал, что у меня не поднимется рука на это чудо природы. Тем более – на «свидетеля событий», который помнит прикосновение пяток Васятки Попова. Грех…

Мой напарник спросил:

– Ну, Алексеич, присмотрел камень?

– Нет, – сознался я, – поехали пить водку…

* * *

Решение созрело мгновенно. Никакого «свидетеля событий» из Сросток не будет. Но будет Идея камня. Будет скальный выступ как основание, на котором будет сидеть знаменитый земляк. Вместо мельтешения ног и чурбаков будет осмысленное сочетание фигуры и фактурного фона. Не на случайной легкомысленной лавке, а на массивном, динамично развивающемся основании. Получалось, что Василий Макарович будет отпираться на земную твердь, силы брать от земли! Как оно и было на самом деле!

Скульптура с бытового уровня поднималась до монументальной композиции, наполнялась глубоким смыслом!

Я поделился своими мыслями со скульпторами. Кульгачёву идея понравилась с полуслова. Звонков тоже согласился. Он сказал:

– Да я, Лексеич, давно чуял, что что-то не так, а понять не мог…

До дня рождения Шукшина оставалось меньше месяца.

* * *

Чем отличается профессионал от любителя? Знанием нюансов!

При изучении проблемы цветного литья выяснилось, что бронза – это сплав меди с оловом, в который добавляют алюминий, свинец, марганец, иногда – железо.

Монументальные произведения из бронзы восхитительны, но дороги! Однако есть способ сократить затраты, если использовать латунь.

Человек непосвящённый не отличает бронзу от латуни. Тем более после искусственного старения металла. Процесс этот называется патинированием. Патина – тончайшая плёнка, появляющаяся в результате преднамеренного окисления поверхности металла.

Латунь – сплав меди с цинком в сочетании со свинцом, оловом, алюминием и прочими добавками. Латунь дешевле бронзы, поскольку содержит гораздо меньше дорогостоящего олова.

Поэтому про бронзовый памятник пришлось забыть!!

* * *

Упоминание имени Шукшина творило чудеса. Самые разные люди вставали под наши знамёна. От орденоносцев-директоров до измочаленных жизнью работяг.

* * *

В конце 80-х заместителем директора по производству Барнаульского завода транспортного машиностроения трудился Вадим Александрович Каргополов. Он предоставил в распоряжение скульпторов материалы, транспорт, помещения, электроэнергию и рабочие руки.

Цветного металла для литья достал всё тот же главный металлург завода Виктор Дмитриевич Гончар. Видимо, использовал скрытые запасы и внутренние ресурсы.

Начальник литейного цеха Сергей Викторович Витенберг со своим заместителем Иваном Ивановичем Тарасовым создали так называемый участок «цветного» литья.

Надо сказать, оборудование «литейки» не отличалось новизной. Витенберг с Тарасовым организовали расплав латунных стержней в индукционной печи ёмкостью 500 килограммов. Точнее бы сказать, весом, но у литейщиков свои причуды.

Известно, что форму надо заполнять металлом равномерно и непрерывно. Поэтому литейщики работали одновременно тремя ковшами. В ковше помещалось по 40–50 килограммов расславленного металла.

Как льют металл, в кино видел каждый. Во всяком случае – большинство. Это восхитительное зрелище. Если не дышать в цеху горячим воздухом. Точнее – горячим ядовитым газом с пылью. Поэтому низкий поклон трудягам, которые укорачивали себе жизнь в той заводской литейке, создавая скульптуру Шукшина. И не только её.

* * *

И вот залита очередная формовочная опока. Теперь остаётся дождаться, когда отливка остынет. Потом разрушить «земляную» форму и извлечь отливку на свет Божий. После чего – удивиться и ужаснуться от полученного результата. Потом очистить латунную отливку от пригара формовочной смеси, освободиться от следов всей литниковой системы, от так называемых выпоров и прибылей.

Кстати, для литья скульптуры заводчане использовали латунь марки «ЛМЦОС». И электроды для сварки фрагментов скульптуры сделали из того же состава. Марка металла расшифровывается просто. Л – означает название первой буквы металла – латунь. М, Ц, О и С – первые буквы названий составных частей латуни – Медь, Цинк, Олово, Свинец. Процентное их содержание осталось втайне. И только спектральный анализ может показать правду.

Авторов же интересует лишь художественная правда. А правда заключена в достойных эстетических свойствах получившегося металла.

Короче, литьё фигуры длилось всего две недели. Профессионализм Кульгачёва и Гончара позволил реализовать прогрессивные методы цветного литья в условиях провинции. На отливку скульптуры по классической технологии уходят многие месяцы, а то и годы.

* * *

Менять деревянную лавку на каменный блок в композиции памятника Шукшину пришлось в самый последний момент. Когда фигура была уже отлита.

В это время у Кульгачёва тяжело заболел отец. Михаилу пришлось улететь в родные донские степи.

Оставшись один, Звонков продолжил работу над изготовлением так называемого каменного блока, на котором должна сидеть фигура Василия Макаровича. Николай поступил по-крестьянски мудро. Он взял доски, нанёс на них глиняный рельеф и заформовал эти доски. А далее – по уже знакомой технологии отлил их. Из тех рельефных заготовок чуть позже будет сварен горизонтальный «каменный блок».

Надо сказать, Звонков блестяще справился с этой задачей. А рукодельная фактура «камня» говорит о том, что уроки скульптора Василия Фёдоровича Рублёва не прошли даром.

С ликвидацией скамейки от первоначального композиционного замысла ничего не осталось. Кроме самой идеи увековечения имени и образа  Василия Макаровича Шукшина.

* * *

Благополучное завершение литья не означало конца работы.

Сварить кусковые отливки между собой на «Трансмаше» не удалось, хотя вездесущий Виктор Гончар приготовил толщиной с палец латунные стержни для будущей сварки. Пришлось перевезти отливки на Барнаульский шинный завод. Именно там из нелепых на вид заготовок было собрано произведение монументального искусства. Заводской умелец Виктор Владимирович Шумский с помощью газовой горелки сумел сварить отливки между собою и заплавить швы.

Иначе говоря, последнее тепло материализованному образу Шукшина дал человек с фамилией первой жены Василия Макаровича. Было в том нечто мистическое.

Николай Звонков зачеканил сварные швы и отшлифовал поверхность латуни перед патинированием. Скульптура засияла золотом, повергая заводчан в изумление и рождая миф о гениальном скульпторе-самоучке.

* * *

Идея о камне – «свидетеле событий» – умерла. Зато родилась идея о камне – частице алтайских гор. Поэтому я решил, что несколько речных валунов вокруг будущего памятника Шукшину усилят его эмоциональную выразительность.

Николаю Звонкову и Виталию Полукарову идея пришлась по душе. Звонкову – потому, что теперь камень не отвлекал внимание зрителя от скульптуры. Полукарову – потому, что идея нравилась его другу Звонкову. Хорошо иметь таких друзей!

Короче, мы с Полукаровым вновь оседлали служебную машину. В районе села Бураново нашли место разгрузки гравия с барж. Гравий сплавляли с верховий Оби или Чарыша – с предгорий Алтая.

Я выбрал тройку подходящих по размерам и пластике камней.

Полукаров договорился с сельчанами о погрузке и перевозке. Разговор состоялся примерно такой:

– Вы Шукшина уважаете?

– Уважаем, – отвечали сельчане, – но деньги вперёд!

– А шины для машины?

– Тогда уважаем ещё больше!

Через двое суток валуны были в Барнауле.

* * *

Завершающий творческий акт – сочинение сопровождающего текста для памятника. Решение откладывалось до последнего момента.

Можно было высечь на постаменте:

«Василий Макарович Шукшин».

Но что это за народный герой, чьё имя надо напоминать? Имя любимца люди знают и без надписей. Хотя есть классические примеры. В Ленинграде был установлен памятник с текстом «Сергей Миронович Киров». Видимо, вожди не были уверены в том, что имя героя не будет забыто.

В советском монументальном искусстве было распространено использование текстов в дательном падеже: «Павшим от борющихся за социализм», «Защитникам Сталинграда», «Михаилу Илларионовичу Кутузову».

Есть замечательный образец памятника А.М. Горькому в бывшем одноимённом городе на Волге. На постаменте которого повторен автограф буревестника революции «М. Горький».

Можно было бы вырубить в камне известную фразу Василия Макаровича. Как это сделано на гранитной глыбе памятника Карлу Марксу в Москве. Под фигурой автора «Капитала» высечено: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Наконец, есть замечательные образцы с указанием дат рождения и смерти. Более того, с кратким перечнем заслуг, чтобы забывчивый народ помнил.

Варианты эти обсуждались и со скульпторами, и с добровольными помощниками, и с местным начальством.

Устав от словопрений, я вспомнил, что краткость – сестра таланта. Пусть будет одна фамилия! В именительном падеже! Без инициалов! Как на мавзолее!

И пошёл чертить шаблон текста для камнерезов.

* * *

Если верить чужим мемуарам, то Шукшин ненавидел всякое начальство. Как всякий работящий русский мужик, который именно в начальстве видит корень всех своих бед.

Отчего это происходило? То ли оттого, что «из грязи в князи» лезут исключительно прохвосты? То ли  потому, что россиянами редко правили умные цари? То ли из-за неистребимой тяги к общинным идеям жизнеустройства? А может быть, всё проще – Василий Макарович погорячился?

* * *

В июле работы по возведению памятника Шукшину остановились. Надежда на залесовский или колыванский гранит окончательно рухнула. Надо было что-то изобретать.

Вот-вот должны были появиться московские гости для участия в Шукшинских чтениях.

За неделю до дня рождения Василия Макаровича я пригласил на стройплощадку начальников всех городских благоустроительных и дорожно-строительных служб и их заместителей. Набралось человек семь-восемь. Лысеющие и толстеющие мужчины отводили глаза и энергично махали пухлыми руками, пыхтели:

– Поздно… Не успеть… Вот если бы…

Я хватал то одного за рукав, то другого за лацкан. Имя Василия Макаровича не помогало.

Пришлось предложить выполнить постамент из тонких плит базальта. Этого материала было в избытке. Из него пилили тонкие бордюры для цветников. Я предложил использовать базальтовые плиты в качестве опалубки для заливки раствора. И облицовки будущего постамента одновременно! Коммунальщики тёрли потные загривки, отбивались устало:

– Всё равно не успеть… Вот если бы… Раньше надо было…

Среди них выделялся крепостью шеи и особой невозмутимостью начальник камнерезного участка при производственном управлении по эксплуатации дорог Бердников. Звали его Владимиром Павловичем. Говорил он тихо, но всегда по делу. Всякое начальство он, видимо, презирал, особенно высокопоставленное. Но судьба памятника ему была небезразлична. Он был на год старше Шукшина.

Стоя около меня, но повернувшись в сторону, Бердников тихо сказал:

– Если бы бетонный постамент был уже готов, я бы успел его облицевать.

Сквозь гвалт и матерки я услышал его! Поэтому тронул его за рукав. Мы отошли в сторону. Я спросил:

– Если постамент будет готов завтра утром?

Бердников испытующе посмотрел на меня. Мне показалось, с иронией. Но он был польщён, что главный художник города услышал его! Он сказал тихо:

– Попробуйте…

Я записал его телефонный номер.

* * *

В год 60-летия Шукшина в СССР сотовой связи не существовало. Поэтому я заскочил в троллейбус и покатил в сторону Ленинского райисполкома. Там я нашёл зампреда Мищенко. Александру Николаевичу дважды объяснять ситуацию не понадобилось. Он набрал номер своего друга – директора комбината железобетонных изделий – Лошкова и спросил:

– Вася, ты Шукшина уважаешь?

Выяснилось, что Василий Иванович знаменитого земляка уважал. Более того, любил. Причём настолько, что готов был ночью дать нам живого раствора для заливки постамента.

После чего телефонную трубку пришлось взять мне. Я дозвонился до Виталия Полукарова. Через час он прислал грузовик с досками для опалубки и плотником. Доски оказались тоньше, чем было нужно. Часть досок оказалась горбылём. Не хватало гвоздей. Пришлось мне сбегать домой за гвоздями и инструментом. Благо, что жил я почти рядом со стройплощадкой. Кстати, Николай Звонков проживал тоже неподалёку. Эта счастливая случайность свою роль ещё сыграет!

Весь вечер мы сбивали опалубочные щиты. Потом устанавливали их, вбивая колья с распорками и «сшивая» щиты меж собою обрезками горбыля.

Когда наступили сумерки, со стороны улицы Солнечная поляна, желтея фарами, показались бетоновозы. Точнее – четыре четырёхкубовых миксера на колесах.

Василий Иванович Лошков – первый кооператор на Алтае – держал слово!

* * *

Через несколько часов я проснулся от телефонной трели. Николай Звонков хрипел в трубку:

– Лексеич, беда! Опалубку раздавило!

Я побежал на стройплощадку. Фантазия рисовала расплывшийся блин постамента.

На деле оказалось лучше, чем я предполагал. Тонкие доски опалубки выгнулись наружу под тяжестью уже схватившегося раствора. Но общие габариты сохранились!

Около раздувшегося постамента хлопотал Звонков.

Я ковырнул бетон. Он был сырым и рыхлым.

Решение пришло мгновенно: рубить бетон, пока он слаб. Я крикнул своему товарищу по несчастью:

– Разбивай опалубку!

На площадке валялась лопата, топор и пара ломов. В четыре руки мы выбили распорки и оторвали от бетона щиты. Лопатой я процарапал линии для обрубки бетона.

Я рубил топором. Николай – лопатой. Сначала погнулась лопата. Потом развалилось топорище. Мы схватились за ломы. Махать ломом было труднее. Зато он глубже погружался в бетон. Вот здесь-то и пригодилась медвежья сила Николая.

Через час работы зазвенел гравий под нашими ударами, полетели искры. Бетон твердел на глазах, превращаясь из серо-рыжего в голубой. Он набирал прочность с каждой минутой!

Самым естественным желанием было бросить лом и пойти звонить с просьбой о помощи. Но я осознавал, что компрессор с отбойным молотком нам предоставят завтра утром. В лучшем случае! Но отзвониться о готовности постамента надо сегодня! И чем быстрее, тем лучше. Иначе единственный человек, который может придти на помощь, уже не придёт!

Пот разъедал глаза. Хотелось пить. Хотелось упасть. Наступало полуденное пекло. Мы всё били, и били, и били по звенящему бетону. Бледный Звонков время от времени хватался за сердце. У обоих кожа с ладоней прилипала к окровавленным ломам.

В конце концов, мне показалось, что самое большое «пузо» мы срубили. Я махнул рукой, и мы повалились наземь. Среди разбитых досок и обломков бетона.

В это время вдруг захлопали дверцы автомобилей. Я поднял голову. Около стройплощадки стояла кавалькада чёрных «Волг». Из них вываливалась нарядная публика и люди в серых костюмах. Я узнал – это были московские гости в окружении местных писателей и крайкомовских инструкторов.

Среди гостей героической внешностью и генеральским голосом выделялся всесоюзно известный поэт Егор Исаев. Он был в сверхмодной белой хлопчатобумажной рубахе навыпуск с огромными накладными карманами и погончиками. Его нельзя было не заметить. Тем более, что свита, как обычно, делала короля.

Нас с Николаем приняли за нерадивых строителей. Потом разобрались.

Виктор Горн с Владимиром Свинцовым представили меня Егору Исаеву.

Он протянул мне руку. Я испачкал её своей кровью.

Именитый советский поэт увидел мою мокрую рубаху и изорванные ладони. Он перестал декламировать патриотические стихи и спросил о главном:

– Чем помочь, архитектор?

Я был зол. Поэтому сказал с ожесточением:

– Доложить в крайкоме партии, что возведение памятника Шукшину саботируется!

– И всё?

– И всё…

Кавалькада чёрных «Волг» исчезла так же внезапно, как и появилась. А я поспешил домой, чтобы позвонить Бердникову о готовности бетонного постамента.

* * *

В тот же день на место возведения памятника примчалась на машинах толпа начальников из городских благоустроительных и ремонтных служб.

– Представляешь, – жаловались они, – кто-то стукнул Филиппу про памятник Шукшину! Филя оттоптал тятю! Чё там было!!!

К вечеру на стройплощадку подвели электричество и повесили на лиственницу электрощит. Появилась бригада дорожных строителей. Потом –  бригада озеленителей. Правда, на ночь глядя.

Я смотрел на радостно суетящихся работяг. Я слушал деловитые команды местных начальников. Я шкурой ощущал возбужденное настроение зевак в предчувствии зрелища. И я догадывался, что люди остались рабами. И что людям по-прежнему нужен тятя с кнутом и пряником…

* * *

Утром следующего дня люди Владимира Павловича Бердникова неторопливо, но споро занялись облицовкой постамента. Они работали с улыбкой!

Я смотрел и удивлялся. Надо же! Как преображает людей простое прикосновение к судьбе знаменитого земляка! Точнее – к нравственному его миру.

В то утро всё прояснилось. Памятник будет возведён вовремя.

* * *

Позвонил Виталий Полукаров. Он сообщил, что директор решил показать заводчанам скульптуру Шукшина. Заодно провести митинг. И что делегацию от Союза писателей уже пригласили.

Было понятно, что Карпенко с Полукаровым продолжают формировать положительное общественное мнение. Хотя зачем?

Я приехал к проходной шинного завода вовремя. Звонков с Полукаровым меня ждали и провели через охрану на турникете.

Скульптура была выставлена на внутризаводской площади. Фигура покоилась на стальной сварной раме на фоне кустов, теплотрассы и доски почёта. У ног латунного Шукшина стоял горшочек с розовым цветком.

На автобусе прибыла делегация литераторов во главе с Егором Исаевым. Его сопровождал ответственный секретарь Союза писателей Алтая Владимир Свинцов. Следом из автобуса вышли знаменитые на Алтае поэты Леонид Мерзликин с Николаем Черкасовым. Вывели гостей. Появился прозаик Юрий Козлов с начинающим поэтом Сергеем Клюшниковым.

Карпенко открыл митинг по праву хозяина. Невзирая на жару, Геннадий Александрович был в тёмном костюме и галстуке. Причём один из всех присутствующих.

Ныне это событие назвали бы презентацией скульптуры. Но в конце 80-х этого слова россияне ещё не знали. Может быть, поэтому шампанского не подавали.

Герой Соцтруда и лауреат всяческих премий поэт Егор Исаев выступил красиво. Он сказал примерно так:

- … Мы смотрим на Шукшина, а он смотрит на нас… По совести ли мы живём?... В русской литературе он величина неповторимая… Другого такого нет… 

Выступали все, кто мог и кто хотел. Сказали доброе слово иные гости. И гости из солнечной Болгарии. И люди с нерусскими именами и замысловатыми фамилиями.

Я толкался в возбуждённой толпе и фотографировал мгновения уходящего события. Фотоплёнка неумолимо кончалась. Я толкался в чужие плечи и не мог оторвать глаз от нашего чуда. Я мысленно ощупывал каждую деталь, каждый штрих и каждый след рук скульпторов. Хотя знал о каждом шаге на пути к явленному результату.

Странное ощущение возникает, когда смотришь на законченное произведение искусства. Вот вчера ты был царь и Бог! Вчера ты мог изменять это творение по своему разумению. А сегодня оно явлено народу и стало ему принадлежать. И ты уже не смеешь его тронуть!

* * *

За оставшиеся сутки городские и районные службы выполнили полное благоустройство площадки с асфальтированием, мощением, освещением и цветочным оформлением клумб.

Проект благоустройства пришлось корректировать ещё раз, чтобы сохранить пару лиственниц.

Наступал момент истины. На заводском «ЗИЛке» без бортовых номеров была привезена скульптура. Латунный Шукшин был спрятан под белой тканью.

Вокруг площадки начал скапливаться народ. Любопытные высовывались из проходящих троллейбусов. Семьи толпились на балконах и лоджиях. Люди бежали от ближайших остановок общественного транспорта, от Докучаевского рынка.

Кто-то принёс цветы. Пахло свежим асфальтом.

* * *

Я заметил, есть что-то общее между возведением монументов кумирам и похоронами людей. В обоих случаях и монумент, и гроб поднимают и опускают чужие люди.

* * *

Арматура вошла в приготовленные пазы. Скульптура соединилась с постаментом.

То, ради чего так долго кипела кровь, совершилось. Должна была сверкнуть молния и грянуть гром. Но ничего не грянуло. И ливня не пролилось. Стояла изнуряющая июльская жара. В траве оглушительно верещали желторотые воробьи…

* * *

В ночь перед открытием фанатики из спецуправления по озеленению привезли взрослый куст плодоносящей калины и посадили его позади памятника.

Озеленители прекрасно понимали, что растение погибнет, но не могли вырваться из плена стереотипов. Добрых людей можно понять. Каждому хотелось внести посильный вклад в святое дело.

Сбывались пророческие слова Владислава Козодоева – поэта и пересмешника.

* * *

Мэр Барнаула Баварин поручил председателю Ленинского райисполкома Лукошкову организовать торжественное открытие памятника Шукшину. На всякий случай. Если будет скандал, то удар примет на себя другой. Подчинённый всё стерпит…

* * *

Вячеслав Иванович Лукошков организовал открытие памятника в лучшем виде. Не зря он носил значок депутата краевого Совета.

Слева от памятника был установлен невысокий подиум с микрофоном. Справа – автобус с громкоговорителем.

На церемонию открытия прибыла часть московских гостей в сопровождении Виктора Горна. Столичные артисты и местные деятели культуры укатили в Сростки на традиционные чтения. Из актёров в Барнауле осталась лишь звезда советского кино Майя Булгакова.

Я стоял на подиуме рядом с Майей Григорьевной и размышлял, почему она никогда не снималась у Шукшина? Ведь она – актриса шукшинской поры и шукшинских образов!. Ведь она играла в кино с любимыми актерами Василия Макаровича – Бурковым, Куравлевым, Санаевым…

Из Бийска приехала Наталья Макаровна Зиновьева. В светлом нарядном платье, серёжках и бусах сестра знаменитого земляка выглядела земной женщиной. Зато золотящийся в солнечных лучах пышный нимб седых волос навевал мысли о небожителях. Короче, она была самой почётной гостьей на нашем празднике.

Открытие памятника прошло банально. Как того и следовало ожидать.

По бумажке прочёл нужные слова волновавшийся председатель райисполкома. Глубоко прочувственную речь прочла обаятельная Лидия Емельяновна Долотина. Глядя в блокнот, выступил директор шинного завода.

Наталья Макаровна выступила кратко.

- Дорогие мои… Не могу найти слов, чтобы выразить мою вам благодарность… Низкий вам поклон…

Наконец с таинственной фигуры сняли покрывало. Толпа облегчённо выдохнула:

– Похож! Похож!

Взялись выступать заезжие поэты.

Я стоял на подиуме и чувствовал, как силы покидали меня. Слабели плечи. Язык почти не ворочался. Душа моя поднималась к верхушкам лиственниц. Я смотрел сверху на многотысячное скопление людей. Или мне это казалось?

Я очнулся оттого, что Звонков теребил меня за рубаху и хрипло звал:

– Лексеич, идём ко мне домой… Надо отметить… Наш директор и Наталья Макаровна тоже будут…

* * *

Директор Карпенко налил всем по полному стакану водки и громогласно предложил:

– За Макарыча!

Мы выпили. Многие с удовольствием.

Геннадий Александрович был человеком дела. Поэтому налил в стаканы повторно и объявил:

– За Макаровну!

Я пил водку и думал о том, что сбылось всё, что могло сбыться. Почему это оказалось возможным? Неужели потому, что однажды никому не ведомый Шукшин достучался до чужой совести?

А рядом во плоти сидела сестра знаменитого земляка. Родная кровь! Оказывается, мы живём в одно время. Но совершенно в разных мирах. Наталья Макаровна говорила мало. Видимо, устала от внимания чужих людей. На расспросы отвечать не спешила. По поводу скульптуры повторяла тихим грудным голосом:

– Узнаю Васины руки…

* * *

Всё ещё пекло июльское солнце. От Звонкова я возвращался домой почти пьяным, шагал медленно, зато прямо. И помыслы мои были собраны воедино. И дух был безмятежно спокоен. Навстречу мне летели птицы. Моя правая рука протянулась и взяла одну из них. Ею оказался желторотый воробышек. Или синичка. Я шагал домой и держал в кулаке горячий живой комочек. Зачем он мне? Я встретился взглядом со стайкой смешливых девчушек. Протянул им птенца. Девчушки взяли его и со смехом выпустили на волю.

Я тоже стал свободен…